Кубизм, супрематизм, абстракционизм – какие только измы не понавыдумывали, лишь бы не рисовать нормально. Потому как рисовать – это не каждому дано. Тут даже таланта недостаточно. Тут еще нужен колоссальный труд, чтобы для начала руку набить.
Помню, в нежном детском возрасте учился я в интересной такой шарашке. Есть такой в столице Суриковский институт, выпускающий самых что ни на есть классических художников. При нем была специальная школа, где мелких художников-детей готовили к поступлению в Суриковский, чтобы они стали художниками побольше, а потом и совсем большими художниками. А при школе Суриковского института были подготовительные курсы, чтобы выбрать те заготовки, кому предстоит стать мелким художниками, которые… Ну в общем, см. текст выше.
Мы, конечно, все мечтали поступить в эту школу, потому как потом жизнь предстояла гладкая и сытая, это даже мелкие дети в СССР понимали. К счастью, намерение не выгорело, художником я не стал, за что благодарю Судьбу – ну, не мое это. Зато насмотрелся на жизнь тех самых суриковских школьников. И уже тогда закрадывалась мысль – а на шиша мне такое счастье надо?
А жизнь была у них такая. Общие уроки – русский язык и математика. А потом непосредственно художественные премудрости. Два часа – графика, рисунок. Два часа - живопись. Два часа - композиция. И так изо дня в день. Месяц за месяцем. Пять лет в школе. Пять лет в институте. Только тогда ты приблизительно можешь на что-то претендовать в высоком искусстве. И еще десятилетия творческого напряжения, предприимчивости, интриг, чтобы стать богатым и знаменитым.
Думаю, не менее напряженно готовили художников в Эпоху Возрождения. И в прошлом веке. А теперь вдруг перестали. Потому как чтоб кувшиночки рисовать – всего этого титанического труда не требуется. Это как Незнайка примерно – сказать «я теперь художник». Если бы сегодня он убедил всех, что не просто делает халтуру, а это его творческое виденье предмета, то, глядишь, и Цветика с его классическим искусством и академическими портретами заткнул бы за пояс…
В 1990 году общался с парнем, который вроде был относительно известным шведским художником. Ну что сказать, со своей художественной вечерней школой я рисовал куда лучше. Потому что на Западе уже тогда художник - это не тот, кто хорошо рисует. А тот, кто хорошо шокирует. То есть изобразительное искусство превратилось в драматическое и комичное действо на публику.
Тот шведский художник относился к комикам и был неплохим парнем. Поддерживая свою популярность, он устраивал безумные представления в Стокгольме. Тогда вся Швеция сходила с ума от шарящихся в глубинах их территориальных вод коварных советских подводных лодок. Это сейчас выяснилось, что за сигналы подлодок принимали извержения кишечных газов стаями селедок. Но тогда все жвачное и трогательно беззащитное шведское население страшно боялось русских субмарин и диверсантов ГРУ – пожалуй, не меньше, чем сейчас боятся «Новичка» в преступных руках диверсантов все того же ГРУ. Интересно, СССР ушел, а ГРУ осталось, потому что оно вечно, как символ русской безжалостной экспансии.
Художник тогда взял акваланг и водолазный костюм, на котором вывел крупную надпись «СССР». В разгар выходного дня вылез из моря почти в центре Стокгольма. Прошлепал в ластах в ближайший пункт продажи авиабилетов и на ломаном шведском потребовал билет до Владивостока.
Тут же с сиренами примчалось несколько полицейских машин. Полицаи взяли немного растерявшегося от такого напора художника на мушки, и он с ужасом понял, что при малейшем его неловком и резком движении они пальнут с перепугу. Потом его повезли в участок, где допрашивали, направив лампу в глаза, типа: «где твоя подлодка». Он задолбался объяснять упертым полицейским, что это розыгрыш.
В общем, такой добрый был клоун. Но сейчас такое уже не катит. Сейчас в чести, как и в шоу-бизнесе, какие-то аномальные асоциальные типажи, жрущие наркотики и пребывающие в дурмане, из которого, как они объясняют, они постигают смысл Вечности, выводя его на полотнах в жутком безобразии форм и красок. Это творчество и его творцы лишены не только смысла, но и даже куража. Все размеренно и расписано, как в бухгалтерской книге «Сегодня вызываем отвращение у населения».
Вообще, современное искусство – просто рай для ленивых паразитов. Музыку нужно написать и исполнить. Книгу написать, опубликовать. А тут три ляпа на холст, и если критика напишет, а галерист согласится, что это картина, то она уйдет за бешенные деньги…
Типичный деятель современного искусства недалеко ушел от обезьяны. Главный рефлекс – хочу жрать, а для этого он готов прыгать, улюлюкать, размазывать дерьмо по стене.
