Воспоминания земляка об Знаменском Анатолии Дмитриевиче.

«По мнению читателей, Знаменский
относится к числу классиков
советской литературы»
Антон Казьмин
БЕССМЕРТНИК КАЗАЧЬИХ СТЕПЕЙ
(Воспоминания земляка)
Двадцать пять лет назад, разбирая архив рябовского казака Привалова Н.И., я нашел письма Анатолия Дмитриевича Знамен­ского и узнал о существовании неизвестного мне писателя-земляка. Я бережно собрал письма, сложил по датам — все они относились к 1977 году. Передо мной раскрылась картина только что состояв­шейся встречи двух видных хоперских казаков. Одного из них я знал с раннего детства — это был мой родной дядя. Другим ока­зался тоже хоперский казак с хутора Ежовского, тогда уже зани­мавший достойное место в ряду известных писателей страны.
Судя по письмам, встреча была посвящена теме завершения писателем исторического романа о гражданской войне в наших родных верхнедонских местах. На это писатель затратил много вре­мени и сил, пересмотрев сотни документов, отыскав оставшихся в живых многих свидетелей далеких событий, в том числе и многих хоперских казаков и сына главного героя романа, командира 2-й Конной армии усть-медведидкого казака Миронова Филиппа Кузьмича. Это было во времена замалчивания и неприятия офи­циальной наукой и литературой истинной правды расказачива­ния, а также во времена замалчивания самого писателя, по про­исхождению казака, побывавшего под молотом расказачивания.
Мне, по наивности, показалось, что я чем-то могу помочь писателю, надеясь на архив Привалова. И поэтому в начале 1978 года предложил свою скромную помощь. Писатель согласился — установилась постоянная связь.
Чем-то, в мелочах, старался помочь ему, посылал книги, фото, выводил на интересных ему казаков, читал по его просьбе рукописи отдельных глав романа и давал читательские отзывы, защищал от злостных недоброжелателей и завистников.
Не сразу, с годами, собрал книги Знаменского и познако­мился с его биографией. А она у него была трудная.
В первом, ответном письме Знаменский попросил найти книгу «Боевой путь блиновцев». Эта редкая книга издавалась один раз малым тиражом (1000 экз.) в Ростовском издательстве и была по­дарена моему соседу по Ставрополю полковнику Шачневу Фи­липпу Евграфовичу, казаку Филоновской станицы, блиновцу от начала формирования прославленной дивизии до конца Оте­чественной войны 1941-1945 гг. Шачнев был соавтором книги «Ставропольская имени Блинова». Он, как и Привалов, связал свою судьбу со Ставрополем.
«Я, — писал мне Знаменский, — после Вашего письма послал Шачневу «ультиматум» в виде собственной книжки стихов и просьбу прислать мне на время «Боевой путь блиновцев», но он что-то молчит. Очень жаль, что книга пролежит мертвым капита­лом. Вы скажите ему об этом. Другие материалы, о которых Вы сообщаете, мне не пригодятся. Все же я пишу не историческое ис­следование, а художественное произведение, потому многие под­робности приходится миновать. Да и роман почти готов — важно было бы сверить с книгой, что у Шачнева».
Книгу Шачнев отослал.
Из первого письма было видно, что Знаменский в центре патриотического движения донских казаков за реабилитацию Миронова, Думенко, всего казачества. Незадолго до этого я был свидетелем и даже участником (впрочем как-то боком) «суда над Буденным», как его называли сами казаки. На самом деле казаки возмущались выступлением С.М. Буденного в печати против Ф.К. Миронова. Такой большой человек, маршал и стратег кон­ных баталий, попался на удочку недобитых троцкистов! Наш зем­ляк казак Аржановской станицы В.И. Волгин (тогда жил в Ростове) собрал материал и подал в суд на журнал «Дон», где печатались книги Буденного. Чтобы придать материалу вес и получить офи­циальное разрешение властей, материал послали в ЦК КПСС.
Знаменский шлифовал письмо к Суслову. Копию этого материала Волгин послал в Кисловодск Н.И. Привалову; последний — мне в Ставрополь с тем, чтобы распространить его среди единомыш­ленников-казаков. Материал этот был архивный, то есть секретный по тому времени. Тот же полковник Шачнев, ознакомившись с де­лом, предупредил: никому не показывать, за это можно и по­платиться. Не зная, что Знаменский уже знаком с этим делом, я поспешно отослал его писателю. «Спасибо, пригодится», — от­ветил писатель.
