По сей день много, очень много неясного мы имеем в освещении предвоенной половины 1941 года, и в особенности последней предвоенной и первой военной недель... Скажем, знаменитая заслуга наркома ВМФ Николая Кузнецова в своевременном приведении флотов в готовность №1… Николай Герасимович настойчиво подчеркивал, что сделал он это по своей инициативе, без санкции Сталина. Но не шито ли здесь все белыми нитками?

ВОПРОСЫ И ЕЩЕ РАЗ ВОПРОСЫ То, что флоты оказались к нападению немцев более или менее готовы – это факт. А вот несанкционированная отдача наркомом ВМФ приказа о приведении Военно-морского флота в боевую готовность – далеко не факт. Как и само влияние, кстати, этого приказа на готовность флотов. Есть засекреченные с 1943 года и рассекреченные лишь недавно «Записки участника обороны Севастополя» капитана 1 ранга Александра Киприановича Евсеева, из которых следует, что полную боевую готовность на Черноморском флоте объявили уже после того, как первые немецкие бомбы разорвались на Приморском бульваре Севастополя. Но отдача приказа и его выполнение – вещи разные. И в то, что Кузнецов приказы отдавал, я верю, хотя в его описаниях последних дней перед войной имеется много странных нестыковок. Допустим, приказ он отдал, вопрос, правда, – когда? Но мог ли нарком пойти на такой шаг до начала военных действий без прямого указания Сталина? Во-первых, с чего это вдруг нарком ВМФ Кузнецов стал бы самостоятельно играть тревогу? Он что – помимо Сталина был информирован о точной дате начала войны? Во-вторых, готовность №1 – это сигнал «Большой сбор» в базах флота, боевая тревога на кораблях, бегущие из увольнительных бравые краснофлотцы и лейтенанты в белых кителях, белых брюках и белых же туфлях! В Севастополе, Одессе, Ленинграде, Риге, Таллине... А за этим переполохом наблюдают агенты абвера... Да – просто граждане Третьего рейха, по служебным делам оказавшиеся в Союзе. Последних, правда, на нашей территории перед войной оставалось очень мало, но Кузнецов-то об этом не знал. А война вдруг возьми и 22 июня не начнись. Скажем, Гитлер начало еще на неделю перенес бы! Он же не собирался с нами до осенней распутицы ковыряться, он рассчитывал все до осени завершить и мог неделькой пожертвовать по тем или иным причинам. Сроки весеннего наступления на Западе в 1940 году он переносил чуть ли не 20 раз! И что мы тогда имели бы? Как минимум – ноту МИД рейха НКИД СССР. А как максимум – тот самый повод к нападению, которого так опасался Сталин. То-то и оно! Подобного рода акции стране могут выйти боком, как могут они выйти боком и самовольным инициаторам подобных акций. Поэтому вряд ли Кузнецов действовал бы накануне войны на свой страх и риск. Зато есть немало оснований предполагать, что армия и флот первую санкцию Сталина на подготовительные меры к отражению возможной агрессии получили заблаговременно – где-то 18–19 июня 1941 года. Вот только выполнена ли она была вовремя даже наркомом ВМФ СССР адмиралом Николаем Кузнецовым? А уж тем более – наркомом обороны СССР маршалом Семеном Константиновичем Тимошенко и начальником Генерального Штаба РККА генералом армии Георгием Константиновичем Жуковым. А уж тем более – всеми на местах. Есть ведь основания предполагать и то, что даже в 1941 году не была изжита отрыжка заговора маршала Михаила Тухачевского. В конце концов, почему Гитлер ударил через Белоруссию, когда ему – по всеобщему мнению – нужна была Украина? Оккупировав ее огромной массой войск, он мог рассчитывать на многое… А Гитлер ударил через пинские болота… Не потому ли, что знал: именно тут сопротивление ему дезорганизуют предатели?

