Предыдущая публикация
Трагическая судьба Лизы Пиленко, в честь которой Блок написал очень трогательные стихи
Александр Блок посвятил это стихотворение пятнадцатилетней Лизе Пиленко – девочке, так влюблённой в него. Впоследствии она стала поэтессой Кузьминой-Караваевой, но миру суждено было узнать её как монахиню мать Марию.
Она родилась в Риге в 1891 году. В детстве жила у моря – родители вскоре переехали в Анапу, в шести верстах от которой располагалось имение отца с обширными виноградниками. Недалеко от имения – три древних кургана, где велись археологические раскопки и где Лиза Пиленко частенько проводила жаркие летние дни. В 1905-м семья обосновалась в Ялте – отец Лизы стал директором Никитского ботанического сада. Его неожиданная и преждевременная смерть на следующий год явилась первым жестоким ударом в ее жизни.
Она родилась в Риге в 1891 году. В детстве жила у моря – родители вскоре переехали в Анапу, в шести верстах от которой располагалось имение отца с обширными виноградниками. Недалеко от имения – три древних кургана, где велись археологические раскопки и где Лиза Пиленко частенько проводила жаркие летние дни. В 1905-м семья обосновалась в Ялте – отец Лизы стал директором Никитского ботанического сада. Его неожиданная и преждевременная смерть на следующий год явилась первым жестоким ударом в ее жизни.
Овдовев, мать уехала с дочерью в Петербург к своей сестре, фрейлине двора, приятельнице обер-прокурора Синода Победоносцева. Окончив гимназию, Лиза поступила на философское отделение Бестужевских курсов. На одном из литературных вечеров она впервые увидела Александра Блока…
В 1936 году она опубликовала в Париже свои воспоминания, в которых рассказала о том, как первый раз увидела, услышала Блока на литературном вечере в петербургском училище, как он поразил ее – и лицом, будто бы высеченным из камня, и стихами. Прочитав его сборник, Лиза решила, что Блок единственный, кто способен помочь ей унять душевную смуту. Она отправилась домой к поэту.
Мы долго говорим. За окном уже темно. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность… Через неделю я получаю письмо, почерк твердый, не очень крупный, но широкий, щедрый, широко расставлены строчки. В письме есть стихи…
Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту –
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я – сочинитель,
Человек, называющий всё по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Всё же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи
О земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как – только влюблённый
Имеет право на звание человека.
<А.Блок 1908>
Еще будучи курсисткой, Елизавета Пиленко в 1910-м вышла замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева – молодого эстетствующего юриста, который вел богемную жизнь. Спустя годы она писала в воспоминаниях:
«Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоты – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую поэзию своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были гражданами вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка… Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции».
Уже будучи замужем, Елизавета Юрьевна познакомилась с Блоком вторично. Через несколько дней Кузьмины-Караваевы обедали в доме поэта. У них появились общие знакомые, люди, которые как бы соединяли их…
Уж не эта ли роковая встреча, не это ли необыкновенное чувство на всю жизнь, внушенное поэтом Елизавете Юрьевне, стало одной из главных причин ее разрыва с мужем? Молодая женщина оставила Петербург и, словно бы убегая от самой себя, уехала в Анапу. Вскоре после их развода Д. Кузьмин-Караваев перешел в католичество, а впоследствии, уже в эмиграции, вступил в орден иезуитов и принял священство…
В 1936 году она опубликовала в Париже свои воспоминания, в которых рассказала о том, как первый раз увидела, услышала Блока на литературном вечере в петербургском училище, как он поразил ее – и лицом, будто бы высеченным из камня, и стихами. Прочитав его сборник, Лиза решила, что Блок единственный, кто способен помочь ей унять душевную смуту. Она отправилась домой к поэту.
Мы долго говорим. За окном уже темно. Он не зажигает света. Мне хорошо, я дома, хотя многого не могу понять. Я чувствую, что около меня большой человек, что он мучается больше, чем я. Меня поражает его особая внимательность, какая-то нежная бережность… Через неделю я получаю письмо, почерк твердый, не очень крупный, но широкий, щедрый, широко расставлены строчки. В письме есть стихи…
Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту –
Что же? Разве я обижу вас?
О, нет! Ведь я не насильник,
Не обманщик и не гордец,
Хотя много знаю,
Слишком много думаю с детства
И слишком занят собой.
Ведь я – сочинитель,
Человек, называющий всё по имени,
Отнимающий аромат у живого цветка.
