История создания картины "Царевна-Лебедь"

Длинная вереница сказочных произведений венчается у Врубеля двумя знаменитыми картинами, которые непременно вспоминаются каждому, кто хоть сколько-нибудь знает живопись Врубеля: «Пан», написанная в 1899-м, и, наконец, в завершение – «Царевна-Лебедь» в 1900 году. В первые весенние месяцы 1900 года почти как экспромт родилось полотно «Царевна-Лебедь». У картины появилось много поклонников. Вскоре же законченные Врубелем декорации «Салтана» понравились в театре, с большим одобрением принял их Римский-Корсаков. Пожалуй, такой счастливой не была судьба ни одной из прошлых работ Врубеля. Перламутром отливают крылья Царевны в заходящих лучах солнца. Так черна вода под нею, так узка полоска зари, так бездонна грусть в ее глазах… Шелестят под ветром сказочные крылья, сверкают дорогие каменья в ее уборе, затягивает, манит ее взгляд, взгляд не царицы, не повелительницы, а девушки-чернавушки, изведавшей сполна тоску-кручину русской женщины, для которой любовь неразрывна с жалостью… О достоинствах «Царевны-Лебедь» высказываются разные суждения – не все согласны считать ее шедевром. В ней нет той безмятежности, которая так трогательна в «Морской Царевне» – в сказочный мир вдруг вкрадывается тревога, вещие предчувствия. Иванов говорил об этой картине: «Не сама ли то Дева-Обида, что, по слову древней поэмы, «плещет лебедиными крылами на синем море» перед днями великих бедствий?» Да, врубелевская Царевна-Лебедь скорее ведет свое происхождение от Девы-Обиды «Слова о полку Игореве», чем от героини пушкинской «Сказки о царе Салтане» или оперы Римского-Корсакова на этот сюжет. У Пушкина и Римского-Корсакова она дневная, светлая. Царевич Гвидон спас ее от злого коршуна, она становится женой Гвидона и все устраивает к общему счастью. На картине Врубеля загадочная птица с ликом девы едва ли станет женой человека, и благополучия не обещает ее томный прощальный взор, ее жест руки, предостерегающий, призывающий к молчанию. Настроение картины тревожное: сгущаются синие сумерки, видна багряная полоса заката и какие-то недобрые красные огни вдалеке – не такие, как в ясном городе Леденец. Царевна не приближается – она уплывает во тьму и только в последний раз обернулась, чтобы сделать свой странный знак предостережения. Необыкновенно красиво ее лицо – действительно, «красота неописанная» сказочных царевен, и ее волшебно-мерцающее оперение, дымчатое, отливающее розовым, и воздушная фата, и жемчуга кокошника, и блистающие драгоценные перстни. Все даже «слишком красиво» – может быть, потому эта картина и не всем теперь нравится. Ее упрекают в театральности. Но, думается, она не более и не менее театральна, чем другие фантастические картины Врубеля: в его «волшебном театре» «Царевна-Лебедь», пожалуй, представляет кульминацию, увенчание и конец сказочной темы. Никаких прямых связей со сценической трактовкой «Царя Салтана» в картине нет, и сама царевна даже не похожа на Н. И. Забелу (жену художника)– совсем другое лицо, в отличие от «Морской Царевны», где портретное сходство несомненно. Н. А. Прахов находил в лице Царевны-Лебеди сходство с его сестрой Е. А. Праховой. Вероятнее всего, Врубель придумал лик Царевны, в котором отдаленно отразились и слились черты и его жены, и дочери когда-то любимой им женщины, а может быть, и еще чьи-то. Картину «Царевна-Лебедь» особенно любил Александр Блок. Фотография с нее всегда висела у него в кабинете в Шахматове. Ею навеяно большое стихотворение с подзаголовком «Врубелю». Каких-либо прямых «иллюстративных» перепевов врубелевских образов в нем нет – поэтические представления возникают ассоциативно, внушаются, будятся картиной, ее переливами и вспышками красок, ее атмосферой неясных пророчеств, прощания с былым, предчувствия нового… Дали слепы, дни безгневны, Сомкнуты уста. В непробудном сне царевны, Синева пуста. Были дни – над теремами Пламенел закат. Нежно белыми словами Кликал брата брат… Видится волшебный всадник: Белый конь, как цвет вишневый… Блещут стремена… На кафтан его парчовый Пролилась весна. Пролилась – он сгинет в тучах, Вспыхнет за холмом… Предчувствуются смятения: Будут вёсны в вечной смене И падений гнет. Вихрь, исполненный видений, Голубиный лет… Что мгновенные бессилья? Время – легкий дым… Мы опять расплещем крылья, Снова отлетим! И опять, в безумной смене Рассекая твердь, Встретим новый вихрь видений, Встретим жизнь и смерть! Это писал еще юный Блок, автор «Стихов о Прекрасной Даме» и «Нечаянной радости»; писал, стоя на распутье, прощаясь с мистическими идиллиями своей молодости. «С Врубелем я связан жизненно», – скажет он позже. Врубель ничего об этом не знал – не знал ни Блока, ни вообще молодую русскую поэзию; он любил Римского-Корсакова, Тургенева, Чехова, Ибсена, у него был свой «вихрь, исполненный видений», и свои прощания. «Царевной-Лебедь» он прощался с «безгневностью», бестревожностью русского эпоса – прекрасная царевна уплывала, кончалась сказка , и снова настойчиво звал Демон, тот «монументальный Демон», который был отложен на будущее.