СВИДЕТЕЛЕЙ-ТО НЕТ Вспоминаю давний разговор с моим товарищем и коллегой белорусом Анатолием Покало... Лет 40 назад его односельчане, которые в 1941 году были уже взрослыми, рассказывали ему, что накануне войны их некто предупреждал: в воскресенье-де «начнутся маневры, и будут бросать с самолетов бочки с горящим мазутом». А в авиационной части, которая базировалась в районе села Куплин Пружанского района Брестской области, с боевых машин сняли «для профилактики» все пулеметы, оставив вооруженными лишь три самолета дежурного звена. В Пружанах установлен скромный, но выразительный памятник заместителю командира авиаэскадрильи 33-го истребительного авиационного полка старшему лейтенанту Степану Митрофановичу Гудимову, совершившему воздушный таран 22 июня 1941 года в 5 часов 20 минут. Не потому ли Гудимов был вынужден идти на таран, что у него уже при взлете не было на борту в оружии ни одного патрона? Простые люди это простые люди. Им фальсификация истории ни к чему. И возможно, этот бесхитростный рассказ убедительнее иных исследований доказывает: именно в ЗапОВО под командой генерала армии Дмитрия Павлова кроме многочисленных головотяпов было немало и прямых изменников. Но кто это сегодня может подтвердить, если свидетелей происходившего в верхах, считай, не было уже тогда? Круг лиц в Москве, осведомленных о ситуации полностью, был крайне мал. Круг первых лиц в трех приграничных Особых округах, которые имели возможность видеть обстановку последних дней перед войной в целом, тоже, в общем-то, был невелик даже на уровне шифровальщиков. Оценим этот круг «на местах», пользуясь данными первого тома «Истории Великой Отечественной войны» издания 1961 года. Прибалтийский Особый военный округ (ОВО): командующий Федор Исидорович Кузнецов; начальник штаба в томе не указан, но это Петр Семенович Кленов; член Военного совета Петр Акимович Диброва; командующие армиями: 8-й – Петр Петрович Собенников и 11-й – Василий Иванович Морозов. Командующий округом Кузнецов 30 июня 1941 года снят, воевал без особого блеска. Начальник штаба генерал-лейтенант П.С. Кленов, 1892 года рождения, в июле 1941 года уволен из рядов РККА, умер 10 июля 1941 года. Член Военного совета Диброва во время войны занимал второстепенные должности. Командующий 8-й армией Собенников имел сомнительную военную судьбу, понижался в звании до полковника, был условно осужден. Командующий 11-й армией Морозов воевал тоже не самым лучшим образом. Западный ОВО: командующий Дмитрий Григорьевич Павлов; начальник штаба Владимир Ефимович Климовских; член Военного совета Александр Яковлевич Фоминых; командующие армиями: 3-й – Василий Иванович Кузнецов, 10-й – Константин Дмитриевич Голубев, 4-й – Александр Андреевич Коробков. Командующий округом Павлов расстрелян в 1941 году. Начальник штаба Климовских расстрелян в 1941 году. Член Военного совета Фоминых после начала войны безнадежно понижен. Командующий 3-й армией Кузнецов доблестно воевал, Герой Советского Союза. Командующий 10-й армией Голубев вышел из окружения в 1941 году, воевал. Командующий 4-й армией Коробков расстрелян в 1941 году.

Командующий Западным ОВО генерал армии Дмитрий Павлов был расстрелян в 1941 году. Фото с сайта www.warheroes.ru Киевский ОВО: командующий Михаил Петрович Кирпонос; начальник штаба Максим Алексеевич Пуркаев; член Военного совета Николай Николаевич Вашугин; командующие армиями: 5-й – Михаил Иванович Потапов, 6-й – Иван Николаевич Музыченко, 26-й – Федор Яковлевич Костенко, 12-й – Павел Григорьевич Понеделин. Командующий округом Кирпонос погиб осенью 1941 года. Начальник штаба Пуркаев с апреля 1943 года командовал войсками невоюющего Дальневосточного фронта. Член Военного совета Вашугин 28 июня 1941 года застрелился. Командующий армией Потапов попал в плен летом 1941 года, в 1945 году возвращен на родину, прошел спецпроверку в НКВД и в декабре 1945 года восстановлен в кадрах Красной армии. Командующий 6-й армией Музыченко попал в плен летом 1941 года, в 1945 году возвращен на родину, прошел спецпроверку в НКВД и в декабре 1945 года восстановлен в кадрах Красной армии. Командующий армией Костенко погиб весной 1942 года. Командующий 12-й армией Понеделин попал в плен летом 1941 года, тогда же был заочно приговорен к расстрелу, в 1945 году возвращен на родину, после следствия, длившегося до 1950 года, расстрелян. То есть живых достоверных свидетелей происходившего на высшем уровне управления войсками накануне 22 июня 1941 года почти не имелось даже сразу после войны. И что там было в округах после 18 июня 1941 года, сейчас установить скорее всего вообще невозможно – после хрущевского и волкогоновского погрома в государственных архивах. Но сомнений приведенный выше список, надеюсь, прибавляет.

