#геноцид В.

А. Солоухин: «Геноцид лишает народ цветения…»*
Антисоветчик Вл. Солоухин: "Евреи ‒ это болезнь всего человечества, это рак крови. Их цель — привнести идею, что нет ничего святого, что всё дозволено, высмеять чистые чувства, трогательные движения души и сердца, привести дело к тому, чтобы катастрофически распадались семьи, чтобы люди блудили и богохульствовали, отнять у них святость очага, заставить их плеваться в сторону предков, лишить их корней национального самосознания, смешать народ во всеобщий интернациональный винегрет" (написано в 1976 г., опубликовано в 1995-м)
«…На Владимира Ильича Ленина ложится вина не только за всё, что он натворил лично с 1917 по 1924 год, но за всё, что, идя по его пути, исполняя его заветы, натворила созданная им партия. Если бы судить лично Ленина, то хватило бы для смертного приговора убийства, например, безвинной царской семьи или одного безвинного Гумилёва, но мы должны сформулировать обвинение по пунктам. Невольно придётся кое в чём повторить самого себя же, но ради чёткости и полноты формулировок с этим надо смириться», — так начинается обвинительный вердикт писателя Владимира Солоухина в отношении большевистской банды во главе с её бесноватым вождём.
Статья «Читая Ленина» вышла в разгар Перестройки, прозвучав диссонансом с очередным «назад к Ленину!» — лозунгом, под которым проходила и хрущёвская «оттепель», и горбачёвские «преобразования». Либерал-большевики, многие из которых были потомками верных ленинцев, по традиции приписывали всё зло Сталину, именуя сталинизм «извращением ленинских принципов». Солоухин был одним из первых, кто прямо высказал, что сталинский террор является лишь закономерным продолжением ленинского. Либерал-большевики были весьма недовольны этой статьёй писателя. Так, с резкой критикой её выступил Анатолий Собчак: «Настоящей научной критики ленинских взглядов мы до сих пор не имеем. На смену славословиям приходит подтасовка цитат с целью очернить их автора. Наиболее показательный пример — «Читая Ленина» В. Солоухина. С моей точки зрения, это грубая подтасовка, извинительная, может быть, лишь потому, что известный писатель никогда научной работой не занимался. Открыл тома Ленина, наткнулся на «страшные» места. Человек он эмоциональный… Я тоже читал ленинские тома и мог бы доказать, что цитаты Солоухиным вырваны из контекста. Мы в очередной раз имеем дело с недобросовестной, односторонней критикой Ленина».
Да, Владимир Алексеевич Солоухин не был учёным. Он был просто русским человеком. Русским писателем. Русским крестьянином (представителем самого ненавистного, не считая «попов», Ленину класса). Он родился в селе Алепине Владимирской области в зажиточной крестьянской семье. Дед Алексей Дмитриевич и отец Алексей Алексеевич, кроме занятий земледелием, были пчеловодами. Дед, кроме того, вместе с двумя подмастерьями, изготовлял кирпичи. В автобиографической повести «Смех за левым плечом» Солоухин вспоминал, как однажды на какой-то встрече огорошил добропорядочных советских граждан: «Дело в том, что мой дедушка Алексей Дмитриевич держал два завода.
…Ну и ахнула вся аудитория, ну и гул пошёл по рядам! А из общего гула оттуда и отсюда из разных углов и рядов прорезались не сочувствующие, нет, восторженно-визгливые реплики: «А я вам что говорил?!», «А я вам что говорила!», «Цацкались, нянчились. Николая Второго на палец надел – простили. Церкви стал защищать – простили. Икон у себя по всем стенам навешал – простили. В Париже с эмигрантами якшался – простили. В Загорске с патриархом и другими попами якшался – простили. Действительность нашу, счастливую, светлую действительность нашу в рассказах, повестях и очерках критиковал – простили. Стихотворение «Волки» написал, казалось бы, теперь-то можно было понять – всё простили. Думали – случайные ошибки, временные заблуждения, а вот оно и открылось!»