А когда Знаменский сообщил о трудностях с изданием кни­ги «Красные дни», я предложил ему выйти на моего бывшего одноклассника по Усть-Бузулукской школе профессора политэко­номии Колесова Николая Дмитриевича, тоже сына Хопёрского казака, имевшего связи в высших кругах власти. В начале 1982 года Знаменский пишет, что Колесов молчит, и не есть ли это резуль­тат материалов Волгина — писатель отослал их в Ленинград Коле­сову. Писатель просил меня содействовать в восстановлении свя­зи и сообщить Колесову, что писатель — секретарь правления Со­юза писателей РСФСР и кандидат в члены Краснодарского край­кома партии. «Это Ваша стратегическая задача», — уточнял он просьбу.
Мне известно, что встреча этих Хопёрцев состоялась.
А что было крамольного в материалах Волгина? Главное — письмо Ф.К. Миронова к гражданину Владимиру Ильичу Улья­нову о проводимой на Дону политике расказачивания. Теперь это историческая правда стала известной всем.
В самом начале переписки Знаменский прислал мне отры­вок из романа «Красные дни» о первом бое Миронова под Сикачами на р. Медведице. Мобилизовав все свои литературные способности (я-то инженер), детально проанализировав отрывок, написал отзыв. Знаменский поблагодарил, найдя в замечаниях, к моему удивлению, что-то и существенное.
В дальнейшей переписке Знаменский присылал мне такие же отрывки, журнальные публикации и книги. В свою очередь я ста­рался отблагодарить его, подбирая нужные ему книги.
Когда я также проанализировал другой отрывок о боях Мироновской конницы с Врангелевской за Днепром, он сердито выговорил мне и дописал, что пришло время «простого познания и смысла событий. Написаны тысячи книг, — пояснял далее пи­сатель, — о том, как «Иван полюбил Матрену» и как вес приня­лись стрелять «с переляку» в гражданской междоусобице, и только один Шолохов показал смысл: как честного человека и крестьяни­на (который кормил дармоедов) легко перекрасить в «колеблю­щегося», и даже в бандита. В этом трагедия эпохи, в этом трагедия Миронова».
Вскоре мне удалось прочитать два романа: «Ухтинская про­рва» и «Иван-чай», и я понял, какой он большой писатель. Я сразу же и повинился перед ним за неумелые ответы. И впредь делал это с большими ответственностью и осторожностью, сознавая себя простым читателем.
Я постоянно учился у писателя пониманию подлинной лите­ратуры, особенно, когда прочитал все его произведения, в том числе из сборника «Убежденность».
Его «Купина неопалимая», «Магия прозы» и другие статьи великолепны и читаются взахлеб. Те, кто еще пытается сомневать­ся в его таланте, советую прочесть эти золотые страницы Знамен­ского. Он писал их после своих исследований архивов и других материалов, собранных в ходе подготовки и написания своего глав­ного романа. По мнению читателей, Знаменский относится к числу классиков советской литературы. Но такую же оценку его произ­ведений дали и дадут еще его друзья-писатели и литературоведы.
Впервые роман «Красные дни» вышел в 1987 году (пер­вый том). Писатель сразу же прислал его мне. Я читал его, как говорят, не отрываясь, — такова была необычная правда, пора­зившая меня, хотя я знал уже многое. И какой высокой оценки заслуживал автор романа за проявленное мужество в преодолении всяких препятствий на пути к изданию, и что я вгорячах в первом отзыве предложил наградить его орденом боевого Красного Знаме­ни, — да редакция журнала «Роман-газеты» за 1989 год (№ 18) заменила слова тремя точками.
Я ведь был в курсе многих трудных походов его. Ему, конеч­но, помогали, но основную часть пути к изданию романа он пре­одолел своими талантливыми произведениями, своим умением — художественным словом! — довести правду до высшего руковод­ства страны. Те же «Купина неопалимая», «Магия прозы», «То­мов премногих тяжелей...», рассказ «Панорама» и многое другое сообщали общественности все новые и новые эпизоды далекой правды. И каждый раз писатель просил единомышленников-казаков писать отзывы на них, закрепляя тему, как писал Знаменский, поддерживая его в борьбе за гласность. А было небезопасно писать правду! Знаменский, закаленный в молодости, казалось, ничего и никого не боялся. К тому же авторитет его как активного строите­ля социализма, как писателя был высоким. И форму романа он выбрал своеобразную: роман можно относить как к художествен­ным, так и к документальным произведениям.
А кубанцы-казаки — какие молодцы! — сказал бы Привалов — все-таки присвоили ему одно из высоких званий войскового стар­шины, по званию его главного героя романа, как бы отдавая дань уважения Ф.К. Миронову и всему красному казачеству, постра­давшему и от белых, и от красных.
