«Мне как-то жутко продавать Спасское»

Какие скелеты скрывались в пруду Тургеневых
200 лет назад, в 1820 году, император Александр I утвердил решение Государственного совета по длившемуся семь лет судебному делу о наследстве одного из богатейших помещиков России — Ивана Лутовинова. Все его состояние досталось племяннице — Варваре Тургеневой, матери великого русского писателя Ивана Тургенева. И тогда, и позднее возникало немало вопросов и разговоров о том, как именно умер Лутовинов, за день до кончины собиравшийся вычеркнуть молодую родственницу из завещания. Но преступления, разврат, обманы и доводящее до нищеты расточительство были неотъемлемыми чертами провинциальной дворянской жизни.
«Чего Бог не даст, того не возьмешь»
В конце XVIII века в Мценском уезде Орловской губернии жили два брата-помещика. Петр Иванович Лутовинов — в сельце Петровском, и Иван Иванович — в сельце Ивановском, в полуверсте от брата. Вместе два сельца образовывали село Лутовиново.
Отставной капитан-поручик лейб-гвардии Преображенского полка П. И. Лутовинов был женат и в 1787 году ждал рождения первого ребенка. Но за расправу над соседями-однодворцами, постоянно совершавшими набеги на его угодья, оказался в тюрьме, где умер за несколько недель до появления дочери.
Отставной майор холостяк И. И. Лутовинов стал крестным отцом племянницы Варвары. До восьми лет она жила в Петровском. Но когда ее мать вторично вышла замуж, девочка переехала с новой семьей в деревню Холодово, в 60 верстах от Лутовиново, откуда сбежала в 16-летнем возрасте зимней ночью, спасаясь от домогательств отчима. Девушка добралась до усадьбы дяди и попросила его приютить и защитить ее. Все еще холостой и бездетный И. И. Лутовинов, хоть и славился своей скупостью и самодурством на всю Орловскую губернию, будучи ей крестным отцом, не решился отказать племяннице.
К этому времени в Лутовиново был построен огромный, 40-комнатный, дом. Господские двухэтажные хоромы были из дуба. Вправо и влево шли кирпичные теплые галереи к двум домам с мезонинами. Правый — для конторы, левый — для гостей. Все это образовывало огромную подкову. О новостройке не говорил только ленивый. Летом 1804 года граф Ф. В. Ростопчин, объезжая свои владения, подробно рассказывал в письмах к другу генерал-лейтенанту князю П. Д. Цицианову о нравах тульского и орловского дворянства:
«Представь себе, что все эти вышеописанные люди живут в деревне, бегают один к другому от скуки и никак хлебопашеством не занимаются, говоря, что чего Бог не даст, того не возьмешь, а между тем стараются обыгрывать друг друга в карты.
Ростопчин писал, что Лутовинов не въезжал в отделанный дом, поскольку его крепостной, отданный в обучение к столяру, еще не научился делать оконных рам. А тратиться на заказ их на стороне один из богатейших помещиков страны не желал.
Одни современники И. И. Лутовинова писали о нем не иначе как о скупце, другие восхищались его многодневными пирами на 150 человек… Но когда в начале XIX века деревянная церковь в селе почти развалилась, деньги на новый просторный храм дал только скряга Лутовинов, хотя в этом приходе жили еще 12 богатых помещиков. Он же купил все серебряные вещи для церкви и одежды для священнослужителей. На его средства содержался и хор из 36 человек. Храм был построен во имя Спаса Преображения Господня, поэтому к названию села прибавилось слово «Спасское».
Возможно, эта щедрость была вызвана желанием замолить грех, так как, по семейному преданию, И. И. Лутовинов состоял в «противоестественной связи» с родной сестрой, которая скончалась в родах. Появившийся на свет сын прожил недолго и, предположительно, был похоронен в склепе, над которым безутешный отец возвел часовню.