Сколько ни говорите о печальном,
Сколько ни размышляйте о концах и началах,
Всё же, я смею думать,
Что вам только пятнадцать лет.
И потому я хотел бы,
Чтобы вы влюбились в простого человека,
Который любит землю и небо
Больше, чем рифмованные и нерифмованные речи
О земле и о небе.
Право, я буду рад за вас,
Так как – только влюблённый
Имеет право на звание человека.
<А.Блок 1908>
Еще будучи курсисткой, Елизавета Пиленко в 1910-м вышла замуж за Дмитрия Кузьмина-Караваева – молодого эстетствующего юриста, который вел богемную жизнь. Спустя годы она писала в воспоминаниях:
«Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоты – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую поэзию своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были гражданами вселенной, хранителями великого культурного музея человечества. Это был Рим времен упадка… Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции».
Уже будучи замужем, Елизавета Юрьевна познакомилась с Блоком вторично. Через несколько дней Кузьмины-Караваевы обедали в доме поэта. У них появились общие знакомые, люди, которые как бы соединяли их…
Уж не эта ли роковая встреча, не это ли необыкновенное чувство на всю жизнь, внушенное поэтом Елизавете Юрьевне, стало одной из главных причин ее разрыва с мужем? Молодая женщина оставила Петербург и, словно бы убегая от самой себя, уехала в Анапу. Вскоре после их развода Д. Кузьмин-Караваев перешел в католичество, а впоследствии, уже в эмиграции, вступил в орден иезуитов и принял священство…
«Елизавета Юрьевна уезжает на юг и возвращается в Петербург поздней осенью 1914 года – с твердой, казалось бы, бесповоротной решимостью не видеть Блока, – писал Евг. Богат. – И в тот же день, не успев разобрать с дороги вещи, идет к нему; идет отчаянно, как шла в первый раз. Начинается самая высокая пора их отношений; они сидят у него, иногда до утра, обыкновенно в самых дальних углах комнаты («он у стола, я на диване») и говорят: о трагичности человеческих отношений, о стихах, о «доблести, о подвигах, о славе»… И опять идут годы».
Потом Елизавета Юрьевна вновь оказалась на юге. Здесь, в Анапе, спокойно, в трудах и заботах об отцовском имении, текла ее жизнь. Кузьмина-Караваева писала стихи (в этот период вышли два сборника ее стихотворений – «Скифские черепки» и «Руфь»). Здесь родилась ее дочь Гаяна. Отцом явился какой-то простой человек, охотник, в котором экзальтированная женщина нашла свой идеал. Но Блока она не забывала никогда…
«С мужем я разошлась, и было еще много тяжести, кроме этого… Весной уеду, буду жить чужой жизнью, говорить о революции, о терроре, об охоте, о воспитании детей, о моей любви к тому человеку, куда я уеду, – и думать о Вас… Мой дорогой, любимый мой…»
Ее счастье оказалось перечеркнуто войной: отец Гаяны ушел на фронт и пропал без вести…
В 1918 году Елизавету Кузьмину-Караваеву избрали товарищем городского головы, а затем и городским головой Анапы. В это время она побывала в Москве, где участвовала на стороне эсеров в каких-то акциях против советской власти. Когда вернулась в Анапу, здесь уже хозяйничали добровольцы из белой армии генерала Покровского. Елизавету Юрьевну сразу арестовали, и ей пришлось предстать перед белогвардейским судом. Председателем суда оказался Д. Е. Скобцов – мало знакомый ей человек, чуть позже ставший вторым мужем Елизаветы Юрьевны. С ним она соединилась уже в Константинополе. Исследователи полагают, что именно Скобцов склонил Кузьмину-Караваеву к эмиграции. Во время тяжелого странствия, в Тифлисе, родился их сын Юрий, в Белграде – дочь Настя.
В начале 1923-го семья Скобцовых прибыла в Париж. Елизавета Юрьевна подрабатывала шитьем и изготовлением кукол. Потом муж устроился шофером такси. Через три года они потеряли маленькую Настю, умершую от менингита…
Именно здесь, на чужбине, Елизавета Юрьевна узнала о кончине Блока. По свидетельству ее матери, горе ее было беспредельным… Второй брак ее также не сложился, она рассталась со Скобцовым, хотя они и оставались друзьями.