Владимир был десятым ребёнком в семье. «Мои первые семь лет — счастливейшие годы жизни, — вспоминал он. — Вокруг меня была российская, доколхозная ещё деревня (впоследствии разорённая и уничтоженная), с яблонями и пасеками, с частными лошадьми, со скрипом телег, с колокольным звоном, с праздниками и сенокосами, со светлой речкой Борщей, с грибными пересёлками, с васильками во ржи».
Мать писателя, Степанида Ивановна, была очень религиозна, она заставляла всех детей утром и на сон грядущий на коленях молиться перед иконами. «У тебя, — говорила она сыну, — где бы ты ни был и что бы ты ни делал, всегда за правым плечом стоит Ангел, а за левым плечом – сатана. (Она называла его – Лукавый.) Они видят всё, что ты делаешь, и даже знают о том, что ты думаешь». Эта сильная, мудрая женщина сумела дать всем своим детям высшее образование. Она же привила интерес к литературе младшему, Володе. Позже её влияние и в целом первые счастливые годы детства сыграют важную роль в духовном переломе, произошедшем с писателем в 1961 году. Сам Солоухин вспоминал об этом: «Один из многих друзей сказал мне: “Давай же сходим в церковь”. И меня такая возможность в Москве — просто взять и пойти в церковь — потрясла: до того мы все были сбиты с пути, уведены от религиозной жизни, от церкви, икон, от обычаев нашей веры. И когда я посетил Казанскую церковь в Коломенском, то во мне проснулись воспоминания моего золотого детства. Это был главный толчок к моему пробуждению».
Владимира Алексеевича можно назвать очень везучим человеком. Его семья, несмотря на зажиточность, не была репрессирована во время раскулачивания. Сам же он в годы войны был определён не куда-нибудь, а в войска, охранявшие Кремль, поэтому на фронт так и не попал. За время службы он успел познакомиться со столичными литературными кругами. Ещё раньше его первые стихи были опубликованы в областной газете «Правда». По окончании войны Солоухин поступил в Литинститут, в начале 50-х вышли первые сборники его стихотворений. Тогда же он вступил в партию.
Владимир Алексеевич, будучи членом КПСС, писал «крамольные» по тем временам произведения, и тем не менее его не только не исключили из партии, но и не раз выпускали за границу в составе советских делегаций…
В конце 50-х писатель обратился к малой родине, исколесив её вдоль и поперёк и описав это путешествие и людей, встреченных в продолжение его в книге «Владимирские просёлки». В этой книге звучит скорбь о нищей колхозной жизни: «Колхозникам давали на трудодень по двадцать восемь копеек, и они разбегались в города… Там скотный двор до крыши навозом оброс… Коровы давали по четыреста литров в год… Восемь рублей давало государство колхозу за центнер… Это фактически бесплатно…» Тема коллективизации будет ещё не раз подниматься в произведениях Владимира Алексеевича. Уже в начале 70-х начальник Главлита П.Романов доложил в ЦК КПСС о новой книге писателя:
«В 1973 г. на контроль был представлен сборник произведений В.Солоухина “Олепинские пруды”, в который включались рассказы “Колокол”, “Первое поручение” и повесть “Трава”.
В рассказе “Колокол” автор утверждал, что церковный колокол, “сброшенный” с колокольни и обречённый на молчание, является символом русской деревни, её душой, со смертью которой хиреет и умирает сама деревня.
В рассказе “Первое поручение” содержались рассуждения об извращениях и перегибах во время массовой коллективизации, когда, якобы при участии ОГПУ, раскулачивали небогатые крестьянские семьи за “неимением” в селе кулаков. Здесь проводилась мысль, что при проведении столыпинской реформы было больше порядка, чем при коллективизации, крестьянам отдавались лучшие земли, так как тогда понимали, что сельское хозяйство “как дерево — как ни старайся, за один год не вырастет”.