После издания романа Знаменского появилась статья Роя Медведева о трагических событиях гражданской войны на Дону, в которой автор наводил туман на те события и высказывался оскорбительно в адрес Шолохова. Я сразу же написал в редак­цию газеты (это было «Книжное обозрение») и выразил свое воз­мущение, упомянув при этом уже вышедшую из печати книгу Знаменского с правдивым и ярким изложением исторических со­бытий 1918-1920 годов. Редакция переслала мое письмо Р. Мед­ведеву, а последний прислал мне оправдательное письмо и просил прислать книгу Знаменского. Не зная такого писателя, я переслал письмо Знаменскому, который ответил немедленно: Р. Медве­дев — троцкист и враг.
Не знал я тогда, что Р. Медведев пишет книгу о Миронове, силится опорочить Шолохова. Оказалось, Медведев получил от донского казака С.П. Старикова значительный материал о Миронове и вот после смерти соавтора собирается издать книгу. Как писал мне Знаменский, излагает «дело так, что Троцкий был моло­дец, а Миронова убила сама система во главе с Лениным».
Резкое и большое письмо я написал в редакцию «Книжно­го обозрения», когда в газете появилась подвальная статья — ре­цензия на книгу с нападками на автора романа «Красные дни». Как же не хотелось новым «демократам» допускать правду расказачивания в восхваляемое ими время гласности! Да и самого Знаменского не хотели видеть в числе лучших писателей страны и всячески старались сохранить в истории чистенькими Троцкого, Свердлова и их сторонников.
Узнав однажды о писателе Знаменском, я не только стал со­бирать и читать его произведения, но и решил поделиться этой новостью с земляками, в первую очередь, с учителями и школьни­ками родной рябовской школы.
Данные воспоминания пишутся в расчете на хоперских зем­ляков, и потому уместно сообщить кубанцам, что х. Ежовский и х. Рябовский — в степях между Доном и Хопром. Первородина Знаменского х. Ежовский на расстоянии 40 км от станицы Слащевской, при Советской власти вошел в состав Рябовского сельско­го совета. Между ними на 12 км были три узких полосы казачьих земель Слащевской, Федосеевской и Зотовской станиц. Сейчас в Ежовском восьмилетняя школа, в Рябовском — средняя школа с небольшим числом учеников.
В 80-е годы учителем истории рябовской школы был В.А. Куз­нецов, по местным меркам краевед. Вот он-то и ответил мне, и у нас установилось взаимное понимание — вернуть писателя Знаменского в родные края, точнее, оповестить об одном из хоро­ших писателей России. Особенно разрослась эта переписка, когда в нее включился редактор районной газеты Г.П. Сукочев, ро­дом из-под Слащевской. Ко дню празднования 70- и 75-летия писателя в газете появились рассказы и статьи Знаменского и о нем. И даже повесть «Завещанная река» и стихи. Я в Ставрополе стал передатчиком информации. В одно время и сам Знаменский от­кликнулся. «Поведал, что мог».
Мы регулярно переписывались, но почти не встречались.
Письма у нас были интересными и часто волнующими, к тому же с частыми бандеролями в обе стороны. Мы подружились, а я про себя считал его своим старшим братом. Специальных встреч мы не назначали, а судьба не дала нам желанной возможности. Оба были заняты каждый своим делом. Знаменский летом 1987 года приезжал в Ставрополь с группой российских писателей на юбилей Ставропольской писательской организации. Встреча­лись во Дворце культуры профсоюзов. Я сидел в зале, Знаменский с писателями на сцене. Выступали Ю. Бондарев, М. Алексеев, поэт А. Дементьев и другие. После собрания Знаменский с группой писателей ушел в гостиницу, которая была рядом, и я не мог его догнать. Узнав, что он был болен, я решил не подниматься к нему в помер, а позвонил позже из дома. На Следующий день рано утром я провожал его в х. Изобильный, откуда он сразу уехал домой в Краснодар. Через несколько лет мне предстояла командировка по узлам связи Кубани через Краснодар и Хадыженск, проверял прохождение преддипломной практики студентов. В Краснодаре Знаменского не было. Уехал в Подмосковье в Переделкино, в дом отдыха лиса гелей. Там сломал ногу, лежал в больнице. Дома-то у Знаменских я побывал. Не повезло Анатолию Дмитриевичу, пе­режил сначала инфаркт, затем перелом ноги. А я спешил по марш­руту Ейск-Краснодар- Новороссийск Туапсе-Хадыженск -Белореченск-Армавир.
