Страница историй

Одного. Бeз мамы. Детдомовского. У него была ОРВИ. Он не плакал, не бегал, не смеялся. Покoрно глотал таблетки и снимал штанишки для укoла. Съедал все, что давали, и вылизывал тарелку, как щенок. Игрался узлом пододеяльника и боязливо трoгал пальчиком наш игрyшечный танк. Сын тогда спpoсил: — Мама, а почему у него нет игрушек? Я ответила невнятно. Как сyмела. — А почeму у него нет мамы? На этом вопросе растерялась еще бoльше. Захлебнулась воздухом, а сын вдруг попрoсил: — А давай ты станешь нашeй общей мамой. Мы оформили документы и через месяц забрали мальчишку домой. А что? Где трое — там и четверо. Он славный, наш любимчик. Уже знаeт буквы и стихи про трубoчиста. Любит петь, особенно про «Чумачечую весну». В этом гoду идет в школу. Из кабинета вышла медсестра и спросила: «Кто следующий?» Женщина бодро поднялась и одeрнула платье. Я успела схватить ее за рукав: — Вы герoиня. Она засмеялась, и смех перешел в кашель. Вытeрла слезы. Забрoсила сумку на плечо: — Да ладно. На моем мeсте так поступил бы каждый. Я остаюсь в кoридоре. Долго смотрю на бeлый отполированный пол. Чувствую себя жалкой. Тpусливой. Пoнимаю, что далеко не кaждый… Автор: Иpина Говopуха Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇:

- Нет, - она будто почувствовала, как он улыбнулся. - Приезжай сегодня вечером на дачу, мы с Тамарой шашлыки жарить будем. - Обязательно приеду. Напиши в сообщении, что купить. - Ничего не надо, сама приезжай. И аккуратнее на дороге, - пожелав это, отец отключился, а Кристина улыбнулась. Папочка... Сколько она себя помнила, он всегда играл в её жизни самую главную роль. Она была папиной дочкой, везде следовала за ним как хвостик. А сколько маленьких детских тайн у них было от мамы, сколько её секретов он в себе хранит.. Жаль, очень жаль, что мама в своё время не ценила отца, закатывала ему скандалы по поводу и без, постоянно ревновала мужа к каждому столбу, вела себя с ним как маленькая девочка, мучая мужика своими капризами. Еще будучи ребенком Кристина понимала, что мать часто перегибает, что ведет себя неправильно. А однажды, когда Кристине исполнилось пятнадцать лет, отец посадил её перед собой и заявил о своем желании развестись с матерью. Он убедил дочь, что развод с Анастасией никак не повлияет на его любовь к дочери, что они по-прежнему так и останутся близкими людьми и он её меньше любить не станет. - Ты другую нашел? - спросила Кристина. Она даже не плакала, в душе она знала, что рано или поздно это произойдет. - Нет, дочка, нет, - покачал он головой. - Я к бабушке перееду, при разводе делить ничего не стану. - Мама знает о твоем намерении? - Пока нет, собирался вечером сказать, но сперва хотел поговорить с тобой. Ты ведь знаешь, как часто мы ссоримся с мамой, как она сходит с ума беспочвенной ревности ко всем моим коллегам. Разве я виноват, что у нас в отделении хирургии не только мужчины работают? Она даже подруг своих от дома отвадила, хотя я никогда твоей маме не изменял и повода для ревности не давал. - Я знаю, папа, как тебе тяжело с мамой, - вздохнула Кристина. - Знаешь, порой я тоже мечтаю уйти из дома. Нет, конечно, я маму очень люблю и мне её даже жаль. Но... Она слишком уж требует к себе внимания и хочет, чтобы все было непременно по её. - Так что, дочь?... - тихо спросил отец. - Это только вам решать... Реакция Анастасии была бурной, в доме не осталось ни одной тарелки или чашки, было всё - демонстративное собирание вещей мужа с выбросом чемодана с балкона, угрозы и мольбы остаться, не рушить семью. Кристина заблаговременно ушла ночевать к бабушке по матери, зная о том, что мать спокойно отца не отпустит. К двенадцати ночи Анастасия приехала к бабушке и громко причитала и завывала на кухне, на что бабушка её укоряла и напоминала о том, что она не единожды призывала был сдержаннее по отношению к мужу, проявлять ласку и заботу, чтобы человек после работы шел домой к семейному очагу, любящей жене и дочери, а не как на каторгу. Что он хирург, ему нужно отдыхать, высыпаться, а не выяснять отношения по ночам. - Вы все, вы все против меня! - рыдала Анастасия. - Конечно, Валера весь такой хороший, а я истеричка, так? Эгоистка, так? - Так, - Кристина поежилась, когда бабушка это подтвердила, она предчувствовала ураган. Но, к её удивлению мать вдруг собралась, как-то съежилась, а потом, подняв глаза на маму и дочь, ответила: - А я вам докажу, что это не так, что это Валерка виноват, он меня такой сделал. И она доказывала, хотя и бабушка, и Кристина видели, как ей было сложно, Как едва Анастасия сдерживается, обсуждая с Валерием предстоящий развод. Кристина слышала, как мать плачет по ночам, ей было её безумно жаль, но и отца тоже было жалко. После развода прошло три года, мать отошла, даже мужчины у неё начали появляться, а отец нашел себе тихую и скромную женщину - Тамару, медсестру из педиатрии. У Тамары не было детей, как и первого брака за плечами. Тихая и скромная женщина очень понравилась Валерию и через полгода он уже делал ей предложение. Они жили в квартире Валерия и его матери, со свекровью Тамара поладила, а через два года, когда Кристина была на третьем курсе института, у неё родился братик Антошка. Кристина любила нянчиться с ним, приходила на выходные, брала братишку на прогулку, что уж очень не нравилось Анастасии, но она вынуждена была это перетерпеть, чтобы не испортить отношения с дочерью. Когда Кристина получила образование, отец подарил ей машину. Не новую, конечно, но вполне приличную. К тому времени умерла её бабушка по матери и Кристина въехала в её квартиру, оставив мать налаживать личную жизнь. А теперь вот мать позвонила и попросила приехать. Заворачивая в родной двор, где Кристина выросла, она поставила машину на место, где парковался мамин сожитель Сергей. Его нет дома, может, мать с ним поссорилась и теперь ей нужна поддержка дочери? Но странно, обычно она всегда жалуется на него по телефону. - Мама, я приехала, - Кристина открыла дверь своим ключом. - Проходи, дочка, - засуетилась Анастасия. - Я конфет твоих любимых купила, чайник горячий. Хотя, может, лучше вино? - Я за рулем, - напомнила девушка. - Так не беда, останешься у меня. - Нет, мама, прости, я папе обещала приехать. Они с Тамарой на даче шашлыки будут вечером жарить. - Вот об этом я и хотела с тобой поговорить, - Анастасия подошла к чайнику и стала медленно насыпать в него заварку, будто не решаясь собраться и подвести разговор к чему-то важному. - О папе? - удивилась Кристина. - О нем. Понимаешь, дочка.. - Анастасия тяжело вздохнула, потом повернулась к ней лицом и быстро, боясь передумать, выпалила: - он не твой отец. - Чего? - Кристина рассмеялась. - Мам, ну это уже слишком! Я знаю, что ты ревнуешь меня к отцу, тебя раздражает, что я люблю своего маленького братишку, что у нас с Томой хорошие отношения. Но это перебор! Анастасия взяла с подоконника ноутбук, открыла его и зашла на страничку в "Одноклассниках". - Вот твой настоящий отец, Обухов Виктор. Красавец-мужчина. Кстати, ты на него похожа. - Ты врешь! - А ты никогда не задумывалась, отчего мы с отцом темненькие, а ты светленькая, с голубыми глазами? Отчего ты ни на него, ни на меня не похожа? - Папа говорил, что я похожа на прабабушку по его линии, - ответила девушка. - Такое бывает, что люди могут быть похожими через два поколения. - Мы врали тебе, прости...Ни на какую прабабушку ты не похожа. Мы с Витей встречались, потом глупо так поссорились и расстались. Он уехал на стройку работать в другой город, а я узнала, что жду ребенка. Тогда глупой была, излишне гордой, ему ничего не сказал. А тут Валера... Мы же с ним в одном классе учились, только я в кулинарное училище пошла, потому что учеба с трудом давалась, а Валера потом в медицинский поступил. Он бегал за мной с седьмого класса, а я от него морду воротила. А тут мы встретились, я на четвертом месяце была. Он стал часто приходить, фрукты приносил, а когда ты родилась, он здорово мне помогал. Первое слово, которое ты сказала, было "папа". Я не знаю почему, я никогда не учила тебя этому, может, бабушка постаралась.. Но, услышав это слово, Валера позвал меня замуж. Я и пошла под давлением матери, хотя особо его не любила. - Если ты его не любила, отчего тогда ревновала и закатывала истерики? - шепотом спросила ошеломленная Кристина, для которой рухнул в этот момент привычный мир. - Потом полюбила и начала бояться, что он найдет другую, вспомнит, что ты не его родная дочь и бросит нас. - А почему у вас с папой не было общих детей? - ранее она никогда не задавала этот вопрос, а теперь вот пришло на ум спросить у матери, почему кроме неё нет других детей. - Был бы... Но ты была слишком маленькой, Валера тогда в интернатуре учился, девяностые годы, мы боялись, что не потянем, вот я и пошла в поликлинику. А потом не получалось у нас. - Анастасия задумчиво посмотрела в окно. - Если бы я тогда сохранила ребенка, возможно, не боялась бы его ухода из семьи, сейчас всё было бы по-другому. - А в итоге ты его замучила своей ревностью. Скажи, мама, а разве тебе с дядей Сережей плохо? - Да нет, - пожала плечами Анастасия. - Вроде бы даже я счастлива. Повисло молчание, Кристина первой нарушила его. - Почему отец меня любит, как родную? Вот у Лизки отчим, так он её даже не замечает. - Не знаю, Крис, не знаю..- покачала головой Анастасия. - Может, потому что он почти всю беременность был со мной, может быть, потому что с роддома он нас забирал. Может быть, потому что он был рядом, когда ты говорила первое слово, делала первые шаги. Ты маленькой была похожа на ангелочка - белокурые локоны, большие голубые глаза. Такого ребенка невозможно не полюбить. - А что же тот... Ну, Виктор. Он знал? - Узнал, когда тебе три года было. Он вернулся домой, нашлись добрые люди, которые ему сказали обо всем. Знакомые ведь были в курсе. - И что он? - А что он... - Анастасия вздохнула. - Замуж позвал, но я к тому времени уже была замужем за Валерой. Не хотела семью рушить, к тому же ты была сильно к нему привязана. Да и я поняла, что любовь к Вите давно остыла. В общем, попросила его не приходить к нам. Через год он женился на Олеське и они в столицу уехали, он занялся стройкой. А недавно вот в друзьях у нашего общего знакомого он нашел меня и написал, спросил, как ты, чем занимаешься. Много лет он не лез в нашу жизнь, сдержал слово, данное мне. Я и сказала, что ты уже совсем взрослая и самостоятельная, что выучилась на экономиста, работаешь в хорошем месте, встречаешься с парнем, живешь отдельно. В общем, поговорив, мы решили открыть тебе правду. Знаешь, Витя работает заместителем директора в строительной фирме, он за эти годы получил высшее образование, сделал неплохую карьеру. У них с Олесей есть сын Кирилл. То есть твой брат. Вы даже похожи, вот, смотри, на странице у Вити есть его фото. ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Раньше жив был муж, потом пару лет встречала новый год она с семьёй сына, а теперь вот сын со своими уехал к друзьям в другой город. Навязываться никому не хотелось, и она решила встретить праздник одна. К старости время летит так быстро, что кажется, что только и делаешь, что наряжаешь новогоднюю ёлку – разбираешь новогоднюю ёлку. Вот вроде совсем недавно встречали они прошедший год, резали с невесткой салаты, прятали с внучкой подарки. У них встречали – у сына дома. Украшения ёлки были новые современные и удивительные: белые шары, сосульки и большие цветы. Сейчас пропало таинство старых игрушек. И Ирина, стоя у окна, сейчас вспоминала старые игрушки из своего детства. Каждая из них имела свою историю. «Осторожней, — говорила ей бабушка, когда они вместе наряжали ёлку, — этого клоуна дедушка привёз ещё из Будапешта. Видишь, какой он удивительный. Давай я его сама повыше повешу. А ты повесь вот эти часики – они волшебные!" Маленькая Ириша старательно брала часы с изрядно облупившейся краской и осторожно, почти не дыша, вешала их на ёлку. Она хорошо помнила большой мухомор, жёлтую шишку и Снегурочку. Навряд ли сегодняшние дети запомнят так часто меняющиеся новогодние игрушки. А жаль. Сначала своему новогоднему одиночеству Ирина даже обрадовалась. Не надо суетиться со столом, расходовать лишнее. А потом навалился депресняк и какая-то тоска. Казалось, одиночеству нет ни конца, ни пределов. Оно навсегда. Говорят же, что в одиночестве каждый видит в себе то, что он есть на самом деле. А Ирина чувствовала – ей просто необходимо быть кому-то нужной. А так смысл жизни теряется, она как будто умирает, когда нет от неё никому пользы. Теперь она пенсионерка. Ощущение, что вычеркнута. Однако, стоит лишь зациклиться на этом переживании претензии к миру, и быстро замёрзнешь. Хочешь согреться — грей! Но дети и внуки сейчас не очень-то в ней нуждались, и тепло внутри осталось неизрасходованным. Телефонных звонков было недостаточно. Не хотелось ничего, вечером она не могла уснуть, а по утрам болела голова. Но Ира всегда была женщиной стойкой. Надо брать себя в руки! Только не плакать! Перед праздниками она зашла на рынок кое-что взять из продуктов. И вдруг, в толпе торгующих, увидела старушку, та торговала старыми ёлочными стеклянными игрушками. На фоне кричащих современных украшений выглядели они убого. Но старушка выложила их в ряд на тряпочку и ждала своего покупателя. Было их штук десять. Ирина подошла к ней и спросила цену. – Тридцать, но и за двадцать берите, – старушка подняла глаза, полные надежды. Видимо Ирина была первым покупателем, который хотя бы поинтересовался стоимостью. Здесь был воробей с ободранным клювом, танцующий мужичок с гармошкой, заяц, белочка, космонавт ... шары, шишки и сосульки. Ира взяла все игрушки по тридцать, а сверху ещё дала пятьдесят рублей. Бабулька суетливо и очень бережно упаковала их ей, обернув каждую газетой. И в этот момент Ирина испытала так называемое чувство дежавю, она как будто потерялась в пространстве и времени, вспомнила нечто осязаемое. Она осторожно взяла пакет и пошла. И вдруг почувствовала, как настигает её сзади ... что-то непонятное и благорасположенное. Ещё через мгновение ушла тяжесть, и её захватила волна радости и тепла, исчезла головная боль и тревога. Весь день её словно подпитывало что-то. Она летала. Старые игрушки были аккуратно развешаны на маленькой искусственной ёлке вперемешку со своими более современными. Они грели душу. И новый год в одиночестве встретился нормально, спокойно и без тревог. А сейчас она стояла у окна и смотрела на редких прохожих. Депрессии уже не было, была безмятежность. Почти одновременно во дворе показался пожилой мужчина со скандинавскими палками с одной стороны и автомобиль – с другой. Мужчина шёл, с трудом переставляя ноги – дорога была плохо расчищена. Навстречу двигалась машина. Мужчине пришлось аккуратно, тыча палками снег, войти на засыпанный снегом бордюр. Но вот беда – сходя обратно, когда машина проехала, он оступился и упал. Ирина замерла в ожидании. Но мужчина никак не мог подняться, он то приставал, то садился опять. Рядом никого не было. Она натянула сапоги, сдёрнула с вешалки пальто и быстро вышла. Мужчина ждал помощи, он смотрел по сторонам. – Я Вам помогу! Уперевшись на Ирину и палки, встать получилось. Ещё подоспел на помощь юноша. Но мужчина хромал, с трудом наступал на ногу. Надо было вызвать врача, но у их подъездов даже не было скамеек, и Ирина позвала его к себе: – Пойдёмте, я вот тут, на первом этаже живу, две ступени. Вызовем от меня и подождёте в тепле. – Да не нужна скорая, я просто ушибся, нога не гнётся, вот и не мог встать. Спасибо, сейчас отойдёт. – Нет уж, пошли, Вам не дойти самому. Мужчина сначала сел на пуфик в прихожей, а потом хозяйка всё же уговорила его пересесть в зал. – Я прошу Вас не надо скорую. Я плохо хожу и так, после болезни оклёмываюсь. Сейчас отдохну у Вас чуток и всё будет хорошо, пойду домой, – упрашивал он. – Ну, хорошо, – сдалась Ира, – Тогда может чаю? – Да и так сплошное Вам беспокойство от меня. – Ничего не беспокойство, я и сама собиралась пить чай. Составите мне компанию? Через минуту они уже пили чай с конфетами. – Ну надо же! Какие у Вас игрушки на ёлке! Вот точно такой космонавт и почти такая белка у меня в детстве были. Даже вспомнилось это ощущение, когда мама доставала их из картонной коробки. – Вот и меня они порадовали. Я купила их на рынке у старушки. В этом году я встречала Новый год одна. Ну, не совсем одна. Вот вместе с ними, с этими игрушками и воспоминаниями. – Да, раньше на новый год планировалось будущее, а теперь вспоминается прошлое. Меня дети вечером поздравили, а сам новый год я тоже встречал один. Жаль, что не было у меня таких вот игрушек. Да и не встречал, в общем-то. Уснул. Мужчину звали Илья. Полгода назад он стал вдовцом. И так его это подкосило, что и сам чуть не ушёл вслед за женой. Спасли заботы детей. Теперь реабилитируется. Они беседовали ещё долго. О юности, о детях, о жизни. Два одиноких человека всегда найдут о чём поговорить. Илья забыл уже о боли в ноге. А когда, довольно уверенно держась на ногах, уходил, Ира предложила ему пару старых игрушек. – А можно лучше я к Вам как-нибудь ещё загляну? – как-то неожиданно спросил Илья и похоже и сам удивился своей смелости. – Конечно, приходите. Я сейчас часто бываю дома. – А когда расхожусь, осмелею ещё больше, стану наглецом и приглашу Вас куда-нибудь. Видите, теперь у меня цель есть – должен расходиться. Ирина проводила гостя, посмотрела как он идёт от подъезда, прихрамывая, но уверенно переставляя палки. Что это было? Новогодний сюрприз? Или благословение от той старушки с рынка? Потом Ирина отругала себя, отогнала глупые, какие-то не по-возрасту девичьи грёзы, и пошла сметать паутину с карниза. Она её уже волновала. Друзья, не забывайте дарить тепло! Оно вернётся ... Автор: Рассеянный хореограф  Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇:

– Не-ет, что ты. Девчушка, можно сказать. Хромоногая она. Мать ее померла вот недавно, жили на ее пенсию, болела мать-то, лежала уж. Может и помнишь ты – Софья, красивая такая женщина была. Почему-то мать считала, что Андрей должен был помнить тут всех. Но он уж давным давно из станицы уехал, появлялся тут редко, лишь по необходимости. Помнил он мало кого. – Не помню, мам. – А стекло-то уж давно фанерой у них закрыто зимой. Софья ведь, не выходя из дому, прожила несколько лет. Таське двенадцать было, когда она слегла, – мать вздохнула, – Мы все помогали. Всё сама девчонка. И пироги печет, и за хозяйством... До восьмого класса худо-бедно ходила ещё в школу. Ей бы работу сейчас... А где, инвалиду-то? Андрей ездил сюда не часто. Ездил – по обязанности. Матери окна сменил давно в доме, с ремонтом помогал. Но не своими руками, конечно, нанимал... Когда-то и они с другом Мишкой просто уехали отсюда в город, снимали комнату у старушки нанимались на любые работы. Стояла задача – выжить, устроиться в городе. И, чего скрывать, когда познакомился Андрей с Лизой, когда начинали они семейную жизнь, искренне радовался, что есть у нее свое жилье. Тогда с Мишкой, можно сказать, случайно начали раскручивать они свой бизнес. Глобальных планов не было, но когда дело пошло совсем неплохо, пришел и вкус денег. Буквально за четыре года они вдруг стали владельцами оконного бизнеса. Тогда, в начале двухтысячных, эта мода на пластиковые окна сделала их довольно обеспеченными людьми. Мишка женат не был, их райцентра ему уже было мало, и он перебрался в Подмосковье. Андрей тоже переехал с семьёй в Краснодар, но оконный бизнес его процветал по всему региону. Росла дочка. Больше детей жена не хотела. Прожили они почти десять лет, и разошлись по обоюдному согласию. Расстройства от развода не почувствовали – стали к тому времени чужими людьми. Лишь мать Андрея переживала о разводе, но и она со временем успокоилась. С внучкой и со снохой перезванивалась. Милена, дочка Андрея, пока была поменьше, приезжала к бабушке в гости. – Как ты один-то, Андрюш? – переживала мать, – Ведь и покушать приготовить некому. – Мам, я имею возможность и уборку заказать, и в кафе покушать. Не переживай. Есть ведь и доставка... Ехать сюда специально, чтоб ставить бесплатно кому-то чужому окна, Андрей совсем не хотел. – Мам, это ж... Специальная машина нужна, а тут расстояние, время, замеры... – Понятно, – мать вздохнула, в общем-то, понимая сына, – Ладно, я так просто спросила. Думаю – мало ли... Андрей сегодня решил остаться у матери, переночевать. Спешить нынче ему было некуда, с собой – ноут. Но работать не хотелось, да и у матери дел было немного. Неделю назад она наняла соседа, который давно уж подрабатывал, перекапывая огород под зиму. Стояли прозрачные осенние дни. Андрей решил прогуляться по станице. Он давно уж заметил, что когда у земли наступает короткая светлая предзимняя передышка, нападает на него некая задумчивость, как будто становится зорче сердце. А здесь, дома, особенно. Андрей прошел по улице, отметил что-то новое, а потом, чтоб пройти по кругу, свернул в проулок. Он опять шел там, где прошлый раз проехал на машине. И опять перед глазами – старый дом с разбитым окном. Замка на дверях, сквозь жердяной забор, он не увидел. Хата не походила на запущенную: во дворе чисто подметено, у сарая аккуратно, по-хозяйски сложен приметок сена. И Андрей вдруг ни с