Тяжелые раздумья над отчаянным положением многих близких ей людей в эмиграции определили дальнейшую судьбу Елизаветы Юрьевны: в марте 1932 года, после церковного развода с мужем, она приняла монашеский постриг. Отныне ее звали матерью Марией, в честь Марии Египетской… Обряд производил сам митрополит Евлогий – глава православной церкви за рубежом.
В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду – имя рек.
Потом Елизавета Юрьевна вновь оказалась на юге. Здесь, в Анапе, спокойно, в трудах и заботах об отцовском имении, текла ее жизнь. Кузьмина-Караваева писала стихи (в этот период вышли два сборника ее стихотворений – «Скифские черепки» и «Руфь»). Здесь родилась ее дочь Гаяна. Отцом явился какой-то простой человек, охотник, в котором экзальтированная женщина нашла свой идеал. Но Блока она не забывала никогда…
«С мужем я разошлась, и было еще много тяжести, кроме этого… Весной уеду, буду жить чужой жизнью, говорить о революции, о терроре, об охоте, о воспитании детей, о моей любви к тому человеку, куда я уеду, – и думать о Вас… Мой дорогой, любимый мой…»
Ее счастье оказалось перечеркнуто войной: отец Гаяны ушел на фронт и пропал без вести…
В 1918 году Елизавету Кузьмину-Караваеву избрали товарищем городского головы, а затем и городским головой Анапы. В это время она побывала в Москве, где участвовала на стороне эсеров в каких-то акциях против советской власти. Когда вернулась в Анапу, здесь уже хозяйничали добровольцы из белой армии генерала Покровского. Елизавету Юрьевну сразу арестовали, и ей пришлось предстать перед белогвардейским судом. Председателем суда оказался Д. Е. Скобцов – мало знакомый ей человек, чуть позже ставший вторым мужем Елизаветы Юрьевны. С ним она соединилась уже в Константинополе. Исследователи полагают, что именно Скобцов склонил Кузьмину-Караваеву к эмиграции. Во время тяжелого странствия, в Тифлисе, родился их сын Юрий, в Белграде – дочь Настя.
В начале 1923-го семья Скобцовых прибыла в Париж. Елизавета Юрьевна подрабатывала шитьем и изготовлением кукол. Потом муж устроился шофером такси. Через три года они потеряли маленькую Настю, умершую от менингита…
Именно здесь, на чужбине, Елизавета Юрьевна узнала о кончине Блока. По свидетельству ее матери, горе ее было беспредельным… Второй брак ее также не сложился, она рассталась со Скобцовым, хотя они и оставались друзьями.
Тяжелые раздумья над отчаянным положением многих близких ей людей в эмиграции определили дальнейшую судьбу Елизаветы Юрьевны: в марте 1932 года, после церковного развода с мужем, она приняла монашеский постриг. Отныне ее звали матерью Марией, в честь Марии Египетской… Обряд производил сам митрополит Евлогий – глава православной церкви за рубежом.
В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду – имя рек.
В 1935-м мать Мария создала братство «Православное Дело», которое оказывало всестороннюю помощь ее обездоленным и безработным соотечественникам на чужбине. Собрав по Парижу деньги, устроила убежище для сотен голодных, бездомных, туберкулезных… Кормила их, одевала, лечила, устраивала на работу, прятала евреев. Некоторые упрекали мать Марию, называя ее монашество сомнительным. Таким она отвечала: «На Страшном суде меня спросят не о молитвах и поклонах, а о том, накормила ли я голодных…». В ее трудах ей помогали дети – Гаяна и Юрий, иногда – ближайшие друзья: Николай Бердяев и отец Сергий Булгаков.
Летом 1935 года Гаяна, убежденная коммунистка, не мыслившая себе жизни без России, вернулась на Родину. В Москве она умерла от дизентерии.
Смерть ее в России оказалась довольно загадочной. Нина Берберова, к примеру, уверяла, что дочь Кузьминой-Караваевой погибла после подпольного аборта. В любом случае, опереться ей здесь было не на кого. Алексей Толстой, уговоривший девушку вернуться на родину и привезший ее с собой из-за границы, в дальнейшем, по сути дела, бросил ее на произвол судьбы. Поначалу она жила в его доме никому не нужная и не интересная, затем устроилась работать на завод и ушла от Толстых. Вышла замуж за своего давнего знакомца, тоже приехавшего из Парижа… Почему она не захотела иметь ребенка и решилась на аборт (если это действительно правда), неизвестно.