Те, кто поумнее, понимают, что просто играют в дурацкую игру, с которой им обламываются нехилые, а порой просто заоблачные материальные блага. Но у идиотов прорезается искренне чувство собственного величия и всемогущества. «И чтобы золотая рыбка была у меня на посылках».
Интересно, что сообщества прогрессивных художников тусуются все вместе, как наркоманы. Друг без друга они выживать не могут, поэтому создаются всякие объединения, тусовки при «Винзаводах» и прочая дребедень. Это такой выездной филиал психбольницы, потому что плоды творчества, которые там выдаются, и сам образ жизни – они простому человеческому осмыслению неподвластны. И постоянно эти коммуны прославятся то заявлением об изнасиловании, то изъятием наркоты.
Притом в России у них еще присутствует некий национальный перекос. Вся их деятельность направлена на одно – понравиться Западу. Наши горе-художники с вождением ждут западного галериста-волшебника, который прилетит в голубом вертолете и скупит весь мусор за бешенные деньги.
Однажды такой фокус прокатил. Когда Европа наслаждалась начавшейся агонией Советского Союза, ее арт-дилеры устроили большой аукцион тогдашних советских художников-новаторов. И этой голи перекатной за их убогие творения, до того интересные разве что психиатрам и немножко КГБ, посыпались какие-то безумные деньги. Некоторые совсем уж странные и никчемные полотна уходили по четыре сотни тысяч долларов.
Помню, мой друг, в то время – в конце восьмидесятых, простой русско-еврейский художник и член партии, а ныне простой раввин и хасид в Израиле, со злой завистью листал каталог аукциона с ценниками и прикидывал, как попасть в этот поезд, следующий прямым курсом на праздник жизни. Ну и тут же начал рисовать картины с хтонически ужасными чООрными лимузинами членов Политбюро и гравюры со страшными картинками из жизни солдат Советской Армии.
И его можно было понять. Дороже всего стоили картинки, где присутствовала и всячески унижалась советская символика – заказ такой был социально-политический. Тогда и произошел кардинальный психологический перелом у наших мастеров эпатажа и мазни. Бредоделы поняли, что их бред нынче в цене.
С того времени они жалобно поскуливают и смотрят трогательными собачьими глазами на Запад. И ждут, ждут, ждут манны небесной. И некоторые дожидаются…
Дегенеративное искусство
Порой приходится в отдельных моментах соглашаться даже с одиозными историческими фигурами. С тем же честно ненавидимым мной Гитлером, который, впрочем, умудрился запустить очень точный термин – дегенеративное искусство. То есть искусство больных людей для больных людей.
Нелюбимый мной Хрущев посетил в 1962 году выставку авангардистов в Манеже. Посмотрел. И тут вскипел его хуторянско-сельский разум возмущенный. Надо сказать, что там все было не так беспросветно, имелись выразительные, талантливые и не шибко признанные художники. Но основная часть, конечно, мусор, творчество дегенератов, ведущих тунеядский образ жизни.
Вот и орал Никита:
- Что это за лица? Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше нарисует! Вы что — мужики или **** проклятые?
Кстати, разнос пошел им только на пользу, потому что многие авангардисты из статуса криворуких бесталанных балбесов перешли в ранг пострадавшими от коммунистов талантов, картины взлетели в цене, а сами огни свалили из Союза.
Потом разговорился Хрущев с одним таким художником. И сказал золотую фразу, которую привожу по памяти, не дословно:
- Вот портрет Репина. С десяти метров смотришь – лицо. С одного метра смотришь – лицо. В упор смотришь – тоже лицо! А твой портрет, откуда ни смотри – все одно задница.
Гениально. Современное искусство в массе своей – это большая задница. Народу оно неинтересно, а эстетам и профессионалам глубоко противно. Ну не ценят людишки этих усилий. Не понимают своего счастья приобщения к высокому.
Несколько лет назад приехали к нам в Главк ребята из питерского антикварного отдела и обратились к нам за помощью. Нужно было изъять ворованную картину из музея современного искусства, того, который Церетели создал и воткнул на Петровке, прямо впритык к нашей поликлинике. Бывало, сидишь у врача, смотришь в окно, которое выходит во двор музея. А там на высоту пятого этажа вознеслась вверх гладкая и устрашающая женская статуя, сильно напоминающая стартующую ядерную ракету.
Церетели для этого музея скупал абсолютно везде все, что под руку попадется, не заморачивасясь сомнениями о криминальном происхождении вещи. Вот и обнаруживалось там постоянно ворованное.
Мой напарник Серега отправился с питерцами в музей. Нашли там искомую картину. Описали. Тут адвокат музейный прискакал – одна очень известная медийная личность. И сразу на опера с Питера наехал буром:
- С вами мы уже общались! Дело сфальсифицировано! За произвол ответите!