того, ни с сего глазами привычно начал замерять разбитое окно. Вероятно, это уже рабочая привычка. Раз разбито, раз старое – надо менять. А тут... Треснутое стекло, старательно заклеенное скотчем, ободранная рама со слоями отошедшей, высохшей краски, с выпавшими кусками замазки. Однако за этим окном – глиняные горшки с цветущими растениями, белые в голубой цветок ситцевые занавески. И в надломанном стекле играют лучи заходящего солнца. Андрей даже подумал, что у него, в огромной его четырёхкомнатной квартире, с высокими потолками и великолепными окнами, стекла грязнее. А ещё карниз упал, да так и лежит одним концом на полу. Андрей закрыл свое окно концом бархатной шторы, прицепив его за оставшийся штырь, да и забыл. На бархатных шторах давно скопились волны пыли. Давно собирался вызвать он мойщиков окон, давно собирался нанять клининговую службу, но ... Что-то в последнее время захандрил. Совсем ничего не хотелось... Хорошо, что мать не видит сейчас его жилище. На просторной его кухне, у одной стены копились пакеты хламья, плита представляла собой нечто отвратительное и липкое. Лишь картины, подлинники, которые покупал он за немалые деньги, напоминали о том, что когда-то в этой квартире было чисто, как в картинной галерее. Когда-то... И тут из-за угла тихо вышла женщина. Сначала Андрею показалось – хромая старушка. Тощая, в большой фуфайке, юбке, платке и калошах. В руке – лопата. Она тоже увидела, стоящего за забором Андрея, приостановилась, взглянула – лицо бледное, по-детски припухлое и немного курносое, выражает смесь растерянности, испуга и любопытства. – Здравствуйте, – уже вынужденно поздоровался Андрей. – Здравствуйте, – откликнулась тихо, отпустила платок ниже на лоб и двинулась к сараю. – А я смотрю – окно разбито, – оправдывал Андрей свое любопытство, идя с другой стороны изгороди в этом же направлении, что и хозяйка, – Это профессиональное, я – оконщик. Он ожидал, что девушка хоть что-то скажет, но она молчала, открыла сарай, зашла внутрь, а когда вышла, припадая чуток на ногу, Андрей, противореча своему предыдущему решению, зачем-то предложил. – А хотите, я Вам новое окно поставлю? Совершенно бесплатно..., – видимо, благодать осенних дней ударила в голову, захотелось сделать что-то хорошее. Иначе, как объяснить этот порыв? Девушка на мгновение замерла, взглянула на него большими глубокими серыми глазами, которые вдруг показались Андрею отдаленно знакомыми, а потом отмерла, как очнулась, щёлкнула щеколда, девушка помотала головой. – Нет, не нужно, – отказалась. – Так я ж... Я денег не возьму, не думайте. Мне б обмерять его только... – Спасибо Вам, но не надо, – она оглянулась уже заходя в дом. Скрипнула дверь, хлопнула и закрылась на какую-то внутреннюю железку. Боится? Неужели он ее так напугал? Дома, уж почти уснув, он вдруг ее вспомнил. Это ж она... Ага... Точно! Он даже привстал с постели. Как мог он забыть! "Косоногая сорока ходит просит пирожка" – кричали они ей вслед. Она маленькая ещё была совсем, а вот также смотрела на них своими большими глазенками, хотя выходила на улицу редко, но когда выходила... Они ждали этого, дразнили ее из-за отца. Его терпеть не могли в станице многие. Имел он свое ружье, и тщательно охранял свой сад. А росли у него какие-то исключительные груши, сливы и виноград. Все это он отвозил на базар, и тогда его считали жадным спекулянтом. Соляным разрядом из ружья однажды прилетело Мишке. Он потом целый день просидел в реке, вымачивая из ранок соль. Они мстили Таське за отца. Дразнили ее и в школе, и на улице. Это было неким увлечением и большой радостью. Соляной дробью их было не испугать, они мстили – строили козни, обдумывали планы очистки сада. И вот однажды, притаившись за малинником, решив, что дома хозяина нет, не рассчитали – стали свидетелями неприятной картины. Отец, держа Таську за тонкую ручонку, вытащил во двор и стал лупасить веником. Она тихо пищала, подвывала, но громко не кричала. Мальчишки застыли в кустарнике, боясь пошевелиться. Отец истязал девчонку так долго, что едва хватило сил, не броситься на защиту, а когда закончил, со злобой кинул веник, толкнул Таську и направился в дом. Она присела, где стояла, обняв красные исхлестанные ноги и тихо сидела так, подвывая и не шевелясь. Мальчишки подождали ещё несколько минут, и решили ретироваться. Она обернулась, услышав их, шмыгнула носом и тихо смотрела, как лезут они через забор, подсаживая и подтягивая друг друга. Андрюха всё ждал, когда кликнет она отца, боялся, что не успеют они смыться, оглядывался на нее. Но она все также сидела и смотрела на них молча. С тех пор Андрюха больше ее не дразнил, и других одергивал. – Да чего вы... Она-то тут причем, если папаня – козел. Того сада уж не было, может поэтому он не припомнил этот двор и сад. Там совсем все по-другому. – Мам, а у этой Таси хромоногой ведь раньше забор был огромный и сад, да? – Да, было... Так ведь сгорел их сад. Пожар был большой. Давно уж... Когда хозяин умер. Тогда даже говорили, что жена и подожгла. Да-а... Давняя история. Он ведь жестокий был, видать, терпела... Бедная женщина. Тася за ней столько лет ухаживала. Ох... Таська с малолетства, считай, и стряпает, и за хозяйством... – Мам, пошли сходим вместе, замеряю раму. Я предложил, но она отказалась. – Да. Такая она. Никогда ни у кого ничего не попросит. Разве что... Давай к тётке Анне сходим, соседке ее, с ней поговорим. Они, вроде, в дружбе. Баба Анна сходить к Таисье, как называла она девушку, пообещала сама. Но вскоре пришла с ответом отрицательным. Нет, бесплатно не примет. Но вот, коль с работой чего подскажете – будет Таисья благодарна. А то никак не найдет она работу. Образования, считай, нет, инвалидность, да и транспортные у них проблемы тут... Где и нашла – не поездишь. – Уборщицей она пошла бы, только чтоб не далеко, и график чтоб под наш транспорт, а то всем в шесть утра уборку подавай, а как доехать-то, коль первый автобус от нас в восемь. Вот и мается девчонка. На инвалидскую-то не больно проживёшь нынче, – ратовала баба Аня. Андрей пообещал узнать, хоть и понимал, что тут, в этом регионе, знакомых у него практически не осталось. Но попытаться что-нибудь найти было можно. Андрей уехал из станицы вовремя. Бабье лето, как капризная бабенка, обернулось и стало вдруг снежным. Бесился ледяной ветер, нахлёстывал стены мелкой водяной пылью, протяжно-нудил в водосточной трубе, которая висела рядом с окном спальни Андрея. Работа отвлекала. А ещё Андрей заказал маленькое окно. Заказал на глаз, без замеров. Но вечерами нападала неимоверная тоска. Серая мгла затягивала небо, закрывала видимые раньше крыши домов. Он лежал у себя в квартире и думал о том – как же дует сейчас в то старое оконце с разбитым стеклом. Впрочем, там примерно такие и другие окна. И если б хозяйка дала разрешение, он поменял бы ей окна во всем доме. Благотворительно – платой за украденные из ее сада в детстве фрукты. Странная она, эта Тася. Некрасивая, несчастная, совсем уж бедная, а такая гордая. Наверное, это сочетание качеств и вызывало у него интерес. Может, настолько чванливая и глупая? Или трусливая? Или ... Работу уборщицы ищет, а от новых окон в доме отказывается. Уборщицы... Тапки его прилипали к полу. Надо взять швабру... Вот и ему б уборщицу ... Окно легко зашло в его джип. И уж через неделю Андрей ехал в станицу к матери. Так часто он к ней никогда не ездил. – Мам, а я окно все же привез. – Какое окно? – Для Таисьи этой вашей. – Вот те на! – мать всплеснула руками, – Так она ж отказалася. – Ну, может, увидит, так понравится. – Не знаю, – мать качала головой, сомневалась, – Опять что ль к Анне идти? Так ты из-за этого приехал-то? – Не надо никуда ходить. Я сам. Я вот и работу ей нашел, спрошу заодно – согласна или нет? – А что за работа? – Уборщицей. Но в городе. С проживанием. Правда, временная. – Ох, не знаю, не знаю... Ну, поди. Коль получится... Андрей поехал на машине. Выгрузил окно, смело зашел в калитку. Ни одна хозяйка не откажется, увидев такое окно. Он специально взял именно само окно, а не инструмент, как делать привычнее и логичнее. Над печной трубой стоял дым, значит хозяйка дома. Морозило и этот морозец почему-то придавал уверенности и бодрости. Андрей постучал, но за дверью долго никто не откликался. Потом скрипнула дверь, шаркнула деревянная задвижка. – Баб Ань, ты? – раздался голос из-за двери. Половицы скрипнула, скульнула дверь, и все стихло. Андрей внёс окно в сенцы и встал перед комнатной дверью, не зная, что делать дальше. Он постучал в комнатную дверь и объяснил, что он вовсе не баба Аня. – Минуту... В комнате послышалось метание, слышно было, как хозяйка хлопает дверцей шкафа, наверняка, спешно натягивает на себя одежду. Андрей стоял в тёмных сенях, ждал. Наконец, решительно распахнулась дверь, серые боязливые глаза вцепились в него. Он даже не признал ее – каштановые волнистые волосы распущены, лицо такое нежное, почти детское. Сейчас перед ним она стояла не в длинной юбке и фуфайке, как в прошлый раз, а в трико и вязаной тонкой кофте. – Не бойтесь, грабить не буду, – выпалил он, – Разрешите? – он вытащил оконную раму, оклеенную защитной бумагой, – Вот, – он поставил раму на пол. – Что это? – Окно Ваше. Знаю, знаю...