…В 1937-м в берлинском издательстве вышел новый сборник стихов под именем матери Марии…
Постыло мне ненужное витийство,
Постылы мне слова и строчки книг,
Когда повсюду кажут мертвый лик
Отчаянье, тоска, самоубийство.
О, Боже, отчего нам так бездомно?
Зачем так много нищих и сирот?
Зачем блуждает Твой святой народ
В пустыне мира, вечной и огромной?
Под псевдонимом Юрий Данилов мать Мария опубликовала большой, во многом автобиографический роман «Равнина русская» (Хроника наших дней)».
Еще в 1941 году она писала о Гитлере в своей статье «Размышления о судьбах Европы и Азии»:
«Во главе избранной расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке… чтобы его звериный вой не потрясал вселенной».
Воистину удивительная прозорливость была присуща этой женщине! Когда она узнала о нападении немцев на СССР, то молвила:
«Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит… России предстоит великое будущее. Но какой океан крови…»
Во время войны она продолжала сбор пожертвований, установив связь с участниками Сопротивления, снабжала документами людей, преследуемых гитлеровцами, переправляла их к партизанам. Деятельность «Православного Дела» не могла ни привлечь внимания немцев. Арестовав Юрия, гестаповцы обещали выпустить его, если к ним явится мать Мария. Она пришла к ним добровольно, но обещаниям фашистов, как и следовало ожидать, была грош цена: сына ее так и не освободили. Перед отправкой в Бухенвальд Юрию предложили вступить в армию Власова, но он наотрез отказался. Юрий Скобцов погиб на строительстве подземных заводов в феврале 1944-го на двадцать четвертом году жизни. Мать уже не узнала этого…
И в заключении она продолжала писать стихи, но они, к сожалению, не сохранились. Поначалу Д. Скобцову удавалось передавать в лагеря, где содержалась его бывшая жена, посылки с едой. В марте 1945-го здоровье матери Марии ухудшилось: она заболела дизентерией, свирепствовавшей в лагере.
«…когда освобождение было уже близко, Мать Мария в женском лагере Равенсбрюк пошла, как утверждают, в газовую камеру вместо советской девушки, обменявшись с ней курткой и номером, – пишет Евг. Богат. – Может быть, мы имеем дело с легендой. Но человек, заслуживший т а к у ю легенду, бесспорно легендарен…».
В последний день не плачь и не кричи:
Он все равно придет неотвратимо.
Я отдала души моей ключи
Случайно проходившим мимо…
Кстати, известно, что еще в пятилетнем возрасте будущая мать Мария как-то сказала родителям: «Меня ждут мучения и смерть в огне».
…Через два дня (всего лишь через два дня!) после ее гибели работники Красного Креста начали освобождать тех заключенных, которые были вывезены из Франции, а через месяц советские войска освободили всех оставшихся в живых узниц. Среди них оказались и те, кто хорошо знал мать Марию. Они вспоминали впоследствии: она погибла, совершив страшную ошибку. Было объявлено о том, что ослабевшие и больные могут воспользоваться освобождением от работ, выданным в лазарете, – очередной фашистский обман. Получивших подобные справки (а среди них оказалась и мать Мария) просто «отбраковывали», отправляя в газовую камеру.
И дальше будет только ночь,
И будет только мрак повсюду…
О, Господи, взываю к чуду,
Чтоб гибнущей душе помочь…
Мать Е. Ю. Кузьминой-Караваевой прожила до 1962 года. Она привела в порядок архив дочери, участвовала в подготовке двух сборников ее стихотворений…
Летом 1935 года Гаяна, убежденная коммунистка, не мыслившая себе жизни без России, вернулась на Родину. В Москве она умерла от дизентерии.
Смерть ее в России оказалась довольно загадочной. Нина Берберова, к примеру, уверяла, что дочь Кузьминой-Караваевой погибла после подпольного аборта. В любом случае, опереться ей здесь было не на кого. Алексей Толстой, уговоривший девушку вернуться на родину и привезший ее с собой из-за границы, в дальнейшем, по сути дела, бросил ее на произвол судьбы. Поначалу она жила в его доме никому не нужная и не интересная, затем устроилась работать на завод и ушла от Толстых. Вышла замуж за своего давнего знакомца, тоже приехавшего из Парижа… Почему она не захотела иметь ребенка и решилась на аборт (если это действительно правда), неизвестно.
