Хорошо помню, как в 1910-1911 годах Маяковский учился у меня в студии.

Большинство учащихся были москвичи, но были и из провинции. Я подготавливал их в Школу живописи, ваяния и зодчества и в Академию художеств.
Работали утром с девяти до двенадцати часов и вечером с пяти до семи. Часть учеников рисовала с гипсов и с натурщика - по пояс. Более подготовленные рисовали обнажённую фигуру. Раз в неделю я им читал перспективу.
Постановка учёбы в студии была очень серьёзная, отношение к учащимся строгое. Если я замечал, что кто-нибудь не работает, а занимается флиртом, я вызывал к себе в кабинет и говорил:
- Это вы кончите, или кто-нибудь из вас должен будет уйти.
И если флирт не прекращался, я действительно удалял менее талантливого.
Учащиеся принимались в студию по способностям. Просмотрев работы новичка, я обычно говорил:
- Поработайте недели две, а тогда посмотрю - оставлю вас или нет.
И вот пришёл юноша. Высокого роста, басистый. Я пошутил даже:
- Вам бы Шаляпиным быть!
- Нет, меня тянет больше к живописи. Вот принёс вам рисунки, посмотрите - как. Я уже занимался в студии Жуковского, да не нравится мне там. Там всё больше дамочки занимаются. Вот мне и посоветовали пойти к вам.
Он мне очень понравился. Я даже не предложил ему две недели заниматься "на пробу". Подготовлен он был слабо, но очень понравился мне своим свободным, открытым лицом, скромностью, застенчивостью. А самое главное - сразу было видно, что он не кулачок, рассчитывающий на искусстве нажить деньгу. Он даже не спросил: а выйдет из меня что-нибудь или не выйдет?
В первое время рисунок у него был немного шаблонным. А у меня была строгая программа. Мне ведь надо было серьеёно подготовить учеников к конкурсным экзаменам. Когда я видел, что рисунок одного ученика похож на рисунок другого, я обязательно добивался, кто же из них кому подражает. Если ученик не сознавался, я предлагал ему написать свою фамилию на листе бумаги, который висел на стенке, и другой также расписывался, а я говорил:
- Вот почерки у нас непохожие, зачем же вы рисуете одинаково? Ведь линия здесь та же самая. Это шаблон. Вы же не попадёте, ни тот, ни другой, в Школу.
И так всё время добивался, чтобы рисунки были своеобразными. Благодаря этому в Школу, несмотря на большой конкурс, поступало очень много моих учеников.
Сам я всегда узнавал рисунки своих учеников. Ведь это всё равно что лицо. Рисунки на экзаменах не подписывались, а я всегда знал по почерку: вот это тот-то, этот тот-то. И Маяковский сразу понял, что у него должна быть своя линия. У него появилась своя индивидуальность.
Работал он у меня до первого экзамена в Школу живописи, месяца три-четыре. Я ему не советовал держать этот экзамен.
- Вы ещё слабы, Маяковский, вам надо ещё годик поработать.
- А попробую, Пётр Иванович, что я теряю?
- Ну, ладно, держите.
Экзамена он тогда не выдержал, но не упал от этого духом. Другие приходили скучные, грустные, что не попали (таких было мало, обычно из двадцати пяти моих учеников только два-три проваливались), а он пришёл жизнерадостный:
- Я хочу у вас еще годик основательно позаниматься.
- Ладно, - говорю, - я за вас ручаюсь: через год вы будете в фигурном классе, а сейчас вы были бы в головном.
Маяковский проработал у меня в студии еще год. Это был удивительно трудоспособный ученик и работал очень старательно: раньше всех приходил и уходил последним. За весь год пропустил дня три только. Он говорил:
- Знаете, Пётр Иванович, если я не приду работать в студию, мне будет казаться, что я сильно болен - мне тогда и день не в день.
Первый год он в студии рисовал гипсы и натурщиков - голову и до пояса. Рисовал сначала дилетантски. А у меня такой приём педагогический был: я взял один из его рисунков, стёр его и на другом листе бумаги нарисовал голову старика-натурщика, которая у него не выходила.
- Вот, Маяковский, вы не подражайте, но поглядите как следует, постарайтесь понять, в чём тут дело, сравните с натурой. А после этого я свой рисунок у вас отберу, а то вы подражать будете.
Это ему очень помогло. Рисунок, который я для него сделал, у меня сохранился.
На второй год он рисовал натурщика (обнажённую фигуру) и немного писал маслом. Я знал, что дома он пишет маслом, но эти работы он стеснялся мне показывать. Способности у него были большие. Я считал, что он будет хорошим художником.
В то время, когда поступал Маяковский, в студии училось человек двадцать пять - тридцать, больше не позволяло помещение. Я подыскал другое на Тверской-Ямской. Надо было переезжать. Прихожу в студию, спрашиваю:
- Ребята, сколько подвод надо брать?
Маяковский посмотрел и говорит:
- Довольно одной.
- Да ведь гипсы на одну не положишь.
- А нас-то разве мало? Перетащим!
Я говорю, что неудобно будет с гипсами в руках по улицам идти.
- Ничего! Я Аполлона беру.
Погрузили подводу, Маяковский взял Аполлона Бельведерского, другие по две маски, я тоже взял что-то, и такой процессией мы отправились из Бутырок на Тверскую-Ямскую. Публика дивилась: "Что за статуи? На кладбище, что ли, их тащут?" Хохочут. Так и перенесли всё в новое помещение.