ТАК ВСЕ ЖЕ КОГДА? Вернемся еще раз в дни накануне войны и посмотрим, что написано о них в мемуарах адмирала Кузнецова, которые так и названы: «Накануне». Их дополненное издание Воениздат выпустил в 1990 году... Стр. 285: «Еще во второй половине дня 21 июня стало известно: в ближайшую ночь можно ожидать нападения немцев...» Стр. 299: «Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала Тимошенко: – Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне». Возникает вопрос: так когда это стало известно – во второй половине дня 21 июня или около 11 часов вечера? Читаем страницу 299 дальше: «...через несколько минут мы (с контр-адмиралом Алафузовым. – С.Б.) уже поднимались на второй этаж небольшого особняка, где временно находился кабинет С.К. Тимошенко. Маршал, шагая по комнате, диктовал... Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал... Семен Константинович... не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну... Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной – на трех листах (а выставляемая ныне на всеобщее обозрение «директива № 1» весьма кратка. – С.Б.). В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии. Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову: – Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности номер один...» Сообщая это, адмирал Кузнецов, похоже, не понимал, что сам же почти развенчивает свою «заслугу»! Ведь, по его собственному признанию, пресловутый приказ он отдал тогда, когда затягивание с его отдачей было бы равносильно измене. Далее, если лишь за пять часов до начала войны нарком обороны и начальник Генерального штаба удосужились засесть за написание подробных указаний Вооруженным силам о том, что им «следует предпринять... в случае нападения гитлеровской Германии», то таких горе-начальников в три шеи гнать с позором надо. За преступное пренебрежение своими обязанностями! Не так ли? Причем вывожу за скобки тему пресловутых мобилизационных пакетов Генштаба, сама идея которых в эпоху мобильных войн и радиосвязи безнадежно устарела и была вредна. Но и это еще не все! Читаем страницу 300: «Позднее я узнал, что нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время... было принято решение привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его. Значит, все это произошло примерно за 11 часов до фактического вторжения врага на нашу землю». И опять возникает вопрос: что имеет в виду Кузнецов, написав «это произошло»? Выходит, за 11 часов до нападения «произошла» последняя санкция Сталина на приведение войск в боевую готовность. Но даже к 11 часам вечера 21 июня «не произошла» отправка директивы об этом в войска. Почему? Что, в этом Сталин виноват? Но и это еще не все! Читаем страницу 300 далее: «Не так давно мне довелось слышать от генерала армии И.В. Тюленева – в то время он командовал Московским военным округом, – что 21 июня около 2 часов дня (жирный курсив мой. – С.Б.) ему позвонил И.В. Сталин и потребовал повысить боевую готовность ПВО». Выходит, уже не 17 часов, а два часа дня? Но и это еще не все! Читаем страницу 300 далее: «В тот вечер (21 июня. – С.Б.) к И.В. Сталину были вызваны московские руководители А.С. Щербаков и В.П. Пронин. По словам Василия Прохоровича Пронина, Сталин приказал... задержать секретарей райкомов на своих местах... «Возможно нападение немцев», – предупредил он...» А это как понимать?