…В 1937-м в берлинском издательстве вышел новый сборник стихов под именем матери Марии…
Постыло мне ненужное витийство,
Постылы мне слова и строчки книг,
Когда повсюду кажут мертвый лик
Отчаянье, тоска, самоубийство.
О, Боже, отчего нам так бездомно?
Зачем так много нищих и сирот?
Зачем блуждает Твой святой народ
В пустыне мира, вечной и огромной?
Под псевдонимом Юрий Данилов мать Мария опубликовала большой, во многом автобиографический роман «Равнина русская» (Хроника наших дней)».
Еще в 1941 году она писала о Гитлере в своей статье «Размышления о судьбах Европы и Азии»:
«Во главе избранной расы господ стоит безумец, параноик, место которому в палате сумасшедшего дома, который нуждается в смирительной рубашке… чтобы его звериный вой не потрясал вселенной».
Воистину удивительная прозорливость была присуща этой женщине! Когда она узнала о нападении немцев на СССР, то молвила:
«Я не боюсь за Россию. Я знаю, что она победит… России предстоит великое будущее. Но какой океан крови…»
Во время войны она продолжала сбор пожертвований, установив связь с участниками Сопротивления, снабжала документами людей, преследуемых гитлеровцами, переправляла их к партизанам. Деятельность «Православного Дела» не могла ни привлечь внимания немцев. Арестовав Юрия, гестаповцы обещали выпустить его, если к ним явится мать Мария. Она пришла к ним добровольно, но обещаниям фашистов, как и следовало ожидать, была грош цена: сына ее так и не освободили. Перед отправкой в Бухенвальд Юрию предложили вступить в армию Власова, но он наотрез отказался. Юрий Скобцов погиб на строительстве подземных заводов в феврале 1944-го на двадцать четвертом году жизни. Мать уже не узнала этого…
И в заключении она продолжала писать стихи, но они, к сожалению, не сохранились. Поначалу Д. Скобцову удавалось передавать в лагеря, где содержалась его бывшая жена, посылки с едой. В марте 1945-го здоровье матери Марии ухудшилось: она заболела дизентерией, свирепствовавшей в лагере.
«…когда освобождение было уже близко, Мать Мария в женском лагере Равенсбрюк пошла, как утверждают, в газовую камеру вместо советской девушки, обменявшись с ней курткой и номером, – пишет Евг. Богат. – Может быть, мы имеем дело с легендой. Но человек, заслуживший т а к у ю легенду, бесспорно легендарен…».
В последний день не плачь и не кричи:
Он все равно придет неотвратимо.
Я отдала души моей ключи
Случайно проходившим мимо…
Кстати, известно, что еще в пятилетнем возрасте будущая мать Мария как-то сказала родителям: «Меня ждут мучения и смерть в огне».
…Через два дня (всего лишь через два дня!) после ее гибели работники Красного Креста начали освобождать тех заключенных, которые были вывезены из Франции, а через месяц советские войска освободили всех оставшихся в живых узниц. Среди них оказались и те, кто хорошо знал мать Марию. Они вспоминали впоследствии: она погибла, совершив страшную ошибку. Было объявлено о том, что ослабевшие и больные могут воспользоваться освобождением от работ, выданным в лазарете, – очередной фашистский обман. Получивших подобные справки (а среди них оказалась и мать Мария) просто «отбраковывали», отправляя в газовую камеру.
И дальше будет только ночь,
И будет только мрак повсюду…
О, Господи, взываю к чуду,
Чтоб гибнущей душе помочь…
Мать Е. Ю. Кузьминой-Караваевой прожила до 1962 года. Она привела в порядок архив дочери, участвовала в подготовке двух сборников ее стихотворений…
Уже после войны, в 1985-м, мать Мария, в числе других бесстрашных героев французского Сопротивления, была посмертно награждена орденом Отечественной войны. Весной 2000 года общество «Благодеяние» организовало международную конференцию, посвященную 55-й годовщине со дня ее смерти. В Петербург приехали исследователи жизни и творчества Е. Кузьминой-Караваевой из различных уголков России, из Франции, Англии, Италии. О ней говорили богословы, философы, литераторы. Оказалось, что для очень многих людей именно со знакомства с судьбой этой удивительной русской женщины началось время духовных исканий…
#ТайныИстории #ИсторияИКультура #поэзия #ЖенскийСледВИстории
#ТайныИстории #ИсторияИКультура #поэзия #ЖенскийСледВИстории
Следующая публикация
Комментарии 5