Почему мы не ищем любви, а ищем ненависти и противостояния?

Накануне XX международного кинофестиваля «Лучезарный Ангел» мы продолжаем публикацию серии интервью с его лауреатами и экспертами. Сегодня разговор с режиссером-документалистом, педагогом, руководителем мастерской при кафедре режиссуры документального кино (ВГИК) и студии «Остров» Заслуженным деятелем искусств РФ Сергеем Мирошниченко.

– Сергей Валентинович, в этом году проводится уже XX-й фестиваль «Лучезарный Ангел». Вы в свое время удивились, почему Вашему достаточно жесткому фильму «Сумерки богов» дали на этом фестивале «доброго кино» первую премию по документалистике. Вы как-то для себя самого разрешили этот парадокс?

– Это, наверное, потому что фильм про войну? Поэтому вы спрашиваете?

– Мы в тот 2011-й год записывали с Вами интервью[1], и Вы сами его оценили как достаточно жесткий… Да там же война и показана, как нарыв общего положения дел.

– Да, я, конечно, был удивлен тому, что этот фильм на этот кинофестиваль взяли и тем более дали за него приз. Но сделан-то он крепко. У меня были прекрасные операторы, монтажер. Но если суть вопроса в том, какое кино надо показывать на фестивале «Лучезарный Ангел», то я думаю, палитра должна быть достаточно широкой – это должны быть совершенно разные фильмы. В том числе и жесткие, фильмы о войне – и они тоже достойны этой награды. Если отбирать и, соответственно, награждать только благостные фильмы, это будет удар по фестивалю. Он станет очень ограничен, и мы потеряем часть и художников, и молодежной аудитории. У Вас же заявлено, что это фестиваль доброго кино?

– Доброе кино возвращается, – девиз этого кинофестиваля. Хотя о том, что такое доброе кино, – все эти годы ведутся споры.

– Для меня доброта – это прежде всего сострадание. Художник, если он добр, не может не чувствовать людской боли. Что-то должно происходить в кадре такое, что вызывало бы и у зрителя чувство сострадания. Это может быть война, любовь… Я недавно задумался: а «Летят журавли» – это добрый фильм? Если попытаться расшифровать, что там происходит: главный герой погибает; его любимая, несмотря на свою любовь к нему, изменяет; люди в тылу ведут странно легкий для военного времени образ жизни, например, требуют для себя наркотиков – того, что их отвлечет и развлечёт; главная героиня хочет покончить с собой, её останавливает Бог – видя возможную гибель ребенка, она забывает про себя и свои планы… Но надежды ее не оправданы: пропавший без вести возлюбленный, которого она вышла встречать на перрон, все-таки погиб. Сними сейчас такую картину, – на нее накинутся все. Устроят судилище этому режиссеру. А мы этот фильм смотрим и смотрим и будем смотреть.

– А что поменялось в обществе? Почему накинутся-то?

– Потому что мы утратили сострадание, принялись судить. Все вдруг ощутили право судить: искусство, людей, поступки. Все стали судить друг друга. Но мы не сострадаем друг другу. Почему мы не ищем любви, а ищем ненависти и противостояния? Вот что появилось в обществе. Это самое тяжелое. Это меня пугает. Зная и любя многих моих коллег, знакомых, я не хочу видеть этой непримиримости. Я вот всегда думаю, а как же: любите врагов ваших (Мф. 5:43)? Может быть, мы будем сильнее, если мы научимся любить врага своего? Возможно, мы тогда и побеждать будем…

– Силой Божией.

– Да, силой Любви. Не сводя всё до материалистического: око за око и зуб за зуб.

– Еще ветхозаветного принципа.

– Мне кажется, что мы поэтому и буксуем без возможности преодолеть сейчас некоторые сложности – как говорила у меня героиня, внучка Пушкина: «шероховатости» (это она про то, что отсидела в 1937-м, так отзывалась)…Наша непримиримость нас всех сталкивает, и энергия уходит по большей части на эту борьбу.

– В подаренной Вам только что вышедшей книге «Достигайте любви. О жизни архиепископа Алексия (Фролова)» как раз об этом: если мы не умеем любить, по-христиански, в том числе врагов, значит, мы живем в дохристианские времена – Христос для нас еще не родился.

– Откатываемся в язычество.

– И тому, кто любит себя, уже не до любви к Богу Истинному и к ближнему…

– Вот приходит ко мне новый курс студентов. Они исповедуют разные религии. Я должен быть открыт к ним ко всем. И я должен найти с ними контакт. Я должен их любить. Даже если то, что исповедуют они, не совпадает с моими религиозными убеждения.

– Но главное-то убеждение христиан и есть любовь.

– Я вот нелюбви больше всего и боюсь.

– От телевизионщиков доводилось слышать, что они не могут пригласить в эфир православного иерарха или священника, потому что-де: «Нам тогда надо и католика, и иудея, и мусульманина, и лютеранина приглашать…» (при провозглашенном в стране равенстве). В прошлом нашем интервью Вы говорили, что и хорошо бы такой межконфессиональный проект на нашем ТВ запустить. А Истина, известно, Сама Себя защищает.

– Мы должны быть благодарны государству, что у нас есть телеканал «Спас». Не берусь судить, как там идет редакционная работа, но он есть. Другие каналы, которые работают вне религиозной составляющей, сами строят свою политику. Вообще думаю, что после следующих президентских выборов многие телеканалы прекратят свое существование. Дело в том, что сейчас вся молодежь ушла в интернет. Телевидение создано для людей моего возраста (1955 года рождения – Прим.). Останутся только новостные телеканалы, пара-тройка государственных, дай Бог, если среди них останутся «Культура», «Спас». Остальное всё исчерпало свои функции.

Я много общаюсь с молодыми, – мне повезло: вокруг меня всегда молодежь. Убедить их смотреть телевидение очень сложно. Потом, что такое интернет и всяческие платформы, если они нормально устроены, – это библиотека.

Ты пришел, выбрал любую книгу, которая тебе нравится…

– Любого времени.

– Да, и в любое время открыл ее, почитал, потом отложил, вновь к ней вернулся. Ты независим от времени и часа показа, тебе не важен рейтинг…

– А вот это не провоцирует ту же разобщенность? Одно дело, когда вся страна собиралась у телеэкрана, и другое, когда вот так…

– Ну да, наверно. Потому-то и останутся один-два канала для тех, кто хотел бы сохранять это сообщение. Но время идет, технологии развиваются. Когда изобрели телевидение, все думали, что никто уже больше не будет ходить в кино. Но туда ходят. Точно так же, когда появилось кино, были уверены, что никто уже не будет ходить в театры. А сейчас и в них – аншлаги. Наша виртуальная эпоха обострила жажду видеть живого человека. До конца, наверно, ничего не будет пропадать, но и функция дублировать одно и то же на многих каналах себя исчерпала.

Что смотрит молодежь?
Где живет современная документалистика?
И как на нее влияет интернет, новые технологии?
Читайте на нашем сайте