Везде я как бы встречался со Знаменским: в магазинах, в га­зетных киосках, разговорах. В Хадыженске жил мой двоюродный брат В. Щепетков, по рождению рябовский, по отцу ежовский, знавший Знаменского. Он показал мне дом, в котором жил писа­тель, водил меня по безымянным высотам. А искал я там могилу погибшего брата Николая, 1923 г.р., мечтавшего стать писателем — война помешала. В 1942 г. оборонял Тамань, затем у Хадыженска безымянную высоту 350,3 напротив Батарейной, о которой писал Знаменский.
Выступая на уроке мужества в Куренской средней школе, я начал со Знаменского и подвига Хоперских казаков.
Я перечитал много книг об обороне Кавказа, все произведения Знаменского о той местности, написал сжатый очерк и ото­слал его в Краснодар. И все надеялся, что встречусь с писателем и узнаю, какого же Тихонова взял он за образ главного героя «Безымянных высот». Я-то в своих поисках встретил двоих Тихоно­вых: командира дивизии и командира стрелкового батальона пол­ка, в составе которого воевал брат.
В 1996 году я попросил Анатолия Дмитриевича поделиться впечатлениями о встрече с Н.И. Приваловым и тут же спохватил­ся: что я сделал? Ведь у меня были все его письма, книги, литера­турные статьи, в которых он показывал, как надо писать книги! Все же Знаменский подправил меня, дал свою характеристику это­му комиссару войска Донского.
Последние его письма были весьма интересными. Я был сви­детелем встречи Знаменского с писателем идущей за ним смены. Я отослал ему книгу В.П. Бутенко «Казачий алтарь» и очень скоро получил ответ с хорошим отзывом о книге. Письмо было мне, а относилось явно к Владимиру Павловичу. Знаю, что этих два сына Дона встречались на 90-летии Шолохова в Вешенской. Знаю, что реабилитация казачества продолжается.
Знаменский познакомил меня с такими видными писателя­ми, как Ф. Абрамов, В. Белов, В. Астафьев, В. Чивилихин, поэтом С. Викуловым и другими. Знаменский описывает ветерана Вели­кой Отечественной войны в стихотворении «Почему ветерана зовут ветераном?», в котором сказано и обо мне.
В самом начале 1997 года Анатолий Дмитриевич прислал мне последнюю свою книгу «У распятия» и письмо от 30.12.1996 г.
«Получил Ваше письмо, очень хорошее и подробное, а по­том и книжечку В. Белова — спасибо. По нашему безвременью это большая радость. Все же мы не одиноки на этом свете». «В этом году, — писал он, — вышла тут и у меня книга по той причине, что некоторые мои вещи включены теперь в региональные программы школ, и надо как-то было представить писателя N ученикам и их родителям».
Несколько экземпляров этой книги, так подходящей для школ нашего Хопёрского края, я потом нашел и отослал в родной
Алексеевский район, а заодно и биографический альбом-стенд к 75-летию со дня рождения Знаменского.
У этого альбома-стенда уже была большая история. В самом начале нашей переписки Знаменский прислал мне книжку своих стихов. Я не сразу осознал, что многие стихи автобиографичны. Точнее, не сразу сообразил, что биографию писателя можно добавить и украсить его стихами. Нужен был толчок, и он случился к 60-летию писателя, когда я со своими студентами стал готовить первый стенд, а материалов было мало. Надо сказать, что вопро­сов на личные темы я никогда не задавал, боясь оторвать его от большой работы, старался узнать о нем из книг и печати. Да тогда и нельзя было писать о его работе на Севере. Так появился био­графический стенд со скупыми словами биографии и содержа­тельными стихами самого Знаменского. Оказалось, что и студен­там такой стенд больше нравится. С появлением компьютерной техники стенд стал еще лучше, а в виде альбома его можно хра­нить в библиотеке.
А читатели ждут подробной биографии или книги о его произведениях.
Одной из последних публикаций о Знаменском был очерк В.В. Евдокимова об их совместной поездке в 1996 году на родину писателя с посещением Волгограда, Кумылженской, Слащевской и Вешенской под броским заголовком «И в засуху бессмертники цветут». Это был не только последний поклон писателя своей ма­лой родине, на которой он увидел свет, но и суровое напутствие писателя в трудный и благородный путь. Это было и низким по­клоном дорогим великим бессмертникам, корни которых в глуби­нах истории мужественного народа — донского казачества.
И теперь, в нашу надолго затянувшуюся засуху, и всегда по­том, среди милых степных цветов, мы будем видеть Знаменского Анатолия Дмитриевича, талантливого русского, казачьего по рож­дению, родного и во всем нашенского писателя.
Антон Казьмин.
Читать на рябовский.рф