Истинный Новый год

Иосифу Бродскому

Уже переломился календарь, видна зимы бессмысленная даль,
К морозу поворот и новый год и множество ещё других забот.
Держаться надо, надо в декабре, когда снега и сумрак во дворе,
И за окном бесчинствует зима, держаться надо — не сойти с ума.

И надо одеваться потеплей и надо возвращаться поскорей
К себе домой, где греется обед и закрывает вас от всяких бед,
Зимы и вьюги, тёплая жена, где все за вас и крик и тишина.
И к двери осторожно подойдя, сказать себе минуту погодя,

«Нет, рано ещё, рано, не пора». Зима, зима — ужасная пора.
Шепнуть себе: «А скоро ли?» — «Едва ль». А между тем, поблизости февраль,
И лёд уже слабеет на реке и ваш сосед выходит в пиджаке,
И распаляясь говорит про то, — «Мол, хватит, будет, поносил пальто».

Тут надо приготовиться всерьез, хотя трещит на улице мороз,
И инеем карниз совсем оброс, зима крепка, как медный купорос.
Но это только видимость одна. Вот парка отведёт с веретена
Последние витки. Апрель, апрель вступает в календарную артель.

Тут надо выйти в сад или в лесок, лучам подставить бледное лицо,
Припомнить всё: Египет, Карфаген, Афины, Рим и этот зимний плен
средь четырех своих коротких стен, где жили вы совсем без перемен,

Но тает снег у чёрных башмаков и ясно вам становится каков
невнятный запах прели и травы — в апреле вы жестоки и правы.
Все ящики, шкапы и сундуки — вплоть до последней потайной доски
раскрыты этим вечером. Конец, на веточке качается скворец.

В последний раз ты за своим столом, в последний раз ты возвратился в дом,
В последний раз пирог несёт жена, в стакане поперёк отражена,
она уже покинута, она осталась с отражением одна.

Закрой глаза и сделай первый шаг, теперь открой — пусть непонятно как
ты очутился на чужой земле, в чужом необитаемом селе,
в огромных тошнотворных городах, в которых ты расцвёл, а не зачах -
пусть непонятно как добрался ты, твои перемещения просты.

От смерти к смерти, от любви к воде, от стрекозы на женском животе
к чудовищу на сладостном холме, чьё тело в чешуе и бахроме.
И далее к просторным островам, на берегу там высится вигвам,
там дочь вождя, кино по вечерам, считаются года по деревам.

И вот уже сосчитан целый лес. Изведаны утехи всех небес:
забвенья сферы, облака тщеты и неба обнаженной красоты,
душистой тучи праздного греха. Но эти сферы просто чепуха,
в сравнении с другими, где душа пороку предаётся не греша,

а познавая свет и благодать, которых никогда не разгадать.
но в тридцать третьем небе есть порог, за коим веет зимний ветерок,
и мечется поземка и уже окно горит на третьем этаже.
А это значит близится зима. А кто огонь зажёг — твоя жена.

Похолодало. Завывает мрак. Ты понял всё, когда ты не дурак.
Домой, домой, где печь, постель, cупы. Скорее тот порог переступи.
Тут всё как было, точно как тогда — вот на столе обычная еда,
а месяцы прошли или года, тут это не оставило следа.

Пока небесный виден хоровод, в последний раз взгляни на небосвод,
твоя звезда бледнея и дрожа, похожа на лучистого ежа,
в морозной мгле уходит быстро вниз. Она тебя оставила — держись.
В два миллиона зим идёт зима. Держаться надо — не сойти с ума.

Уже переломился календарь, видна зимы бессмысленная даль.

Евгений Рейн

А. А. Ахматовой

У зимней тьмы печали полон рот,
Но прежде, чем она его откроет,
Огонь небесный вдруг произойдет -
Метеорит, ракета, астероид.

Огонь летит над грязной белизной,
Зима глядит на казни и на козни,
Как человек глядит в стакан порожний,
Уже живой, еще полубольной.

Тут смысла нет, и вымысла тут нет,
И сути нет, хотя конец рассказу.
Когда я вижу освещенный снег,
Я Ваше имя вспоминаю сразу.

Евгений Рейн