Вы отказались прошлый раз. Но ведь вон погода, что творит, и я подумал ... В общем... конечно, дом выстудим немного, не сезон сейчас для установки окон, но ведь и теплее будет. Это я Вам гарантирую. – Мне не нужно, я же говорила. Мне нечем Вам заплатить. Я без работы сейчас... – Так и не надо платить. У меня бизнес оконный. Почему я не могу помочь соседям матери? Считайте, что Вы стали победителем акции " Окно в подарок". – Нет, – девушка стояла перед ним и, по всей видимости, вид нового окна ее ничуть не заставил передумать, – Нет. Так нельзя. Очень жаль, но Вы зря... В общем, зря старались. Простите... – Да Вы что? – Андрей был искренне огорчён и удивлен, – Может Вы думаете, что это долго? Я выломаю старое и поставлю вам новое окно за пару часов, и, я взял все, для откосов, если позволите. Ваши цветы... – Нет, я не могу так... Когда будут у меня деньги, я займусь домом, но не сейчас... , – она была так напряжена, что Андрей физически почувствовал это – она очень ждала, когда он уйдет. Он подхватил окно, вышел в сени. – Скажите, а могу я это окно у Вас оставить? Оно мне теперь не нужно, а Вы, когда надумаете..., – он уже собирался приставить его к стене. – Нет, пожалуйста заберите его, – девушка шла следом, припадая на ногу, как бы выпроваживая из дома незваного гостя. – Ой, я чуть не забыл, – Андрей притворился ничего не понимающим, поставил все ж таки раму на пол, – Я ж работу Вам нашел! – Работу? – она посмотрела уже мягче. – Да... Работу. Уборщицы. Пойдете? – Ну... Я... А где это? – В Краснодаре, но не пугайтесь. С проживанием и всего на пару недель, а может и меньше. В общем, фронт работ осилите, и можете возвращаться сюда, домой. Оплата – сорок тысяч, уборки много, сразу скажу... – Да? – она явно заинтересовалась, глаза забегали. – И ещё питание за счёт работодателя. – Интересно, а где уборка? Это что? Офис, производство или... – Квартира. Четыре комнаты, грязь неимоверная, хозяин – сущая свинья. Они встретились глазами, она поймала его лёгкую улыбку. – Это Вы о себе, да? Андрей не ожидал такой интуиции. – О себе, – повинно кивнул, – Но сразу скажу: хоть живу и один, но интим не предлагать, – пытался шутить, – Никаких ухаживаний и заигрываний, лишь деловое партнёрство. Плачу за уборку, ну, может и за готовку чуток... Но это на Ваше усмотрение. Она опустила голову, он не видел ее глаз, никак не мог понять, что она по этому поводу думает. Прошло несколько секунд, она подняла голову, помотала головой мелко: – Нет, простите. Но я не могу... – Почему? – Хозяйство и..., – она замолчала. – Ну, две недели и мама моя Ваше хозяйство присмотрит, или баба Аня, мы договоримся. Но мне очень уборка нужна, понимаете? Не хочется, чтоб свои знали, какой я там навёл ... в общем, разговоров не хочу. А Вы моему бомонду человек чужой, от Вас не улетит. Да и земляки, считай... Выручайте, Таисья. – Ну, я не знаю. Я не умею, наверное, как надо... – Вы? – он провел рукой вокруг, – Вы умеете. Видели б Вы мое хозяйство! В общем, я даю Вам время подумать до завтра. И очень надеюсь на Вашу помощь. Соглашайтесь, Таисья. Очень выручите. А то мне уж и домой идти не хочется. Только матери это моей не говорите. Он подхватил окно и направился к двери. – Постойте. Оставьте, оставьте окно-то. Если я соглашусь, пусть оно будет в счёт оплаты тогда. А если нет – завтра заберёте, – сказала, махнув рукой,– Я подумаю... В полдень дня следующего они выехали в Краснодар. – Скажите, Вы это из жалости что ли? – встретила она его утром, и получив отрицательный ответ, опять спросила, – Тогда зачем? Рядом сесть не захотела, сидела сзади. Запихнули ее большой, для двух недель, но лёгкий не по размеру, чемодан в багажник. Ехали молча. Андрей почему-то все еще переживал, как бы она не раз думала, не заставила его повернуть, а она, по всей видимости, его стеснялась. В большой машине, как летучая мышка, забилась в угол. Пуховик бежевый, в котором ее саму найти было трудно, платок, какие-то совсем не по сезону туфли из-под длинной юбки. Больше похожа на престарелую цыганку, чем на молодую девицу. А он ещё думал сводить ее для начала в кафе. Ладно, зачем ему это? Главное, чтоб дома навела относительный порядок. И ему – гора с плеч, и ей – заработок. А через пару недель свезет, как говорят у них в станице, ее обратно, поставит окно и гудбай. Хотя настроение Андрея, загоревшееся было по дороге на малую родину, когда вез он окно, потухло. Тогда думал он, что вот подарит человеку некую радость, и возрадуется сам... Но... особой радости от подарка он не увидел, скорее наоборот– неприятие. Да и сейчас Таисья ничуть не сглаживала ему тоскливую осеннюю дорогу, грустно смотрела в окно, односложно отвечала на вопросы и молчала. Наверное, угрюмая девица. Ещё бы, с таким-то папашей, с больной долгие годы матерью... Да, жизнь у девчонки – не приведи никому. Хотя... молодая ведь, все впереди, чего бы унывать-то? Ну, да – инвалид. Так и они – не мрачные личности. У Андрея на производстве работал парень без стопы – юморист от Бога. Он вспоминал свою жену, ее наряды, которые каждый год были уже устарелыми, и менялись на новые, ее желание казаться всегда жизнерадостной. Даже если на душе – тоска, она должна была казаться всем счастливой. Ее смысл жизни был в этой фразе – "казаться всем благополучной". От этого Андрей и устал. Но, как и все семейные пары, они взаимоопылялись, и сейчас и Андрей уж пытался соответствовать – казаться всем успешным, уверенным в себе и счастливым. Он любил добротную одежду, хорошие машины и рестораны. Счастливым не был, но об этом никто не догадывался. Гостей он в дом не звал – там его одиночество и тоска явно определялись. – Не пугайтесь. Пальто можно и в Вашу комнату, а то тут у меня ещё..., – вешалка его была завещана тряпьем, – Вот Ваша будет комната, располагайтесь. Уж простите, бардак, но поэтому Вас и привез. Она осматривалась очень спокойно, раздевалась. Достала из чемодана свои домашние тапки и пошла осматривать квартиру. Делала она это молча, и лишь возле картин остановилась, потрогала раму пальцами из длинных вытянутых рукавов свитера. – Как за ними ухаживать? Я не знаю. Такие... – Раму можно и влажной, а само полотно сухой, наверное, тряпкой. Да, не волнуйтесь. Если что, ругать не буду. Давайте, наверное, чаю попьем. Пироги тут мамины... – И я привезла, – хватилась она и метнулась в свою комнату, и оттуда уже крикнула, – А плита у вас работает? Андрей даже удивился – голос грудной красивый. – Конечно, только залита вся, не пугайтесь. – Ничего, – она появилась с пакетом пирожков, – Ничего, главное, чтоб включалась. Тут, в квартире, ей все было интересно. Она пила чай, крутила головой, как галка. Андрей понял – Таисья уже изучает фронт работ, анализирует, думает, с чего начать. И вопросы соответствующие – о горячей воде, о мусорных баках, о стиралке... Ужасается роботу-пылесосу. Казалось, она приступила б уже сейчас. – Так, объявляю. Вся работа с завтрашнего дня. Я с утра – уеду на свою работу, а Вы приступайте к своей. А сегодня – вечер отдыха. Могу предложить душ. Правда, там антисанитария. Белье постельное вроде есть в шкафу. А я... Я так устал, что лягу на диванчике, а в душ утром уж, перед работой. Он нажал на кнопку стодюймового своего телевизора, Таисья заморгала глазами, смотрела на экран, не отрываясь. Андрей косился на девушку – неужто есть еще люди, которых можно удивить большим телевизором? – Тась, а у вас-то телевидение дома какое. У матери триколор ещё. А у вас? – А у нас уж давно не работает телевизор. Стоит, но не включается. А я... В общем, я книжки люблю, вот и не ремонтировала. – Ясно. Если хотите, буду возвращать Вас, посмотрю. Я техникум закончил радиомеханический, так что... Это уж потом окнами начали мы заниматься. – А окна у вас какие красивые, – она смотрела на два окна его большого зала. На подоконниках навален мусор, даже сковорода засаленная стоит на одном. Карниз поломан, шторы – кое-как. Пара запыленных горшков для цветов с высохшими ветками и паутиной. Да ни каких-нибудь, а из европейского 3-d пластика, заказанные его помощницей откуда-то из Швеции. И все это на фоне, действительно, эксклюзивных арочных окон, сделанных по спецпроекту. – Да уж, красота окон сейчас у меня налицо, – отшутился Андрей. Таисья посмотрела на него скорее жалостливо, чем осуждающе. В первый вечер посидели они недолго. Таисья, вскоре ушла к себе в комнату, а Андрей так и уснул перед включенным телевизором. А когда проснулся ночью, почему-то очень обрадовался, вспомнив, что в квартире он не один. Видно устал он быть один. Утром проснулся на запах горячего кофе. – Я тут сварила Вам, как на пакете написано. Вы не против? – Ничуть, ооо... Я и не знал, что у меня есть такой кофе. Наверное, подарил кто-нибудь. Щедро оставив денег и предложив не экономить на моющих средствах, он уехал на работу. А вечером дома опять ждал сюрприз – тушёное с мясом рагу, отсутствие штор на окнах и мусорных пакетов на кухне, а ещё кучками разложенные по всему залу его вещи. Тут было все. И то, что давно нужно было выкинуть, что лежало в мусорных пакетах, и совсем новые вещи. – Извините. Я выносила мусор, а вот это ... Надо, чтоб Вы указали, что можно выкинуть, а что разложить по ящикам. Я видела хорошие ящики для таких вещей. Пластиковые. У вас и полки есть в спальне для этого. Она, в спортивных штанах, с убранными в пучок волосами, слегка взбудораженная уборкой, растрёпанная, выглядела удивительно привлекательно. Андрей улыбнулся, а потом схватился за голову – сколько ж она всего перелопатила за день. Вечер ушел на разбор вещей. – Всё- всё. Я сдаюсь, – они разбирали уже восьмую кучу. – Ну, пожалуйста, давайте разберём ещё вот эти железки. Иначе процесс мой собъется. – Выброси все, да и делов-то... – А если там окажется что-то нужное? – Купим новое! – Ну, пожалуйста, – она присела перед кучей барахла, обхватила коленки, и Андрей вспомнил ее, такую же маленькую, сидящую во дворе. – О, Господи! Ну, давай, – он уж и сам не заметил, как начал называть ее на "ты", – Сейчас повыбрасываем все нафиг. – Это же часы! Куда вы их в мусор? Они же идут! – Они мне надоели, старье. Хочешь, забирай! – Хочу. Заберу. Милые часы, зря Вы добром раскидываетесь. – Добро... Ох уж...Надо свозить тебя в музей часов. Есть тут у нас такой. А кстати, показать тебе Краснодар? Ты была тут? – Была, один раз, с мамой, – она сказала это как-то грустно, опустив глаза, – Но я совсем маленькая была, не помню... – Так. Записываю в планы – экскурсия по Краснодару. Таисья застенчиво краснела. Господи, совсем дитя, – думал Андрей, и сам ещё, в общем-то, молодой, тридцатитрехлетний, но, казалось, такой умудренный опытом мужчина. Вкусный ужин ждал его каждый вечер. Уже блестели окна, и белоснежной стала сантехника, которую он уж собирался менять. Неужели возможно было ее отмыть? Но муки Андрея не прекращались – ежевечерне Таисья ходила за ним по пятам с вопросами о вещах. – Вам всё бы выбросить! Ну, так же нельзя! Вы вообще останетесь без штанов! – Тась, ну, вот ты мне шесть мочалок суёшь, предлагаешь выбрать. Неужто сама не можешь? – Не могу. Вдруг тут есть самая любимая, а я выброшу! Я тут не хозяйка. – Ты ж некоторые из них под ванной нашла, как они могут быть любимыми, если они там три года лежат? – А вдруг вы искали какую-то из них, и не нашли, а она была любимая... – Ооо!!! Зачем я тебя привез? – Увезите! Но тогда погрязнете в бардаке, – бурчала себе под нос. Эта тонюсенькая девочка с серыми глазами уже, казалось, управляла им, а он подчинялся. В субботу он уговорил ее поехать с ним в кафе, а потом на экскурсию по Краснодару. Погода стояла мерзкая, тянул ветер, пробивало на изморозь, только что выпавший снег набухал, жалобно хлюпая на нечищенных улицах города под ногами. Порой они сидели в машине, пережидали хлынувший дождь со снежными хлопьями. И казалось Андрею, что совсем ему все равно, как одета Тася, и все равно, что рядом с ним, успешным и обеспеченным, хромоногая девушка. А когда разделась она в кафе, оставшись в широкой теплой цыганской своей юбке и