В повести “Трава” В.Солоухин писал, что наша страна со своими луговыми богатствами могла бы “завалить Европу” продуктами сельского хозяйства, а на деле ей приходится покупать эти продукты за рубежом. Причина одна — бесхозяйственность. Государство не умеет освоить это “золотое дно”.
После замечаний издательство внесло исправления в повесть “Трава”, а рассказы “Колокол” и “Первое поручение” из сборника исключило».
Однако, не деревенская проза принесла Солоухину широкую известность, а опубликованные в 1966 году «Письма из Русского музея». В этом «невинном» по названию произведении Владимир Алексеевич, воспевая сохранившийся почти неповреждённым облик Петербурга, оплакивает разорение красными вандалами Москвы. Солоухин просто перечислил количество памятников в Москве, которые исчезли за годы советской власти (более четырёхсот), а о некоторых рассказал подробно: «Памятников архитектуры в Москве уничтожено более четырехсот, так что я слишком утомил бы вас, если бы взялся за полное доскональное перечисление. Жалко и Сухареву башню, построенную в XVII веке. Проблему объезда её автомобилями можно было решить по-другому, пожертвовав хотя бы угловыми домами на Колхозной площади (универмаг, хозяйственный магазин, книжный магазин). Жалко и Красные и Триумфальные ворота.
Может быть, вы знаете, что многие уничтоженные памятники были незадолго перед этим (за два, за три года) тщательно и любовно отреставрированы? А знаете ли, что площадь Пушкина украшал древний Страстной монастырь? Сломали. Открылся чёрно-серый унылый фасад. Этим ли фасадом должны мы гордиться как достопримечательностью Москвы? Никого не удивишь и сквером, и кинотеатром "Россия" на месте Страстного монастыря.
Сорок лет строилось на народные деньги (сбор пожертвований) грандиозное архитектурное сооружение — храм Христа Спасителя. Он строился как памятник знаменитому московскому пожару, как памятник победы над Наполеоном. Великий русский художник Василий Суриков расписывал его стены и своды. Это было самое высокое и самое величественное здание в Москве. Его было видно с любого конца города. Здание не древнее, но оно организовывало наряду с ансамблем Кремля архитектурный центр нашей столицы. Сломали… Построили плавательный бассейн. Таких бассейнов в одном Будапеште, я думаю, не меньше пятидесяти штук, притом что не испорчен ни один архитектурный памятник. Кроме того, разрушая старину, всегда обрываем корни.
У дерева каждый корешок, каждый корневой волосок на учёте, а уж тем более те корневища, что уходят в глубочайшие водоносные пласты. Как знать, может быть, в момент какой-нибудь великой засухи именно те, казалось бы, уже отжившие корневища подадут наверх, где листья, живую спасительную влагу.
Вспомнив о корнях, расскажу вам об одном протоколе, который посчастливилось прочитать и который меня потряс. Взрывали Симонов монастырь. В монастыре было фамильное захоронение Аксаковых и, кроме того, могила поэта Веневитинова. Священная память перед замечательными русскими людьми, и даже перед Аксаковым, конечно, не остановила взрывателей. Однако нашлись энтузиасты, решившие прах Аксакова и Веневитинова перенести на Новодевичье кладбище. Так вот, сохранился протокол. Ну, сначала идут обыкновенные подробности, например:
"7 часов. Приступили к разрытию могил… 12 ч. 40 м. Вскрыт первый гроб. В нём оказались хорошо сохранившиеся кости скелета. Череп наклонен на правую сторону. Руки сложены на груди… На ногах невысокие сапоги, продолговатые, с плоской подошвой и низким каблуком. Все кожаные части сапог хорошо сохранились, но нитки, их соединявшие, сгнили…" .