«Обременяют Высочайшую особу»
Смерть И. И. Лутовинова тоже окутана тайной. Ф. И. Бизюкин, бывший крепостной Тургеневых, писал в своих воспоминаниях, что помещик «умер скоропостижно ударом вследствие засевшего в дыхательное горло орехового зерна». Старая ключница рассказывала ему об этом дне:
«После ужина Иван Иванович со своими гостями сидел на балконе (Спасского дома), ел поданные фрукты и орехи; разговаривая о французах, он вдруг запнулся, заикал, судорожно замычал, побагровел, посинел и грохнулся на пол. Кинулись поднимать — смотрят, а он уже и Богу душу отдал!»
В записках О. В. Аргамаковой, жившей недалеко от Лутовиново, излагается совсем другая версия случившегося 8 октября 1813 года, якобы дошедшая до нее от ее родственника:
«Антипатия дяди к племяннице возросла до такой степени, что Иван Иванович выгнал Варвару Петровну из своего дома и намеревался на другой же день по ее отсылке ехать в город для написания духовной в пользу своей сестры, но Бог судил иначе: накануне своего отъезда в город Иван Иванович приказал своему чтецу, конечно из своих крепостных, почитать и во время чтения потянулся за табакеркой (он нюхал табак) — потянулся… да так и остался мертвым от разрыва сердца».
А В. Н. Житова, воспитанница Варвары Петровны, искренне любившая ее, ограничилась в воспоминаниях одним предложением, когда речь зашла об И. И. Лутовинове:
Смерть его была скоропостижная, о ней ходили странные слухи; я об этом ничего верного узнать не могла».
Но все писали об огромном состоянии, доставшемся Варваре Петровне: два десятка имений в нескольких губерниях, 600 000 серебряных рублей и 60 пудов серебряной посуды. Правда, за него предстояло побороться. Родная сестра И. И. Лутовинова Елизавета (замужем за генерал-майором И. В. Аргамаковым) взялась оспаривать право племянницы на наследство.
Несмотря на тянувшийся судебный процесс с теткой, богатство сделало Варвару Лутовинову, не отличавшуюся красотой, одной из самых привлекательных невест страны. К тому же она крепко и умело взяла в руки обширное хозяйство, чем выгодно отличалась от множества барышень того времени. В 1815 году в Лутовиново, чтобы купить лошадей для Кавалергардского полка, приехал поручик С. Н. Тургенев, и Варвара без памяти влюбилась в красавца-кавалергарда.
Финансовые дела поручика Тургенева были так плохи, что ему грозило увольнение с бесчестьем из полка. Поэтому отец умолил его ответить на чувства владелицы обширных угодий предложением руки и сердца. В 1816 году сыграли свадьбу, и в том же году родился их первенец — Николай. Два года спустя на свет появился Иван, а за неделю до его рождения Варвара подарила мужу купленный ею в 1814 году дом с усадьбой в Орле, в котором Тургеневы подолгу жили после свадьбы.
Все складывалось как нельзя лучше. 10 мая 1820 года тяжба с теткой наконец закончилась в пользу ротмистрши Тургеневой. Мнение Государственного совета «Об утверждении имения, оставшегося после бездетно умершего надворного советника Лутовинова, за племянницею его, братнею дочерью, Тургеневою» было утверждено императором Александром I. «А генерал-майорше Аргамаковой,— говорилось в документе,— в притязании ее на участие в том имении, яко не имеющем законного основания, отказать». Некоторым же сенаторам, «основавшим по делу сему мнение на законах, давно отмененных», Государственный совет попенял на то, что «делают они напрасно только проволочку тяжущимся и обременяют Высочайшую особу разрешением споров их в таком деле, где существующий закон столь ясен, что никакого разномыслия быть не могло бы, если бы не употребили они узаконений, отмененных в 1804 еще году».
«Чтобы ты барился»
В феврале 1821 года полковник С. Н. Тургенев вышел в отставку, и весной семья переехала в Спасское-Лутовиново на постоянное жительство. А когда сыновья подросли, на время их учебы перебирались в Москву. Поговаривали, что отставной полковник в Первопрестольной пользовался успехом у дам и потому жена ревновала его ко всем, включая крепостных крестьянок в поместье.