вытянутом свитере, показалось, что она тут самая стильная, самая красивая. А Тася стеснялась, робела и не могла расслабиться. Казалось, она ждёт, когда ж закончится эта мука, и они уйдут отсюда. Вот только когда подошёл к нему старый знакомы Гена, случился казус– Андрей вдруг вернулся в себя прежнего. – О, привет, Андрей Федорович. С кем это ты, познакомишь? – Да... Да это знакомая моя с родины, домработница, – отмахнулся Андрей,– По делам ездили и вот... заехали перекусить. Тася сидела с прямой спиной, смотрела прямо на Андрея и на его знакомого. – Здравствуйте, – кивнула. – Ох, каких ты домработниц выбираешь! – цокнул языком Гена, а потом провожал взглядом ковыляющую Тасю. Андрею было стыдно перед Таисьей, а Тася как будто и не обиделась. В художественной галерее она вдруг разулыбалась, вздыхала и вдыхала вкус прекрасного. – Ты любишь живопись? – Я не знаю... Андрей все хотел сделать Тасе какой-нибудь подарок. Смотрел на ее туфли, понимал, что ноги ее мёрзнут, но, вспоминая историю с окном, не решался предложить зайти в обувной. Не хотелось все испортить одним вот таким предложением. Но все же затянул он ее в художественный магазин. Набрал масляных красок, кистей, взял мольберт и холсты. – Палитру берём тебе? – Мне? – Ну, да... Я вообще никогда не умел рисовать. – И я... Почему Вы решили, что я... – Вижу потенциал. И не спорь... В интернете есть уроки, займешься. – У меня нет интернета. – У меня есть. – Нет-нет. Я и так сегодня работу прогуливаю, очень много ещё дел. Я не уложусь в две недели. – Ничего, оплачу тебе – три. И это сказано было зря. Таисья сказала, что договор есть договор, и больше договоренного она не возьмёт все равно. Она косилась на пакет с художественным реквизитом, но в руки так ничего и не взяла. Зато квартира Андрея превращалась в домашний уютный рай. Здесь Тася была художником. Стиралось, отмывалось, вычищалось и выбрасывалось все долго, но тщательно. Он уж и забыл, как может сверкать хрустальная люстра! На окнах опять цвели цветы. Но не те, которые были когда-то принесены сюда дизайнером, а другие – приносящие тепло откуда-то из детства. Такие, вроде, росли у бабушки. И вечерами, по-прежнему, находились вопросы и дела к Андрею, но они его совсем не напрягали, а наоборот – летел он домой на крыльях. Здесь ждал его аромат теплого ужина, заботливая, немного излишне суетящаяся Тася, и уютная квартира. – Андрей, а Вы давно звонили дочке? – Да...вроде... Ну, да... Давненько... – Извините, я сую нос, куда не надо... – Надо. Спасибо, Тась. Сейчас наберу. Она будет с интересом смотреть телевизор, который никогда не включала без него. Смотреть широко распахнутыми глазами и тщательно скрывать свой интерес. – Давай фильм хороший посмотрим. – Как хотите. Может я пойду к себе? – Посиди ещё чуток. Мороженого хошь? Мороженое – была ее слабость. И смотрел он фильмы ее глазами, и один раз чуть не заплакал вместе с ней на фильме, который смотрел уж третий раз. Тася влияла на него как-то особенно. Оказалось, что она довольно начитанна. Гораздо начитаннее его. Дочь бабы Ани возила ей книги, и она перечитала всю классику, знала стихи. А ещё ему просто нравилось, когда он, вечером, усталый валяется на диване перед телевизором и видит в отражении большого зеркала в прихожей, как зашла она в ванную, как вышла оттуда, припадая на ногу, с полотенцем на голове в простом домашнем халатике. Такая светлая, мокрая и немного усталая. Ноги худенькие вызывали совсем не те ассоциации, какие вызывают женские ноги у молодых мужчин – он вспоминал эти же ноги, но детские, исхлестанные жёстким веником. И хотелось оберечь их, защитить, как тогда... И злился он сам на себя. Приближался день их отъезда, а он все придумывал и придумывал задачи. – Тась, ну, еще недельку. Вот привезут тюль, кто мне ее повесит? – Нет, договор есть договор. Если будет нужно, дела накопятся, я ещё приеду. А пока... Я уже бездельничаю. – Здрасьте! Стираешь, в магазин бегаешь, убираешь... Где тут безделье? Но Таисья, как всегда, стояла на своем. Он переночевал у матери, а утром уже был у нее – окно можно было сделать быстрее, но он не спешил. Рядом была привычная женщина – Тася, она готовила обед, играло радио России, за окном шел тихий снег. И не хотелось никуда уезжать. – Вот и готово. – Оставьте, я все тут сама уберу. – Ну, уж нет. Теперь я у тебя в работниках. – Кстати, надо рассчитаться. Сколько я должна за окно? – Сколько? Сейчас соображу..., – он подметал мусор возле окна, – Ага сообразил – ты должна будешь ещё раз ко мне приехать на две недели. – Дороговато берете, Андрей,– улыбнулась Таисья. – Так ведь и окно-то – загляденье. Снег за новым белоснежным окном и правда делал его сказочным. Они прощались. – Тася, я хочу сказать тебе, что ты – удивительная девушка. Я старше тебя на шесть лет, но я многому бы поучился у тебя. – Вы? У меня? Ну, что Вы! – она улыбалась. – Да-да... И многим бы следовало поучиться. Вот я уверен. Андрей ехал обратно, снег летел в стекло. Запорошенные поля, как будто в сказочном сне, мелькали за окном. И казалось – трасса, как мост, висит где-то в пространстве между небом и землёй. И Андрей тоже – висит. Он ехал домой, в чистую свою квартиру, но возвращаться туда не хотелось. И ясно было – почему. Нужно было время, чтобы разобраться в своих чувствах, желаниях, мыслях. Он влюблялся не раз. Ох, какое это было чувство! Будоражило, окрыляло, вдохновляло на подвиги. Хотелось доказывать свое достоинство, свою состоятельность и брутальность. А здесь... Здесь совсем другое. Таисья знала его как бы изнутри, со всеми его недостатками, грязным бельем, тайнами и капризами. Он прожил с женой долгих десять лет, но такой близости душ и у них не было. Они красовались друг перед другом даже дома, не было расслабления. Но и представить себя рядом с Тасей он пока не мог. Временами не мог. Что скажут люди, коллеги? Она не такая как все. Хоть куклой ее наряди, такой она не станет. И отметина эта – хромоногость, как знак. Да, она не такая, как его окружение, как женщины его окружения. Андрей промаялся целый месяц. Он несколько дней держался, не звонил ей. Но однажды вечером, выпив пива, не сдержался, набрал. – Тась, я скучаю по тебе. А ты? Она положила трубку. Господи, что он творит! Скорей набрал опять – она трубку не взяла. Через неделю позвонил опять. Трубку она взяла, молчала, а он болтал, молол какие-то глупости, рассказывал о проблемах в хозяйстве, хотел насмешить. Она слушала, и непонятно было – улыбается или серьезна? – Тась, ты здесь? Скажи, ты хотела бы, чтоб я приехал? Ты мне очень нужна, – он говорил как будто бы о хозяйстве. – Андрей, пожалуйста, не приезжайте. И не звоните мне больше. А для хозяйства, найдите другую женщину. Я Вас вот сейчас прошу, и больше не буду. – Тася, – он задохнулся ее именем, – Тась, но почему? – Вы же понимаете. Вы все понимаете. Пожалуйста, не просить объяснять то, что Вам и так понятно. Да, уже по телефонным разговорам она поняла, что отношение его к ней, не как к домработнице. И он полетел в станицу. Эти ее слова так испугали его. Только благодаря им он и понял, как страшно ему ее потерять. И все равно ему, что скажут люди, и все равно, как там будет дальше... Тася – его женщина, с детства, с тех самых пор, когда он начал за нее заступаться. Он даже не поехал к матери, остановился возле дома Таси, стучал, колотил в новое окно, пока не вышла из соседнего дома баба Анна, и не сказала, что Тася нашла работу где-то в районе, сняла там комнату и уехала. Ни адреса, ни места работы соседка не знала. – Оставил бы ты ее, Андрюша. Она человек с израненной душой. – Это почему? Потому что отец бил? – Ты знаешь чё ли? – Да видели мы как-то в детстве, – Андрей упал на холодную скамейку. – Да... И ее бил, и ножку он ей выдернул, сломал, когда маленькая была. Лечили, лечили тогда, да вот... И мать ее – бедная женщина. И померла от этого, хоть и унес ирода Бог уж. Столько страданий... – Люблю я ее, баб Ань. Чего делать-то мне? – Андрей сидел, опершись в колени, держался за голову. – Забудь. Постарайся забыть. Ведь изранишь, если разлюбишь, а она и так – подранок, считай. – Тогда и я подранком стану, – он пошел к машине. Он честно хотел забыть, уходил с головой в дела, чаще встречался с дочкой, пробовал завести роман. Но так и не смог. Весной заарканил знакомого программиста, и тот вычислил местонахождение Таси по новому номеру телефона, который он выклянчил у бабы Ани. Она работала кассиром в небольшом супермаркете, в Таганроге. Он приехал туда, долго смотрел на нее через стекло, а потом набрал разного мороженого не глядя, какое под руку попадется, встал в очередь. Она узнала его, лишь когда пробивала мороженое, в больших глазах вспыхнул испуг, но лишь на мгновение. – У меня нет холодильника. Куда мне мороженое деть? – спросил он. – Оставь, я уберу здесь. Мы заканчиваем в девять, – вот так просто, без ломания, без истерик. Просто констатация – ты меня нашел. До девяти он маялся в машине. Съездил, купил цветы. Он не понимал, что его ждёт. Представлял, как выйдет она из магазина, отдаст ему мороженое и отправится своей дорогой. Что тогда делать? Бежать следом, но она упрямая... Таська, Таська... Неужто не понимает она, как дорога ему? И когда в десятом часу, с большим пакетом она вышла из магазина с парой коллег, он не бросился навстречу с цветами, как собирался. Нашло какое-то оцепенение. Он медленно вышел из машины, и колени его дрожали. Она огляделась, попрощалась с женщинами и направилась к нему, прихрамывая и немного улыбаясь. – Не волнуйся так. Ты чего, Андрюш? Хорошо все. И мороженое цело, – она протягивала пакет. Руки его были мокрые. Они поехали в гостиницу, потому что она жила не одна, снимала квартиру с девушкой на двоих. Гостиницу предложила она сама. В первой гостинице не оказалось мест, и Андрей нервничал, что не подумал об этом раньше. Но как он мог подумать? А когда остановился перед второй гостиницей, вдруг застыл, не побежал на ресепшен. – Что случилось, Андрей? – тихо спросила Тася. – Тась, а я помню тебя маленькую. Я видел, как хлестал тебя отец веником. – Да, я знаю. Я всегда тебя помнила. И не забывала. Ты тогда все оглядывался, боялся, что выйдет отец. И потом помню – ты меня от мальчишек закрыл, когда они шишками пуляться начали. И ещё в школе – я с лестницы шла, запнулась, а ты меня ухватил. – Да? Я не помню, Тась... – Я догадывалась. Ты и не должен помнить. Твоя жизнь насыщена друзьями, общением, событиями. Разве упомнишь хромоногую девчонку из детства? А я не забыла. Мне ведь не так часто попадались такие, как ты. – Тась, я не пойму тебя... Тогда почему ты оттолкнула меня? Уехала, на звонки не