На чай. Господу…

На память святой Фотинии Самаряныни, когда празднует именины автор, публикуем этот светоносный рассказ. Написала его слушательница наших курсов по медиатворчеству Светлана Шкитова.

Ее внезапно пригласили помочь храму, временно поработать в лавке. Пока не найдут замену уехавшей работнице. Она очень обрадовалась и сразу согласилась. Тому были причины личные. Уже год, как здесь, на новом для нее месте она так и не обзавелась знакомыми. Была и еще одна причина. Каждый раз, подавая записки, покупая свечи, она с тихим восторгом смотрела на людей по ту сторону церковного прилавка. Они все казались ей людьми, обладавшими какой-то тайной. И она мечтала, что когда-нибудь тоже будет работать тут, соприкасаться со всем этим неуловимым, высоким и вечным.

А сейчас ее пригласили в лавку, где торгуют пирожками, чаем, шоколадками, пряниками и другими вкусностями. Ну и что, подумала она. Ведь это все равно относится к храму, и значит, она уже ближе к Богу и к своей мечте.

С большим трепетом и даже со страхом, – сказано же: "Работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом" (Пс. 2:11), – выходила она в первый свой день. Да, конечно, она молилась и просила Господа помочь ей в этом новом деле. Да и другие, причастные уже к нему, ее подбадривали.

Все входящие в лавку были для нее в радость и одновременно вызывали трепет. И к каждому относилась благоговейно, участливо. Шли дни, прошли недели, и она успокоилась.

Пирожки в лавке продавали очень вкусные, с разными начинками. Шли они нарасхват. Покупали их не только прихожане, сюда за ними и специально шли те, кто рядом жил или оказался неподалеку. А еще тут готовили вкусный чай, заваренный на травах. И он тоже пользовался большим спросом. Так что искушений ждать, вроде как, не приходилось. Однако…

…За чай не было установлено цены. За пожертвование. Кто сколько может. Понимали, что кому-то и 10, и 20 рублей непросто отдать. Но были и такие, кто оставлял хорошо. Понимая, что эти деньги пойдут на пользу – в храме шли ремонтные работы.

И невольно стала она замечать, что люди со средним и даже низким достатком платили за чай с какой-то спокойной, тихой уверенностью. С любовью, что ли. Особенно прихожане. Они все понимали и знали все заботы храма.

Были и состоятельные люди с широкой и щедрой душой. И платили красиво, кротко, без собственного возвеличивания.

Но были и другие... Особенно, это касалось женщин. Дорого одетых, с красивым макияжем и прочими атрибутами, которые подчеркивают состоятельность и позволяют выделяться. Почему-то их выводило из себя это предложение – дать сумму за чай по своему усмотрению.

– Сколько обычно дают?

Это было первым вопросом.

– Все по-разному.

– Ну все-таки сколько?

– От 10 до 100 рублей, – отвечает.

Нервничают. И, бывает, скажут что-то такое, возбуждающее, а оставляют самую малость.

Нервничает и она, раздражается. Осуждение тут как тут. Идет со всем этим на исповедь. Кается. Обещает – не обращать внимания на все эти выпады, колкости. И, главное, на эти суммы. Становилось легче. Но как только подобное повторяется, она снова больно реагирует, хотя внешне старается не показывать.

…Как в тот раз, когда зашли две уверенные в себе молодые женщины, в хорошем настроении. Купили пирожки и заказали чай.

– Сколько?

– На ваше усмотрение, как считаете нужным. Ваши пожертвования идут на храм.

– Ага, вот вы говорили и за это время мне пришел инсайд – 10 рублей.

И радостно так им, весело.

– Хорошо, – отвечает.

И тут же ее спутница со смехом:

– А мне пришло в голову: 15.

– Хорошо.

Сказать «хорошо» – это одно, а вот чтобы с миром в душе, так не удалось. Покой нарушен. И после она всё вспоминала их слова и думала, что надо было бы, наверное, по-другому ответить. Одна версия ответа за другой приходили в голову. И все невпопад. И это еще больше заводило ее.

Следующий день выдался хмурым, – идти на работу пришлось под тяжелым серым небом – "темна вода во облацех воздушных" (Пс. 17:12), – вроде, и строчка псалма крутилась, но скорее как фразеологизм светского обихода: ничего не понимаю! Хотя это уже был спасительный трамплинчик смирения. Так один лаврский духовник наставил свое чадо: «Ты ничего не знаешь и не понимаешь. Твое дело – [указал на ее послушание] и терпеть».

«ПО ЖИЗНИ НАДО ТЕРПЕЛИВО СМИРЯТЬСЯ И СМИРЕННО ТЕРПЕТЬ», – КАК ГОВОРЯТ ЕЩЕ ДУХОВНИКИ.
Но она этого сейчас ничего не помнила. И от всей этой беспросветности хотелось плакать. Разразись ливень – стало бы легче. Но дождинки, зависнув там, высоко, точно вопили: плачь сама! А потом еще весь день и порывы шквального ветра врывались и в лавку... В такую погоду сидеть бы дома да самой пить чай!

…Во двор храма вошли две женщины пенсионного возраста, – у одной была корзинка в руках. Шли медленно, – видно, устали. Сначала грузно одолели церковный порог, потом, наверно, помолившись, поставив свечи, зашли в лавку. Одеты аккуратно, весьма скромно. А лица светлые. Долго рассматривали все, что продавалось, приценивались тихо. Не спешили. Выбрали. Один пирожок и два чая. Потому что замерзли. Узнали, что за чай платят столько, сколько могут себе позволить и этим жертвуют на храм. После секундного раздумывания, даже нет, просто паузы, положили очень приличную сумму.

И сердце как-то радостно забилось.

Так захотелось их обнять. Конечно, это было много, и она с уговорами, но упросила их взять обратно хотя бы половину суммы. А потом все вместе разговорились. Галина и Татьяна – родные сестры. Из семьи военных. Так что поколесили по Союзу. Где только ни жили. После выхода на пенсию родители с младшей сестрой, инвалидом с детства, вернулись на свою родину. А у старшей сестры уже была семья, и она осталась жить на Украине. 15 лет назад у нее погибли муж и единственный сын. А потом слегли родители. Она просто закрыла свою квартиру на ключ и поехала досматривать папу и маму. И скоро осталась наедине с сестрой... Пенсию ей назначили год тому назад. Социальную. До этого жила на пенсию сестры-инвалида. Но ни грамма жалости к себе и полное отсутствие ропота на обстоятельства жизни. Вместе с сестрой они умудрялись еще кому-то помогать.

– А нам мало надо, и приготовить я могу практически из ничего, да и есть много вредно, – говорила старшая сестра.

АСКЕТИКИ ПРИДЕРЖИВАЛИСЬ ВО ВСЕМ, – В ТОМ ЧИСЛЕ ОТНОСИТЕЛЬНО ИНФОРМАЦИИ. ОБХОДИЛИСЬ БЕЗ ТЕЛЕВИЗОРА, – «ТЕЛЕКАНАЛИЗАЦИИ», КАК ШУТЯТ БАТЮШКИ.
Они слушали радио, и только радио «Вера». С верой и жили. И для сомнений не было места в их душе. От этих женщин исходил свет. Расставаться с ними не хотелось. Но наступил вечер, и они ушли.
Она долго была под впечатлением этого света. Он очистил ее, и душа наполнилась добротой. Снова вернулись благодушие и любовь к каждому входящему. Ушли все ненужные внутренние трения по болезненной теме. А спустя короткое время на чай установили твердую цену. И повода для терзаний не осталось.