«Однажды она заметила,— писал первый биограф И. С. Тургенева И. Ф. Рында,— что одна из них находится в интересном положении, и приказала за ней следить. Девушка, разрешившись от бремени, бросила ребенка в Варнавицкий пруд. По приказанию барыни начали его ловить неводом. При этом было вытащено несколько десятков детских скелетов».
Чьи это были дети и кто был их родителями, не выясняли.
Постоянно жил в усадьбе холостой младший брат Сергея Николаевича — Николай, отставной штаб-ротмистр, участник Бородинского сражения и заграничного похода русской армии. Он помогал и в управлении многочисленными деревнями, и в воспитании детей. Племянники обожали молодого веселого дядю-богатыря. Овдовев в 1834 году, В. П. Тургенева на несколько лет полностью доверила ему ведение всех дел.
Хозяйство одного Спасского-Лутовиново требовало немалых забот: 1102 десятины (десятина — 1,0925 га) земли, конный завод, фруктовые сады, пасека в тысячу ульев.
С конца 1830-х годов сыновьям В. П. Тургеневой требовалось все больше и больше денег. Николай служил в Конной гвардейской артиллерии. Иван после окончания университета в Санкт-Петербурге пожелал в 1838 году продолжить образование в Берлине. Мать, мечтавшая о научной карьере обожаемого сына, отпустила, приставив к нему дядьку — крепостного парня Порфирия Кудряшова, который был лишь на пять лет старше барина. Но расходы на их жизнь в Европе удивили ее. В декабре 1838 года она писала сыну:
«Ты поехал не шататься по свету, а учиться — чему?.. учиться мотать! — О! за этим не нужно ехать было из России. Мне иногда приходит в голову — прости Господи,— что ты проиграл в рулетку…»
В марте 1839 года В. П. Тургенева в очередном письме негодовала: «Я обязана была для того, чтобы ты барился, жить в деревне…
Да, да, да, вот счеты лежат передо мной… До 20 тысяч на монету стоишь ты; 16 — брат (20 000 «на монету» — серебром — это в 1839 году 70 000 руб. ассигнациями; для сравнения: в это время в Петербурге семья чиновника средней руки из трех человек с двумя крепостными слугами могла прилично жить на 4720 руб. ассигнациями в год)».
Рулетка была не виновата. Деньги улетали на театры, путешествия и безвозвратно одалживались друзьям. Некоторые траты 20-летний И. С. Тургенев скрывал от матери, но откровенно писал о них друзьям. Например, знаменитому в будущем историку Т. Н. Грановскому он сообщал 8 июня 1839 года:
«Некая бестья, которую человек мой приводил 2 раза ко мне в ноябре и которую я в лицо — a la lettre — не знаю (в комнате было темно), подала на меня просьбу о взыскании с меня — за родины, крестины и похороны будто бы моего детища, за 6-ти недельную болезнь и, что смешней всего,— за dejioratio. Я — и нарушение невинности! Скажите на милость! С убытками процесса вся штука станет мне талеров 200: я взял адвоката…»
В. П. Тургенева, чтобы ни копейки не пропадало, сама объезжала поля и деревни, мучила проверками конторских служащих, следила за выработкой многочисленных крепостных ремесленников. Даже жившие в Спасском-Лутовиново на ее полном иждивении бедные дворянки всех возрастов не сидели без дела: вязали чулки, плели кружева, вышивали шелком ковры и подушки, летом варили и солили грибы и ягоды.
Но средств на дворовых людей, которых было до 60 семей, барыня не жалела.
«При всем своем деспотизме,— писала ее воспитанница В. Н. Житова,— Варвара Петровна прекрасно содержала прислугу, кормила отлично; холостые и незамужние обедали в застольной, а семейные получали обильную месячину: муку, крупу, масло, сало, мясо и рыбу, держали коров и дворовую птицу на барском корму, получали отвесный чай и, кроме того, жалованье деньгами».