Вообще Маяковский был всегда зачинщиком. В перерывах вокруг него собирались ученики. Шутник был страшный, всегда жизнерадостный, острит, рассмешит всех. Отношения с товарищами у него были изумительные, но дамочек, вертящихся около искусства, он недолюбливал: мешают они серьёзно заниматься. Дураков тоже не любил. Помню, был такой ученик: богатенький, а с рисунком у него ничего не получалось. Маяковский про него и говорит:
- Какой из него выйдет художник?! По ногам видно, что в душе он портной.
Настроение в студии было революционное. Училось человек пять студентов из Университета. Часто бывали споры. Маяковский здорово их крыл.
Говорили о революции 1905 года, о народном движении. Маяковский тогда был уверен, что непременно будет революция.
Один раз он мне сказал:
- Пётр Иванович, хорошо вы портреты пишете, но бросьте портреты писать, начните что-нибудь другое. Ведь портрета никто лучше Веласкеса не сделает. Вы бы что-нибудь другое попробовали.
Я говорю, что не так культурен, никогда за границей не бывал. Вот бы вам, молодёжи, свергнуть все эти гадости царские, и стёрлись бы тогда все границы, а я бы с вами в Мадрид, в Прадо поехал.
- Будет, Пётр Иванович! В недалёком будущем обязательно будет!
В студии стояло пианино, и ученики в перерывах часто пели хором. Мне рассказывали, что у Маяковского слуха совсем не было. Иногда устраивались "субботники": собирались в студии, веселились, пели.
Из моих работ, сделанных при Маяковском, очень ему нравился портрет А. Н. Фролова (Фролов - один из моих учеников, очень талантливый).
Я - ученик Серова и часто говорил своим ученикам о Серове: о серовской линии, о его простоте, о его взглядах на искусство, показывал репродукции его работ, водил в Третьяковку. Маяковский Серова очень полюбил. Когда Серов умер (1911), Маяковский был на его похоронах и говорил речь.
Помню, после похорон говорю ему:
- Я вам очень благодарен, что вы так хорошо отнеслись к Серову.
А он в ответ:
- Подождите, Пётр Иванович, вас мы ещё не так похороним.
Он ко мне замечательно относился. Как сейчас помню, после своего поступления в Школу живописи Маяковский с другим учеником притащили колоссальный мольберт с особым устройством для подъема картины, чтобы художнику нетрудно было её подымать. Мольберт тяжёлый, тащили они его, как какой-нибудь гардероб. Я удивился:
- Что такое?
- А это, Пётр Иванович, мы собрались и сложились. Это вам подарок на память.
А на мольберте была дощечка медная: "Дорогому учителю от учеников".
Осенью в 1911 году Маяковский второй раз держал экзамен в Школу живописи. На экзаменах обычно рисовали обнажённую фигуру и гипсовую голову. Давали по три часа на каждую работу. Экзамены продолжались шесть дней. Я всегда в эти дни очень волновался за своих учеников, не спал ночей. И вот приходит с экзамена Маяковский:
- Пётр Иванович, ваша правда! Помните, как вы учили делать обнажённую натуру? Я начал от пальца ноги и весь силуэт фигуры очертил одной линией, положил кое-где тени и вот - в фигурном классе!
Его действительно приняли сразу в фигурный класс, так что он (как я ему и говорил) года не потерял.
После его поступления в Школу живописи я часто встречался с ним в кафе Филиппова. С ним всегда было интересно беседовать. Он был очень интуитивный человек. Всегда говорил:
- Ах чёрт, факты! Что вы мне факты суете, вы должны сами чувствовать, что правда, а что неправда. Придумайте что-нибудь сами, и это будет правдиво.
Как-то, когда он уже стал поэтом и дружил с Бурлюком, он затащил меня к ним (кажется, это было в Леонтьевском переулке). Бурлюк с лорнетом в руке ходил по небольшой комнате (в ней стоял только убогий дощатый стол и две табуретки, на которые была положена тесина) и читал стихи.
Маяковский тоже читал стихи.
Бурлюк мне очень не понравился: такой самонадеянный, нахальный.
- Что такое эти преподаватели живописи? Я захочу быть Пастернаком, Серовым - и буду. Под кого хотите я вам напишу так, что вы не отличите.
Это мне не понравилось.
Уже после революции я был на вечере в Доме учёных. Маяковский читал "Необычайное приключение", про солнце. Мне стихи не понравились. Когда он кончил, я встал и пошёл к выходу. Он увидел меня и кричит вслед с эстрады:
- Пётр Иванович! Что же вы уходите?
- Да не понимаю этого я.
А он в ответ:
- Когда я у вас в студии учился, тоже не понимал, так ведь не уходил же.
Но я всё-таки ушёл.
До революции он как-то предлагал мне написать его портрет, да у меня не нашлось времени. Потом, году в 1926-м или 1927-м, мы встретились, и я сам предложил написать его.
- Хорошо, хорошо. Позвоните по телефону, сговоримся. Приеду по первому звонку.
Я тогда не позвонил: знал, что он очень занят, и все откладывал.
Очень жалею, что так и не удалось написать его портрет
П. Келин
____
Келин Пётр Иванович (1877-1946) - художник, в его студии Маяковский занимался в 1910-1911 гг., когда готовился к поступлению в Училище живописи, ваяния и зодчества.
О П. И. Келине Маяковский вспоминает в автобиографии "Я сам": "Пошел к Келину. Реалист. Хороший рисовальщик. Лучший учитель. Твердый. Меняющийся.
Требование - мастерство, Гольбейн. Терпеть не могущий красивенькое".
Два портрета Маяковского были написаны П. И. Келиным уже много лет спустя после смерти поэта, один - в 1943 г., другой - в 1944 г.
Фото: 1. Ученические работы Маяковского
2. П. Келин. Портрет Маяковского, 1943