Отмотаем ленту времени немного назад… Из Журнала учета посетителей кабинета Сталина мы знаем, что 11 июня 1941 года там с 21.55 до 22.55 находились Тимошенко, Жуков, командующий ПрибОВО Кузнецов, политработники Запорожец и Диброва, а потом – авиаторы Жигарев, Стефановский и Коккинаки. Причем со Стефановским, ушедшим уже в 1.45 12 июня, Сталин полчаса беседовал о чем-то наедине. Историк Генштаба генерал Юрий Александрович Горьков писал в 90-е годы: «В обстановке надвигающейся войны 13 июня С.К. Тимошенко просил у И.В. Сталина разрешения привести в боевую готовность и развернуть первые эшелоны по планам прикрытия. Но разрешение не поступило». Могу поверить… Сталин, понимая, что страна еще не готова к серьезной войне, не хотел давать Гитлеру ни одного повода к ней. Известно, что Гитлер был очень недоволен тем, что Сталина не удается спровоцировать, об этом сам Юрий Горьков пишет. 13 июня Сталин еще мог колебаться – пора ли принимать все возможные меры по развертыванию войск? Потому он и начал свои собственные зондажи с заявления ТАСС, которое скорее всего после разговора с Тимошенко и написал. К слову, никого в войсках заявление ТАСС от 14 июня о том, что Германия соблюдает условия пакта 1939 года, не демобилизовало. Во всяком случае, все умные и ответственные военачальники – до командиров и замполитов полков – однозначно понимали, что такое заявление имеет чисто политический смысл, а военные всегда должны быть готовы к войне. Позднее маршал Александр Михайлович Василевский утверждал, что «нужно было смело перешагнуть порог», но «Сталин не решался на это»… Возможно, и не решался – до вполне определенного дня… Точнее – до 18 или 19 июня, когда он получил отказ Гитлера в ответ на предложение срочно направить в Берлин Молотова (последний факт зафиксирован в «Военном дневнике» начальника Генерального штаба Сухопутных войск (ОКХ) Германии генерала Франца Гальдера). Вот еще один факт, наводящий на размышления, из мемуаров маршала артиллерии Николая Дмитриевича Яковлева, перед самой войной с должности командующего артиллерией КОВО назначенного начальником ГАУ:

Дорога к катастрофе – германские солдаты переходят советскую границу. Фото 1941 года «К 19 июня я уже закончил сдачу дел своему преемнику и почти на ходу распрощался с теперь уже бывшими сослуживцами. На ходу, потому что штаб округа и его управления в эти дни как раз получили распоряжение о передислокации в Тернополь и спешно свертывали работу в Киеве». Не расходится написанное и с книгой Г.И. Андреева и И.Д. Вакурова «Генерал Кирпонос», изданной Политиздатом Украины в 1976 году: «…во второй половине дня 19 июня от наркома обороны поступил приказ полевому управлению штаба округа передислоцироваться в город Тернополь». Значит, даже не два часа дня 21 июня, а вторая половина дня 19 июня? Но с чего это управление округа вдруг заторопилось в Тернополь, где в здании бывшего штаба 44-й стрелковой дивизии располагался фронтовой командный пункт? Нам рассказывают, что «глупец» Сталин якобы не позволял Павлову войска в летние лагеря выводить (в действительности плановая учеба шла обычным образом), а тут штаб округа с места снимается! Кто мог дать указание об этом, как не Сталин? И что же – Киевскому ОВО дали приказ развернуть полевое управление округом (то есть уже собственно фронтом), а Западному ОВО – нет? До Кирпоноса в Киев срочные указания ко второй половине 19 июня дошли, а до Павлова в Минск и к 21 июня не успели? Позвольте не поверить!