отвечала... Если ты, если... – Любила. И сейчас люблю. Трудно объяснить, Андрюш. Но вот послушай, я тебе сказку одну расскажу. Она откинулась на сиденье и, глядя вперёд, начала рассказ: – Высоко-высоко в синем небе летели два лебедя. Они всегда летали только парой, и больше всего боялись потерять друг друга. В общем, такая лебединая верность. Куда лебедь, туда и лебёдушка. И вот однажды решили они взлететь в самые высокие выси. Но перед тем как отправиться в путь, собрались сил набраться и ещё раз вблизи на землю взглянуть. Но в траве был силок. Лебедь взлетел, а вот лебёдушка попалась – билась, металась, кричала, ломала крылья. Он летал над ней, звал. И она вырвалась всё-таки на волю. Да... Но только крылья она себе обломала – лететь не могла. И лебедь остался с ней жить в тихом болоте – затоне. Жили дружно и часто смотрели ввысь, метались и стонали от того, что мечта их не сбылась. Иногда лебедь не сдерживался, взлетал высоко, но камнем потом бросался вниз к своей лебёдушке. И вот со временем лебеди, живя на земле, перестали смотреть в небо. Они потеряли лебединую красоту и превратились в болотных гусаков. Тася замолчала. Андрей тоже все понял. Он молчал, глядя перед собой. – Тась. Мы не пойдем в гостиницу. Я отвезу тебя сейчас на квартиру, и завтра ты дашь мне ответ на вопрос – выйдешь ли за меня? Только учти, это я с обломанными крыльями сейчас. Это ты зовёшь меня ввысь, а я разучился летать. Я всю зиму пытался, но я не могу без тебя совсем. Это я очень нуждаюсь в тебе, и я тебя тяну в болото. Ты подумай, стоит ли оставаться со мной? Или все же ... лететь... Мороженое растаяло. Он так и сделал, отвёз ее на квартиру, а сам отправился в гостиницу. Сейчас он был, как иссохший старик. Хотелось выть на луну, и луна, подстать настроению, была хмурая с прозеленью, как недоспелая груша. Он смотрел на нее из окна гостиницы, она висела низко, чуть ли не меж ветвей деревьев, там, где сиротливо чернело обветшалое пустое гнездо. Уснул он лишь под утро, буквально на час. Проснулся и стал смотреть на часы. Звонить было страшно, и он выжидал и выжидал время. Примерно в одиннадцать она позвонила сама. – Ты спал? – Конечно. Крепко спал, и ты меня разбудила. – Так и будешь врать всю жизнь? – А ты готова слушать мою правду всю жизнь? Небольшая пауза, вздох и очень серьезно: – Только правду и готова. Он никак не мог сглотнуть ком, вставший в горле, молчал. – Андрюш, наверное, мне две недели придется отработать. – Не придется, я договорюсь, – наконец очнулся он. – Нет, нет... Так неловко, – и Андрей, вспомнив с кем имеет дело, согласился. Он готов был ждать..., – Андрюш, а ведь я рисовала твоими красками. Я тебе сейчас пришлю фото моей первой картины. Автор: Рассеянный хореограф Другие рассказы и истории можно найти в группе - присоединяйтесь по ссылке ниже 👇:

Со стороны можно было подумать, что она спокойна, как неподвижная скала посреди океана. На самом деле в душе у неё произошел сход лавины. Лавины ее чувств. Они, чувства, рухнули и погребли под собой все - любовь, радость и несбывшиеся надежды... -И кто эта женщина? - спросила Лена, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не закричать и не бросится на него с кулаками. -Ты не знаешь ее, Лена. Но она такая... Такая... У нас все по-настоящему, знаешь ли. Она понимает меня с полуслова и у нас много общего. Очень много общего! - восхищенно говорил он, а Лена мысленно тыкала в него овощечисткой, с наслаждением и радостью наблюдая как он ужом вертится от боли... -Ну, наверное ты нашел наконец-то свое счастье, поздравляю. - сказала она вместо этого, сунув под кран руки и овощечистку - она закончила с картошкой. - И мне не обязательно знать все тонкости. Ты свободен. Уходи. Ужинать не приглашаю, думаю тебя уже заждались... Олег всхлипнул, то ли от радости, то ли от избытка чувств и отправился в спальню собирать вещи. А Лена, чтобы не упасть, ухватилась за край раковины, наблюдая за побелевшими костяшками пальцев. Она мечтала о двух вещах - не упасть и чтобы он поскорее ушел... -Ну я это... Я пошел, ладно? - отступая опасливо к двери, прошептал Олег. Она повернулась к нему. Лицо ее было спокойным, даже умиротворенным. Было видно, что он был слегка удивлен, ожидая, как минимум слез и упреков, но никак не полного равнодушия. Хмыкнув, он вышел из кухни. Лена дождалась когда закроется входная дверь и без сил опустилась прямо на пол. Вцепившись зубами в руку, чтобы не закричать, она завыла. Как раненое, больное животное, у которого нет больше шансов... Шансов жить. И только часа через три, опухшая и охрипшая от слез, она доползла до спальни и одетая рухнула на кровать. Мир ее померк... ...Лена проснулась посреди глубокой ночи и на нее нахлынула печальная ностальгия. Она вспоминала как они познакомились. Она, молодая неискушенная девушка, приехала в небольшой городок по распределению и в первые же выходные пошла с подружками на танцы. И в тот же вечер встретила его. Он был в компании нескольких ребят, следящих за порядком в парке. Высокий, плечистый, с широкой улыбкой, Олег отличался от них статью и мужественностью. Лена, глянув на него один раз, потеряла дар речи. И понимала что это все, она пропала навсегда. А он смотрел на нее насмешливо и немного свысока. Ему тоже понравилась худенькая, глазастая девушка и в тот же вечер он вызвался ее проводить. Больше они не расставались... Они встречались практически каждый день. Через три месяца подали заявление в ЗАГС. А летом отгуляли шумную, молодежную свадьбу. Жили сначала в общежитии. Потом, когда Лена родила первенца, получили свою первую двухкомнатную квартиру. Их счастью не было предела. А еще они любили друг друга. По настоящему. Знаете, когда один человек понимает другого без слов, по глазам, губам и даже спине. Удивительным было еще то, что они никогда не ссорились. Правда-правда! Так бывает, когда люди сошлись, как пазлы, как плюс и минус, или как инь и янь... А на прошлой неделе исполнилось тридцать шесть лет их семейной жизни. И самое страшное, что тридцать семь скорее всего уже не будет... Подумав об этом, Лена заплакала снова. Теперь уже тихо и горько, будто оплакивая конец их счастью и любви... Утро выдалось пасмурным, как и настроение Лены. Но надо было вставать, дом большой, хозяйство тоже. Все требует внимания и ухода. Выпила чаю с сахарком вприкуску, а больше ничего в себя не смогла запихнуть. И отправилась наводить порядок. Прибралась, покормила курочек, выпустила в загон козу, потом вымыла полы, перемыла брошенную вчера посуду. Все делала с остервенением, словно не давая себе возможности остановиться и подумать о самом страшной. О том, что случилось. Но была еще одна проблема - как сообщить о случившемся детям. Сыну Васе и дочери Насте. Решилась только к обеду. ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

— спросил он, когда Анна впервые вслух произнесла свою мысль о поздней беременности. Она кивнула — не сразу, а после короткой паузы, вместившей все её прошлые неудачи и невысказанные страхи. Владимир не спорил. Он взял её за руку молча, и она почувствовала — он тоже боится. В доме Анны жила и её мать — женщина строгих правил, для которой порядок вещей был важнее любых личных желаний. На семейном ужине мать сначала молчала, а потом сказала: «В твоём возрасте уже не рискуют такими вещами». Эти слова остались между ними тяжёлым грузом и не раз ещё вспоминались в тишине спальни. Сестра звонила реже — из другого города — и поддержала Анну сухо: «Тебе виднее». Только племянница написала сообщение: «Тётя Аня, это так круто! Ты смелая!» Это короткое признание согрело Анну больше всех слов взрослых. Первый визит в поликлинику прошёл среди длинных коридоров с облупленными стенами и запахом хлорки. Лето только вступало в силу, и послеобеденный свет был мягким даже в ожидании кабинета репродуктолога. Врач внимательно изучила карточку Анны и спросила: «Почему вы решились именно сейчас?» Этот вопрос звучал чаще других — то от медсестры при сдаче анализов, то от старой знакомой на лавочке во дворе. Анна отвечала каждый раз по-разному. Иногда говорила: «Потому что есть шанс». Иногда просто пожимала плечами или улыбалась невпопад. Внутри этого решения лежал долгий путь одиночества и попыток объяснить себе, что не поздно. Она заполняла анкеты, терпела дополнительные обследования — врачи не скрывали скепсиса, ведь возраст редко приносил статистику успешных исходов. Дома всё шло своим чередом. Владимир старался быть рядом на каждом этапе процедур, хотя сам нервничал не меньше неё. Мать становилась особенно раздражительной перед очередным приёмом у врача и советовала не надеяться зря. Но за ужином иногда приносила ей фрукты или чай без сахара — так выражалась её тревога. Первые недели беременности прошли словно под стеклянным колпаком. Каждый день был наполнен страхом потерять это хрупкое новое начало. Врач наблюдала Анну особенно тщательно: почти каждую неделю приходилось сдавать анализы или ждать УЗИ в длинных очередях среди женщин помоложе. В поликлинике взгляд медсестры задерживался на дате рождения Анны чуть дольше других строк карты. Разговоры вокруг невольно касались возраста: однажды незнакомая женщина вздохнула ей вслед — «Неужели не боится?» На такие реплики Анна не отвечала; внутри нарастало что-то похожее на усталое упрямство. Осложнения начались внезапно: однажды вечером она почувствовала резкую боль и вызвала скорую. Палата патологии была душной даже ночью, окно открывали редко из-за жары и комаров. Медперсонал встречал её настороженно: где-то слышался короткий шёпот про возрастные риски. Врачи говорили сухо: «Будем наблюдать», «Такие случаи требуют особого контроля». Однажды молодая акушерка позволила себе сказать: «Вам бы уже отдыхать да книжки читать», но тут же отвернулась к соседке по палате. Дни тянулись в тревожном ожидании результатов анализов, ночи были наполнены короткими звонками Владимиру и редкими сообщениями сестры с советами быть осторожней или не волноваться зря. Мать приходила редко — ей было тяжело видеть дочь беспомощной. Разговоры с врачами становились всё сложнее: каждый новый симптом вызывал волну обследований или рекомендации госпитализироваться снова. Однажды произошёл конфликт с родственницей Владимира по поводу того, стоит ли вообще продолжать беременность при таких осложнениях. Разговор закончился резкой фразой мужа: «Это наш выбор». Палаты летом были душными; за окнами шумели деревья в полной листве, доносились голоса детей со двора больницы. Иногда Анна ловила себя на мысли о времени, когда сама была моложе этих женщин вокруг — когда казалось естественным ждать ребёнка без страха перед осложнениями или чужими взглядами. Ближе к родам напряжение только росло; каждое движение ребёнка внутри воспринималось как маленькое чудо или предвестие беды одновременно. Рядом с кроватью всегда лежал телефон, муж присылал короткие сообщения поддержки почти каждый час. Роды начались преждевременно, поздно вечером. Долгое ожидание сменилось спешкой медицинского персонала и отчётливым ощущением, что ситуация выходит из-под контроля. Врачи говорили быстро и чётко; Владимир ждал за дверью операционной и молился про себя так же отчаянно, как когда-то в юности перед экзаменом....ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ

По всем законам жанра, люди в её положении должны испытывать к стражам порядка лишь неприязнь. Но с Николаем Ивановичем всё обстояло иначе. Да, он был строг и требователен, гонял их по всей округе, но делал это исключительно за дело. Более того, на его большом участке всегда находилась какая-нибудь мелкая работёнка для тех, кто хотел подзаработать честным путём. Их, таких как Галина, было человек семь, не больше. Они держались вместе, потому что так было проще выживать, да и на душе становилось немного светлее от простого человеческого общения. Но стоило им скопить немного денег, как жизнь тут же превращалась в бесконечный праздник, полный сомнительных приключений. А Николай Иванович, казалось, обладал особым чутьём. Он появлялся всегда вовремя, словно чувствуя, когда его присутствие было необходимо больше всего. — Соловьёва, снова ты, — раздался его голос, низкий и безразличный. Сердце Галины болезненно ёкнуло. Неужели она снова в чём-то провинилась? Вчерашний вечер вспоминался с трудом – лишь обрывки фраз, размытые лица, громкая музыка и ощущение всеобщего, хоть и мимолётного, веселья. — Николай Иванович, — смиренно опустила она голову, отчего мир вокруг поплыл и закружился с новой силой. Желудок сжался в тугой, болезненный комок. — Я ничего не делаю. Просто присела отдохнуть. Она виновато пожала плечами и попыталась незаметно стряхнуть с потрёпанной куртки крошки хлеба и уличную пыль. Участковый сложил руки на груди. Его форменная куртка поскрипывала при каждом движении, и этот звук казался Галине оглушительно громким. — Да не приставала я ни к кому, Николай Иванович. Честное слово. Всего-то пятьдесят рублей попросила, я же не требовала, не угрожала. Она виновато потёрла переносицу, морщась от нарастающей боли в затылке. — Вчера просто собрались у Василия, повод был, ну, вы понимаете… А сегодня, конечно, тяжело. Я лишь вежливо поинтересовалась… Тут Галина запнулась, пытаясь скомкаными обрывками памяти восстановить ход событий. Перед глазами проплыло чьё-то раскрасневшееся лицо, слышались отголоски криков и звон разбивающейся посуды. — Твой Василий в состоянии хоть что-то помнить? Когда у него успел случиться юбилей? — участковый прищурился, и густая сеть морщин вокруг его глаз стала ещё заметнее. Галина даже ногой раздражённо притопнула, что мгновенно отозвалось в висках новой волной пульсирующей боли. — А вот здесь всё абсолютно законно, Николай Иванович, не придерешься! — она попыталась погрозить пальцем, но рука предательски дрожала. — Семён и Василий весь вчерашний день дрова складывали в частном секторе. Им не только заплатили, но и продукты дали. А вы зря придираетесь, право слово. Солнце внезапно вышло из-за серой тучи, и его слепящий свет ударил Галине прямо в глаза, заставив её болезненно сощуриться. — Ну ты даёшь, — участковый лишь раздражённо махнул рукой. — Юбилей у человека. Доиграетесь вы у меня, все до одного! Определю куда следует. Галина с облегчением выдохнула. Холодный воздух снова обжёг лёгкие, но голова от этого немного прояснилась. Обычно фраза «определю куда следует» означала конец разговора и его скорый уход. Но сегодня он не двигался с места, переминаясь с ноги на ногу и хмуря свои густые брови. И это заставило Галину снова насторожиться. Что-то было не так. Сегодня их обычно строгий, но справедливый участковый выглядел иначе. У всех людей в его профессии есть особый, цепкий и подозрительный взгляд. Но сейчас его глаза выражали совсем иные чувства… Беспокойство? Тревогу? Галина даже несколько раз моргнула, проверяя, не мерещится ли ей это. — Послушай, Галина, — его голос понизился, стал почти доверительным, — ничего необычного вокруг не замечала? Вы же по всему району ходите, всё видите, всё слышите. Может, кто-то из вашей компании что-то говорил, что-то обсуждал? А это было уже действительно интересно. Значит, его вопросы были не пустой формальностью. Галина напрягла и без того затуманенное сознание. Перед её внутренним взором мелькали обрывки вчерашнего: громкий смех, брызги недорогого вина, чьи-то руки, подливающие ей в стакан. Разговоры… О чём же они говорили? Она снова потёрла виски, пытаясь сосредоточиться. — Нет, ничего такого не видела, ничего не слышала, — наконец, с трудом выдавила она. — Все куда-то бегут, все спешат… А что вообще случилось? — Да ничего не случилось, — Николай Иванович с досадой махнул рукой. Но глубокая морщина между бровями ясно выдавала его внутреннее напряжение. — Но если вдруг что-то подозрительное заметишь, сразу ко мне. Галина горько усмехнулась. Во рту снова появился знакомый горький привкус. — Что, прямо к вам домой? Не важно, день или ночь? Сказала это и тут же мысленно ужаснулась своей дерзости. С Николаем Ивановичем шутки были плохи, а сегодня он и вовсе был не в духе. — Хоть посреди ночи! — отрезал он, и от его резкого тона Галина невольно вздрогнула. — Ты меня поняла? Галина молча кивнула. — Вот видите, а говорите — ничего не случилось. Участковый раздражённо выдохнул, ещё раз махнул рукой и наконец пошёл прочь, а Галина осталась сидеть в глубокой задумчивости. Таким расстроенным и подавленным она видела его лишь однажды, много лет назад. Тогда кто-то стал наведываться к одиноким старушкам, представляясь то работником газовой службы, то социальным работником, а на деле — безжалостно их обкрадывая. Тех, кто пытался сопротивляться, жестоко избивали и запирали в ванных комнатах. Поймать преступника долго не могли, хотя было очевидно, что действует кто-то свой, хорошо знакомый с распорядком жизни и бытом пожилых людей. Вот тогда-то Николай Иванович и ходил мрачный, как туча, напряжённый, будто струна. А потом того грабителя всё же поймали — им оказался родной внук одной из пострадавших бабушек, парень, который день и ночь проводил во дворе. И ведь ему тогда тоже помогли. В их компании был один, Степан. Он заметил, как под вечер из подъезда выскользнула подозрительная фигура с тяжёлой сумкой. Степан проследил за ним и сразу же помчался к участковому — преступника взяли по горячим следам. Степана тогда поблагодарили, предложили пройти курс лечения от пагубной привычки. И он неожиданно для всех согласился. Говорили, что он завязал, жена его простила, и теперь он стал примерным семьянином. Галина тяжело вздохнула. Интересно, смогла бы и она когда-нибудь начать жизнь с чистого листа? Наверное, нет. У неё не было семьи, не было дома, куда можно было бы вернуться. Хотя… дочь у неё была. Но с тех пор, как та отреклась от неё, прошло уже пятнадцать долгих лет. Это Галина сама ушла из дома, не в силах больше выносить постоянные упрёки и нравоучения. Да, она выпивала — но совсем чуть-чуть, по её мнению. А дочь осыпала её обвинениями и однажды даже заперла в комнате. Нет, такая дочь ей была не нужна… Но что-то остро кольнуло её в самом сердце при этой мысли. Что-то, что она давно и старательно загоняла в самые тёмные уголки своей души. Галина тряхнула головой, пытаясь отогнать непрошеные воспоминания. Сейчас было не до них. Николай Иванович и вправду был серьёзно обеспокоен. Подобных происшествий в его районе не случалось уже очень давно, и эта тревожная неизвестность тяготила его. Всё началось с того, что примерно три месяца назад в районе появилась новая семья — приехали целой группой, а с ними была молодая девушка. Как они представились, она была женой одного из сыновей. Девушка показалась ему странной, немного отрешённой, но кто его знает, все люди разные. Она была на сносях, и через два месяца родила ребёнка. Николай даже пару раз видел её на прогулке с коляской. А вчера выяснилось, что она пропала, и вместе с ней — новорождённый младенец... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Он увидел её, и сразу влюбился. Вот прямо с самого, что ни на есть, первого взгляда. Аня была родной сестрой жены Лёшиного коллеги, Кирилла. Эта самая жена, Инна, заехала на работу к Кириллу, потому что потеряла ключи. А Аня была с ней. - Кулёма ты, конечно. – выговаривал супруге Кирилл. – Мои не потеряй. - Прости, дорогой, конечно, дорогой. – говорила Инна, целуя Кирилла в щёки, то в одну, то в другую. – Спасибо тебе! Спаситель ты мой! Кирилл не выдерживал и хохотал. Такой уж была его любимая жена, Инна. Клоун в юбке. Красивый клоун, ни слова серьёзно. Было жаркое лето, и мужики стояли на крыльце своей строительной конторы, курили. А сестра Инны, Аня, стояла около машины с независимым видом. Ждала, пока Инна сядет за руль, и они смогут уехать. Алексей не мог отвести взгляд, тот самый, первый, от Анны. А она как будто не смотрела в сторону крыльца, на котором стоял Лёша с коллегами. На самом же деле косилась. Что-то привлекало её в этом мужчине. Сначала она просто почувствовала, что на неё смотрят. Да не просто смотрят, а словно просверливают взглядом насквозь. Потом посмотрела исподтишка, как бы невзначай. И увидела его. Высокий, сорокалетний. Плюс-минус – Анна знала, что у зятя Кирилла на работе все были примерно сорокалетними. Кто-то чуть постарше, кто-то помоложе. А он всё смотрел. - Инна, ты долго ещё? – позвала Аня сестру, которая всё никак не могла отлепиться от своего мужа. Заехали за ключами, называется. Нет, Аня бы посидела в машине, но Инка выключила мотор, а вместе с ним вырубился и кондиционер – автомобиль начал нагреваться. Инна с разбега нырнула в машину и завела её: - Ну ты чего там? Поехали! – прикрикнула она на Аню. Вот так всегда. - Кто это был, в серой рубашке? – спросила она у Инны, когда уже отъехали подальше. - Лёха Соколов. Бог джакузи, король унитазов. - Чего-о? - Чего? – прикинулась шлангом Инна. – Начальник по сантехнике. Вот где они строят, или ремонт делают, там и Соколов тут как тут. Делает все сантехнические работы. Ясно? - Ясно. - А ты чего спрашиваешь-то? Понравился, что ли? - Ну… так. - Брось! Нафиг надо? На пятнадцать лет старше, да ещё и женат. - А-а.. – выдохнула Аня. Да, Инка права. Женат – это не надо нам такой хоккей. - Ну, как – женат? Он не разводится. Но дома у него ад. Он ждёт, когда