Ну и так далее и так далее. Протокол как протокол, хотя и это ужасно, конечно. Потрясло же меня другое место из этого протокола. Вот оно:
"При извлечении останков некоторую трудность представляло взятие костей грудной части, так как корень березы, покрывавшей всю семейную могилу Аксаковых, пророс через левую часть груди в области сердца".
Вот я и спрашиваю: можно ли было перерубать такой корень, ронять такую березу и взрывать само место вокруг нее?
Ужасная судьба постигла великолепное Садовое кольцо. Представьте себе на месте сегодняшних московских бульваров голый и унылый асфальт во всю их огромную ширину. А теперь представьте себе на месте голого широкого асфальта на Большом Садовом кольце такую же зелень, как на уцелевших бульварах.
Казалось бы, в огромном продымлённом городе каждое дерево должно содержаться на учёте, каждая веточка дорога. И действительно, сажаем сейчас на тротуарах липки, тратим на это много денег, усилий и времени. Но росли ведь готовые вековые деревья. Огромное зелёное кольцо (Садовое кольцо!) облагораживало Москву. Правда, что при деревьях проезды и справа и слева были бы поуже, как, допустим, на Тверском бульваре либо на Ленинградском проспекте. Но ведь ездят же там автомобили. Кроме того, можно было устроить объездные пути параллельно Садовому кольцу, тогда сохранилось бы самое ценное, что может быть в большом городе — живая зелень.
Если говорить строже и точнее — на месте уникального, пусть немного архаичного, пусть глубоко русского, но тем-то и уникального, города Москвы построен город среднеевропейского типа, не выделяющийся ничем особенным. Город как город. Даже хороший город. Но не больше того.
В самом деле, давайте проведём нового человека, ну хоть парижанина или будапештца, по улице Горького, по главной улице Москвы. Чем поразим его воображение, какой такой жемчужиной зодчества? Каким таким свидетелем старины? Вот телеграф. Вот гостиница "Минск". Вот дом на углу Тверского бульвара, где кондитерский магазин… Видели парижанин и будапештец подобные дома. Ещё и получше. Ничего не говорю. Хорошие, добротные дома, но всё же интересны не они, а именно памятники: Кремль, Коломенское, Андроников монастырь…»
Можно только удивляться, что подобная «крамола» увидела свет в добропорядочном советском издании «Молодая гвардия»… Три года спустя в журнале «Москва» выходит не менее острая вещь — «Чёрные доски». Под влиянием художника П.Д. Корина Владимир Алексеевич обратился к теме гибнущих русских икон. Вслед за Павлом Дмитриевичем он стал собирать их, колеся по русским деревням и выкупая «доски», шедшие буквально на растопку печей, у позабывших свои истоки некогда русских людей… Либеральная интеллигенция уже тогда не понимала этого обращения русского писателя к «каким-то» традициям, к церковности…
Само собой столь «порочащие» наклонности не могли не вызвать пристального внимания «органов». 15 августа 1968 г. начальник 10-го отдела КГБ СССР Прокопенко докладывал в ЦК партии:
«СОЛОУХИН Владимир Алексеевич, по имеющимся сведениям, в своих публичных выступлениях и частных беседах допускает политически вредные высказывания. Так, он считает, что мерилом искренности и честности в литературе являются произведения СОЛЖЕНИЦЫНА, а одним из самых плодотворных направлений в нашей литературе это представленное СОЛЖЕНИЦЫНЫМ, ДЬЯКОВЫМ, ШЕЛЕСТОМ, АЛДАН-СЕМЁНОВЫМ “разоблачительное направление”, и говорит о “жестокости” революции, приводя в пример бесчеловечное, по его мнению, уничтожение царской семьи. Также высказывался, что “не может без слёз смотреть” на то место в фильме “Чапаев”, где “безграмотная баба” из пулемёта расстреливает “цвет русской интеллигенции” (имеются в виду каппелевцы. — В.О.). ...
* - Публикуется в сокращённом варианте
Источник: Имперский казачий союз