ПОЛЕТ ПОЛКОВНИКА ЗАХАРОВА – ЛАКМУСОВАЯ БУМАЖКА СТАЛИНА Очень похоже на то, что Сталин перед войной сделал все же более-менее все, что от главы государства перед близкой войной требуется, а вот генералы… Уже не раз я ссылался на некое свидетельство, некий факт, который в подлинной истории войны должен быть крупно пропечатан жирным шрифтом, но пока что не удостоился даже мельчайшего петита. Отыскивается это свидетельство в книге «Я – истребитель» генерал-майора авиации, Героя Советского Союза Георгия Нефедовича Захарова, перед войной – командира 43-й истребительной авиационной дивизии Западного Особого военного округа. Тогда полковник Захаров уже имел опыт боев в Испании (шесть самолетов лично сбитых и четыре – в группе) и в Китае (три лично сбитых самолета). И вот что он пишет: «Где-то в середине последней предвоенной недели – это было либо 17, либо 18 июня 41-го года – я получил приказ командующего авиацией Западного Особого военного округа (генерал-майора Ивана Ивановича Копца. – С.Б.) пролететь над западной границей. Протяженность маршрута составляла километров 400, а лететь предстояло с юга на север – до Белостока. Я вылетел на У-2 вместе со штурманом 43-й истребительной авиадивизии майором Румянцевым. Приграничные районы западнее государственной границы были забиты войсками. В деревнях, на хуторах, в рощах стояли плохо замаскированные, а то и совсем не замаскированные танки, бронемашины, орудия. По дорогам шныряли мотоциклы, легковые – судя по всему, штабные – автомобили. Где-то в глубине огромной территории зарождалось движение, которое здесь, у самой нашей границы, притормаживалось, упираясь в нее… и готовое вот-вот перехлестнуть через нее. Количество войск, зафиксированное нами на глазок, вприглядку, не оставляло мне никаких иных вариантов для размышлений, кроме единственного: близится война. Все, что я видел во время полета, наслаивалось на мой прежний военный опыт, и вывод, который я для себя сделал, можно сформулировать в четырех словах: «со дня на день». Мы летали тогда немногим более трех часов. Я часто сажал самолет на любой подходящей площадке, которая могла бы показаться случайной, если бы к самолету тут же не подходил пограничник. Пограничник возникал бесшумно, молча брал под козырек (то есть он заранее знал, что скоро сядет наш самолет со срочной информацией! – С.Б.) и несколько минут ждал, пока я писал на крыле донесение. Получив донесение, пограничник исчезал, а мы снова поднимались в воздух и, пройдя 30–50 км, снова садились. И я снова писал донесение, а другой пограничник молча ждал и потом, козырнув, бесшумно исчезал. К вечеру таким образом мы долетели до Белостока и приземлились в расположении дивизии Сергея Черных»... В подобном режиме «съем информации» пограничниками был возможен лишь по прямому указанию Берии – как наркома внутренних дел, и по поручению лично Сталина. Скорее всего Сталин дал такое поручение после отказа Гитлера принять Молотова. После этого не надо было быть Сталиным, чтобы сделать тот же вывод, который сделал полковник Захаров: со дня на день. И Сталин, судя по всему, поручил Наркомату обороны обеспечить срочную и эффективную воздушную разведку приграничной зоны с немецкой стороны. Возможно, он дал такое задание командующему ВВС РККА Павлу Федоровичу Жигареву, побывавшему в кабинете Сталина с 0.45 до 1.50 17 (собственно, уже 18) июня 1941 года, а уж тот позвонил в Минск Копцу. Ясно, что разведку должен был провести опытный авиационный командир высокого уровня, и мог ли Копец выбрать лучшую кандидатуру, чем полковник Захаров? Одновременно Сталин поручил Берии в реальном масштабе времени обеспечить прием и передачу информации, собранной этим опытным авиатором, в Москву. Вот почему Захарова на всем маршруте его полета в зонах нескольких пограничных отрядов под каждым кустом ждал пограничный наряд, даже не спрашивая, что это за самолет сел в пограничной полосе. Он ведь садился на «подходящих площадках» не по собственной инициативе. Ему заранее было сказано, что все сведения надо периодически передавать через пограничников, делая посадки через 30–50 км. Причем обязательно периодически, а не один раз в конце полета! Почему так?

Да потому, во-первых, что время не ждало! Сведений от Захарова ждал сам Сталин. При скорости У-2 (позднее переименованном в По-2) примерно в 120–150 км в час фактор времени на 400-километровом маршруте уже был значимым. А во-вторых… Во-вторых, Захарова в какой-то момент немцы могли и сбить. И тогда хотя бы часть оперативной информации до Сталина все равно дошла бы. Она же дошла вообще полностью. И уже к вечеру 18 июня Сталин знал точно и окончательно: война на носу. И начал отдавать соответствующие распоряжения руководству наркоматов обороны (НКО), Военно-морского флота (НК ВМФ) и внутренних дел (НКВД). Если мы проанализируем то, как начал войну, например, Одесский военный округ, то лишний раз придем к мысли, что своевременная директива на готовность была дана не позднее 19 июня 1941 года. Почему западные военные округа оказались не готовы – пока что остается тайной, разгадать которую все же необходимо.