Предыдущая публикация
МАРИЯ КОЗЛОВА
ЖУРАВЛИК
Как мир велик — высок и звонок
Земли полёт, созвездий ход.
Что, сердце, ты? — Звезды обломок.
В глухую ночь лавины сход.
Огонь для будущих агоний
За пыльным времени стеклом.
В нетвёрдой памяти ладоней
Родной земли покатый холм.
За покосившейся оградой
На камне выпуклый овал —
Остановившегося взгляда
Катастрофический провал.
Любви ничтожное наследство —
Фантомный спазм и звуков дрожь.
Двух волн минутное соседство.
И ты меня переживёшь.
* * *
Всё возвращается к основам —
И эпилог, и некролог, —
Поскольку всё чревато словом
И это слово снова Бог.
И снова все живут впервые,
Так этот мир жесток и мил.
Такие нежные живые
И так чураются могил.
Но не над ямой бессловесной —
Рука в руке, плечом к плечу
Стоим над пропастью чудесной,
Как луч, прижавшийся к лучу.
А там, внизу, под сенью нашей,
Под снегом нашим и дождём
Сидят три ангела над чашей
И ждут, когда мы снизойдём.
* * *
Душа сама себя не знает,
Она то камень, то вода.
Она как музыка играет,
Она фальшивит иногда.
Себя то вспомнит, то забудет.
Сгореть боится и остыть.
Полюбит, может быть, разлюбит,
Полюбит снова, может быть.
Я всё шепчу — продлись подольше...
Но что такое жизнь моя?
Одна царапина — не больше —
На нежной коже бытия.
А мнит себя смертельной раной —
Хотя не верит, что умрёт, —
Кровоточащей, тёмной, рваной,
Такой, что вряд ли заживёт.
* * *
Как мимолётно всё, как зыбко.
Плывут по речке облачка.
Вот на крючок попалась рыбка,
Вот сорвалась она с крючка.
А сам попробуй не сорваться —
Не так-то это и легко —
Юлить, крутиться, извиваться,
Короче, мыслить глубоко.
И что за польза человеку
От всех трудов его, когда
Куда ни глянь — увидишь реку,
Куда ни плюнь — везде вода.
А впрочем, есть ещё болотце,
На нём травиночка одна
Стоит себе, не шелохнётся.
А тоже смерти вручена.
* * *
О, как они сейчас похожи,
Как хороши, нелепы как —
Мои стихи и Ваш, в прихожей
Небрежно брошенный пиджак.
Чуть горьковатый запах дыма,
В окне напротив свет погас —
Всё это непереводимо
И так бессмысленно без Вас.
Но как всё связано, как слито,
И всю бы жизнь смотрела я
На Ваш пиджак незнаменитый
На бледном фоне бытия.
Такая серенькая ночка,
А я смотрю — светло как днём,
И всюду вытачки и строчки,
И нет ни пятнышка на нём.
И всё так чисто, так опрятно,
А всё же тянет холодком,
Как будто есть на солнце пятна
Под серым Вашим пиджаком.
* * *
По-над цветистыми слогами
Из песни выкинутых слов
Летит журавлик оригами,
Из острых слаженный углов.
А там, внизу, земля ютится.
Она не шар, она не диск —
Надежды малая крупица,
Любви карманный обелиск.
Лежит себе, как на поддоне,
У сонной вечности в руке,
Точнее, прямо на ладони,
На жизни влажном бугорке.
На ней сарайчик вроде тира,
Там проливают чью-то кровь.
А он, бумажный, просит мира,
Как будто в мире есть любовь.
* * *
Откуда в мире что берётся,
Помимо снега и дождя?
Родство поэзии и солнца,
Союз верёвки и гвоздя.
А сам-то мир, скажи, откуда?
— Из-под полы, исподтишка.
Догадка смутная верблюда
Насчёт игольного ушка.
Сидит ворона на заборе,
Забор народный, как слова —
Война и смерть, тоска и горе,
Другие громкие права.
Сама-то жизнь у нас большая,
Вот только времени в обрез.
А впрочем, есть ещё душа и
Технологический прогресс.
* * *
Быть может, выход — это выдох,
Не умножаемый на вдох.
Одной любви себя не выдав,
Живёшь один, как некий бог.
А я всё думаю, мой дальний,
Какая боль тому виной,
Что этот шторм десятибалльный
Тебя обходит стороной,
Что ничего тебе не будет,
Что носишь старое пальто…
Какая чушь — не любит, любит…
(прости, мой друг, опять не то).
Я всё смотрю, мой свет, не ты ли
(а может, это снится мне) —
В толпе, в столпе белёсой пыли,
В меланхолическом огне,
В землетрясеньи, в урагане,
В дыму вчерашних сигарет —
Самой любви в нестрогой раме
Фотографический портрет.
* * *
Да, допустим, чем выше, тем ниже,
И к тому же чем хуже, тем лучше.
Есть местечки почище Парижа
И вещички дороже, чем Гуччи,
Вроде книжечки Жоржа Батая
«Опыт душеспасительных оргий».
А в Париже-то жизнь непростая,
Как заметил Иванов Георгий.
Закурив на ходу сигарету,
Франтоватый, причёсанный гладко,
Человек-то живёт, а поэту
Как-то тягостно это и гадко.
В затрапезной французской глубинке,
Начитавшись бульварных романов,
Что-то вроде калинки, малинки
Вспоминает Георгий Иванов.
Потому что, чем дальше, тем ближе
Исцеление от дислексии —
Это он говорит из Парижа,
Возвращаясь стихами в Россию.
Да, без савана для антуража,
Да и розы как будто не свежи.
Но прислушайся — музыка та же,
Даже, Боже мой, паузы те же.
МАРИЯ КОЗЛОВА
Козлова Мария Владимировна родилась в 1981 году в Москве. Поэт, переводчик, критик. Окончила МГУ им. Ломоносова и Литературный институт им. А. М. Горького. Стихи и эссе публиковались в журналах «Крещатик», «Урал», «Сибирские огни», «Плавучий мост», «Знамя», «Новый мир», альманахах литературной студии «Кипарисовый ларец» (2011, 2012), в сетевых изданиях. Автор поэтической книги «Стихи брату» (М., 2017), переводов из Верлена (сб. «Проклятые поэты», М., 2015) и Леконта де Лиля (М., 2016). Живет в Москве.
Следующая публикация
Нет комментариев