И «разошелся, так и сыплет, треугольник будет выпит».
Серега смотрел на это буйство юридической стихии, а потом огорошил адвоката совершенно непристойными между приличными людьми вопросами:
- А ты кто?
- Я адвокат, представляю интересы руководства музея!
- И ордер есть на оказание услуг?
- Ну… Ну не взял.
- Ну тогда сиди и не отсвечивай. Иначе будешь лететь до своей конторы – за ордером.
Адвокат посмотрел на Серегу, почуял в нем такую несгибаемую целеустремленность мента, который начал с патруля, и через спецназ прошел в угрозык, где ловил самых отмороженных бандюганов не один десяток лет. И как-то утух. А потом даже расчувствовался и начал сущую напраслину на хозяев возводить:
- Да я все понимаю. Этот музей… Деньги здесь легализуют, и вообще фиг знает что творится. Одно расстройство с такими клиентами.
В другой раз мы ездили туда описывать тыренную картину Кандинского. Нас там уже приняли, как уважаемых посетителей и старых знакомых. Мол, завсегдатаи, постоянно бываем.
В знак уважения одна из руководительниц музея, такая искусствоведческая холеная дама, вся в думах о мировом искусстве и о вершинах эстетики и этики, лично провела нам экскурсию по своим закормам. Она была восторженная и дегенеративное искусство полюбила всей душой.
- Вон посмотрите, Икар! - показывает на висящую под потолком уродливую фигурку, собранную из каких-то строительных труб. – Это великолепно. Запад говорит, что они пионеры этого направления. Так вот, это произведение появилось задолго до них, в начале шестидесятых годов. Наш приоритет, и мы будем его отстаивать!
Ну приоритет и приоритет. Не первый спутник Земли, конечно. Но тоже вроде приятно. Хотя и не очень, глядя на уродливого Икара.
В общем, просветились мы современным искусством так, что после экскурсии Серега ржал два дня, не мог успокоиться, вспоминая бетонного Икара, и все спрашивал:
- Это на каком складе промышленных отходов мы с тобой были?..
Мой военный институт. В увольнения нас на первом курсе почти не пускали. Зато хорошо отпускали в культпоходы, в театры и кино, с одной увольнительной на пять человек. Вот я и взял увольнительную, да и повел моих однокурсников осматривать Пушкинский музей. Как раз и набрели на выставку кубистов и авангардистов. Я тогда тоже восторженный был. Говорю – мол, Пикассо заменял привычные формы геометрическими фигурами, в чем была сакральная мудрость, так и возникло новое направление, кубизм. А ребята мрачнеют. А на выходе и говорят:
- Слушай, что это за хрень мы видели? Это чего, искусство, да? Ну, так я тоже так умею. Нам бы чего попроще. Лютики цветочки.
И я понял – не убедить мне простой народ. Ох, не убедить…
Настоящее искусство – оно, конечно не для всех. Это как спорт высоких достижений. Это пики человеческого Разума в осмыслении этого мира. Не всем оно нужно, но для человечества в целом этот процесс обязателен, чтобы понять, чего может достичь человек в своих порывах вверх. Ну, во всяком случае, так должно быть, и долго так и было. Пока искусство не стало бизнеспроектом. А там уже вступают в дело совершенно другие механизмы. Какие там звездные часы человечества? Какие там шедевры духа? Бабло рубить надо. Товар нужен. Притом такой, чтобы легко было воспроизводить и еще легче заменить одного творца на другого без падения качества. Товарная марка нужна. И вот мировое искусство из средства сбережения человеческого Духа становится средством вложения капитала.
А капитал с равным успехом можно вложить и в Рафаэля, и в прилепленый к холсту кусок туалетной бумаги. Главное, чтобы был такой общественный договор и все орали дружно: «это гениально!» И тогда мусор как тыква золушки прекращается в карету, то есть средство вложения капитала. Все считают, что уродливая загогулина стоит миллион, и так считать не перестанут, ибо с годами художники настаиваются как коньяк, и только дорожают. Дорожают не произведения, которым цена пятак в базарный день, а имя…
А что глупо и уродливо. Но это как по анекдоту, когда крокодил спрашивал мартышку, что она на реке делает.
- Дай десять баксов – скажу, - говорит мартышка.
Крокодил дает десять баксов.
- Кожуру банановую стираю, - заявляет мартышка.
- Ты чего, дура, что ли?
- Дура не дура, а сто баксов в день имею.
Полный текст: https://aftershock.news/?q=node/927206
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Комментарии 2
Однако, могу признаться : Пабло Пикассо прямо-таки заставил меня полюбить кофе. Шедевр художника "Женщина, которая не пьёт кофе" сделала из меня отчаянную кофеманку.
Вот она, великая сила искусства!!!!