«Этот сын не от меня»
В мае 1839 года роскошный лутовиновский дом почти весь сгорел. Остались лишь правая часть, где размещалась контора, и каменная галерея. Ужасный пожар произошел от того, что ветреным вечером жена ткача окурила чертополохом отелившуюся корову, чтобы защитить от дурного глаза, и не заметила, как в подстилку упал уголек. Через полчаса пылали и избы дворовых, и господский дворец.
Спасать барское имущество прибежало много желающих, но некоторые из них не забывали и о себе. Многое было разграблено. Одного крестьянина успела заметить камеристка барыни из рижских немцев А. Я. Шварц — он удирал за ограду усадьбы со шкатулкой, в которой лежало 20 тыс. руб. Она его догнала и отняла шкатулку.
К уцелевшей части пристроили два флигеля, а на погорелом месте разбили цветники и огород.
Вернувшись из Берлина, И. С. Тургенев в 1840-е годы почти каждое лето приезжал в Спасское-Лутовиново. Сады, цветники, парки, рощи, оранжереи, теплицы, пруды были по-прежнему к его услугам. В усадьбе цвели целые аллеи душистых махровых роз, цветы которых шли на перегонку розовой воды. В двух оранжереях росли не только тропические растения, но и абрикосы, персики, сливы и виноград. В парниках на триста рам возделывались ананасы, арбузы, дыни, спаржа, артишоки, салат. Огромная площадь была под кустами крыжовника, малины и смородины, а между ними росли душистые пряные и аптекарские травы.
Неудивительно, что в этом эдеме постоянно вспыхивали отнюдь не платонические романы.
У все еще холостого дяди Николая Николаевича и крепостной крестьянки родилась дочь Анна; Иван Сергеевич Тургенев «связался» с вольнонаемной белошвейкой Авдотьей Ивановой, которая родила в 1842 году дочь Пелагею; а у некоего коллежского регистратора, служившего в конторе имения, и крестьянки Спасского-Лутовиново появилась на свет будущая звезда русского балета Анна Собещанская…
Старший сын Тургеневой Николай, к ужасу матери, тайно сошелся с ее камеристкой Шварц, а потом обвенчался с ней. Не радовал Варвару Петровну и начавшийся в 1843 году роман любимого сына Ивана с испано-французской певицей Полиной Виардо.
Но по-настоящему страшным ударом для Варвары Петровны в 1846 году стала женитьба Николая Николаевича на ее горничной, годившейся ему во внучки. Они были изгнаны из лутовиновского рая и переехали в Юшково — захудалое именьице Н. Н. Тургенева.
Его внебрачная дочь Аня осталась у В. П. Тургеневой как воспитанница. Пелагею тоже отобрали у уволенной белошвейки, но отдали в семью крепостной прачки, жившей в Спасском, а 1850 году девочку, переименованную в Полину, взяла на воспитание певица Полина Виардо. Авдотье Ивановой на протяжении тридцати лет И. С. Тургенев платил «пенсию» — по 75–100 руб. в год.
Был счастлив Иван Сергеевич в Спасском-Лутовиново и с крепостной крестьянкой. Увидев в доме своей двоюродной сестры служанку Феоктисту, писатель влюбился и, как утверждали некоторые его современники, купил девушку в 1851 году за 700 руб. Владелица Феоктисты нуждалась в деньгах, поэтому и заломила непомерно высокую цену (в середине XIX века дворовые девушки в России не продавались дороже 50 руб.). Но мать Тургенева умерла в 1850 году, и после раздела наследства с братом он мог свободно распоряжаться доставшимся богатством. Он получил 5,5 тыс. десятин земли и 1915 душ крепостных мужского пола.
Феоктиста прожила в Спасском почти полтора года, пока писатель отбывал там ссылку 1852–1853 годов.