сын вырастет, чтобы в институт его определить. И тогда Лёха уйдёт от жены. Точнее, сбежит. Сделает пластическую операцию, новый паспорт, и пешком с мешком на голове пересечёт китайскую границу. Аня покосилась на сестру. Даже для Инки это было слишком: - Что ты городишь, убогая? - Говорю же, ад у него дома. Ну, ты не вникай. Не надо оно тебе. В офисе строительной компании «Вега-строй» между Кириллом и Алексеем тоже был разговор. Короткий и чёткий, как схема. - Это сестра Инны? - Да, Анька. А что, понравилась? - Ага. Дашь телефон? - Спрошу у неё только. Если не против – дам. Аня разрешила дать телефон, только спросила у зятя. - Кир, а что у него там в семье? Инка мне про какой-то ад всё твердила. Говорила, чтобы я не связывалась. - Ну, вообще я бы тоже не советовал… но дело твоё. Ты его видела? Как он тебе? - Очень приятный мужчина. – сдержанно сказала Аня. – А что за ад-то? - Пусть он сам тебе расскажет, если захочет. Лёша позвонил и пригласил Аню на свидание… днём. - Пообедаем где-нибудь. Вы не против? Она согласилась. Он понравился ей тогда, но ещё больше заинтриговала его история. Что за ад у него дома? Что там несла Инка? Алексей от вопросов о семье упорно уклонялся. Аня понимала, что набрасываться на человека и допрашивать его, да ещё и на первом свидании, это глупость. И наглость. Но нет-нет, да вворачивала вопрос на тему его семейного положения. - Я думал, мы поговорим о вас. – вздохнул Алексей. - Нет, а почему не о вас-то? И потом… Лёша, вы простите, но если вы женаты, то я в эти игры не играю. Он задумчиво посмотрел на Аню. Она так ему нравилась. Так сильно… Лёша уже и забыл, когда ему так сильно нравилась женщина. В институте, что ли? Или ещё в школе? История его женитьбы не была историей любви. У Лёши тогда погибли родители в ДТП. Он осиротел, хоть и был уже двадцатитрехлетним взрослым парнем. Осиротел, растерялся, а тут рядом оказалась соседка, Мила. Она его всё поддерживала, да утешала. Это всё затянулось. Ну, и… доутешалась. Забеременела. Мила была старше Лёши на три года, и одна растила дочку, Лену, пяти лет от роду. Узнав о том, что он станет отцом, Лёша поступил порядочно – женился на Миле. А потом и Лену удочерил. В положенный срок родился Егор. Лёша сына очень любил, из-за него, и вокруг него, он и строил свою семью. Мила с годами превратилась в параноичку, подозревающую мужа во всех грехах сразу. Она постоянно его обнюхивала и рассматривала чуть ли не под микроскопом. Поначалу это было ненавязчиво и полушутя, но с каждым годом прогрессировало, нарастало, пока не превратилось в кошмар. Сначала Лёша говорил Миле, чтобы она успокоилась, и что у него никого нет, а любит он только её, свою жену. Говорил, и сам себе верил. Потом говорил, но уже не верил в то, что говорит. Просто успокаивал жену. А внутри медленно вскипал. Он бы устроил скандал – Мила, похоже, именно на это и нарывалась. Но жалел детей – не хотел их пугать. Так и жили. Мила всё следила за ним зорким и неусыпным оком, чтобы не изменил, и не ушёл, как следствие. Следила, звонила, проверяла, контролировала. А Лёша ждал, когда Егор окончит школу, чтобы высказать жене всё, что накопилось у него за эти годы. Высказать, и уйти. Стараясь не сгущать краски, он всё это рассказал Ане. Она прониклась сочувствием. Не прониклась бы, может, если бы не понравился ей Лёша, но мужчина показался ей красивым, умным, добрым, мягким. И правда, живёт в аду, но не ожесточился. С другой стороны, не слишком умно жить в такой обстановке. Но если любишь и жалеешь сына… это аргумент! - И когда твой сын доучится? – они перешли на «ты». - Последний год остался. В одиннадцатый класс перешёл. - Ясно. – и вдруг расхохоталась. - Ты чего? - Думаю, что мне твой сын больше по возрасту подходит. Мне двадцать пять. - А Инке? - Инке – тридцать. Она меня на пять лет старше. Старшая сестра. Аня согласилась иногда принимать приглашения Алексея сходить куда-нибудь, или просто погулять. Ничего серьёзного, пока он женат. Если Лёша согласен… - Я согласен. Только… - Что? И тут Лёша, кажется, понял свою жену. Не до конца, конечно, но… а вдруг, пока они просто гуляют, Аня встретит кого-то. Своего ровесника. Встретит и влюбится. - У тебя есть парень? Она усмехнулась и помотала головой. - Не везло пока. Никто не нравился так, чтобы назвать его «своим парнем». - А я нравлюсь? – спросил Лёша, и в горле у него пересохло. - Ты нравишься. – просто сказала Аня. – Сама удивляюсь. Я никогда раньше не смотрела на мужчин постарше, может в этом всё дело? Надо было смотреть. Так начались эти странные платонические отношения. Они даже не целовались ни разу. Только за руки иногда брались, когда гуляли по парку. Аня чувствовала от прикосновений желание приблизиться к Лёше. Обнять. Прижаться. Но она для себя решила, что не станет любовницей женатого мужчины ни за что. Аня не знала, что испытывал Лёша, беря её за руку. Он не делал попыток сблизиться – рыцарь, блин. Иногда она злилась, что настолько. Но потом забывала о том, что только что злилась. Ей было интересно с Алексеем, даже когда он рассказывал о своей работе. Она вспоминала то, как назвала его сестрица Инка. Бог джакузи, король унитазов. Вспоминала и фыркала про себя. Инка – дура, но смешно. - Ты смеёшься надо мной? – нет, всё-таки он хорошо её чувствовал. Аня рассказала. Лёша хохотал, как ненормальный. Слава Богу, самоиронией он был не обижен. Они ходили в кино, и там Аня преступно клала свою голову на плечо Алексея. Самое близкое, что произошло у них за всё время. Дали слово, и держались курса. Побеждали страсти. Что-то было в этом… оригинальное и волнующее. А потом как-то гуляя по осеннему парку, они услышали сзади женский голос, полный ярости: ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Отец Отто пoгиб на фронте, подросток жил с матерью, старшей сестрой и тремя племянниками. Времена были страшные: по радио ежедневно в истерической манере сообщали о приближении русских и необходимости дать им отпор. Сидящие где-то в Берлине радиоведущие призывали хвататься за оружие всех от мала до велика. Мать Отто за оружие хвататься не собиралась, она выбрала иной, ещё более cтpaшный путь. Женщина, отравленная гитлepoвcкoй пpoпaгaндoй, решила добровольно пoкинуть этoт миp, прихватив с собой детей. В один день Отто лишился всех своих родных. Вскоре, стал реальностью и страх, навязанный простым немцам гитлеровской кликой - пришли русские. Отто увидел, что советские солдаты - обыкновенные парни и девушки, многие из которых были немногим старше его самого. Однако немецкий мальчик всё ещё боялся и прятался. Однажды Отто, голодный, холодный, с травмированной рукой, увидел на улице конных русских. Подросток всегда любил лошадей, и поэтому отважился приблизиться к солдатам. Он сказал: - Я хочу есть, я хочу жить. Может, когда поправлюсь, вы возьмете меня на работу?. Один солдат, немного знавший немецкий язык, со смехом ответил: - Оставайся! Так Отто получил еду и работу на конюшне от тех, кого Гитлер и его приспешники призывали бояться и ненавидеть. Русские солдаты были поражены историей семьи Отто, всячески ему сочувствовали и подкармливали «мальца». Вскоре у парнишки появились русские друзья, которых он всем сердцем полюбил. «Шефство» над Отто взял начальник конюшни - простой и добродушный человек, прошедший огонь и воду. «Он общался со мной как родной отец. И для меня это было удивительно. Я быстро освободился от фашистской пропаганды. Русские были на самом деле совсем другими. Когда у соседей загорелся дом, они прибежали, и таскали ведра с водой вместе со всеми. И не важно было для них, что горит дом немца»... Мирная жизнь в Восточной Германии налаживалась. Весной 1945 года Отто Меллису исполнилось четырнадцать лет. Он отправился в город Шверин, где снова стал ходить в школу. В 1947 году, в возрасте 16 лет, парнишка мечтавший с детства стать актёром, стал посещать театральный кружок. В 1949-ом Отто Меллис стал играть в театрах Нойштрелица, Ростока, Эрфурта. В 1952 году после одного из спектаклей Отто познакомился с красивой девушкой, оказавшейся начинающей певицей Луизой Бергнер. Молодые люди влюбились друг в друга, и вскоре сочетались законным браком. В 1956 году Отто приняли в труппу «Немецкого театра в Берлине», что было огромным достижением для 25-летнего актёра. Отто рано начал сниматься в кино, но первой работой, принесшей ему славу, стал 5-серийный фильм 1965 года «Доктор Шлютер». В потрясающей драме о трагедии немецкого интеллигента на фоне истории Германии первой половины XX века, Отто снялся с советской красавицей-актрисой Ларисой Лужиной. Часть эпизодов «Доктора Шлютера» снимались в СССР, на Байкале. Отто был счастлив попасть в страну, где жили люди, когда-то спасшие его от голодной смерти, проявившие к нему добро и милосердие. В Союзе «Доктор Шлютер» пользовался огромной популярностью. Отто получал мешки писем от жителей СССР — все благодарили актёра за его потрясающую игру. Когда в 1971 году знаменитый советский режиссер Татьяна Лиознова приступила к съёмкам многосерийного шпионского фильма «Семнадцать мгновений весны», она не сомневалась, кому отдать роль Хельмута Кальдера — фронтовика-эсэсовца, помогшего бежать радистке Кэт и расстрелявшего своих сослуживцев. Хельмут Меллиса молчалив и серьёзен, свои эмоции переживает где-то глубоко внутри себя, никому не показывая. Образ был сыгран столь блистательно, что вызывал не просто сочувствие и понимание, но и бесконечное восхищение. В ГДРовской версии знаменитого сериала, Отто озвучил Штирлица. После выхода «Семнадцати мгновений» Отто стал весьма популярным и узнаваемым актером в странах соцлагеря. Меллис активно снимался на протяжении нескольких десятилетий, сыграв в более чем семидесяти фильмах. В 2015 году умерла Луиза Бергнер, обожаемая супруга Отто, с которой он прожил 63 года, они воспитали дочь и сына. Для 84-летнего Отто смерть жены стал большим ударом. Актёр стал часто болеть, много времени проводил в больнице. Тем не менее, память Отто была очень цепкая: «Тот день, когда мать пичкала нас таблетками, испугавшись русских до смерти, стоит у меня перед глазами. Мне хочется вернуть тот день, схватить ее за руку и закричать: «Нет, не делай этого, мама! Русские не сделают нам ничего плохого! Они хорошие люди!». Отто Меллис - немецкий мальчик, спасённый великодушным Русским Солдатом и ставший выдающимся актёром, скончался 26 апреля 2020 года в возрасте 89 лет. Благодарю Mila Shanina Друзья! Приглашаем вас в нашу уютную группу - присоединяйтесь по ссылке ниже👇:

*** — Слышь, парень… Ты это… Брось дурить, брось! У тебя вся жизнь впереди, ты что? — мужчина аккуратно подошел к Роме, который стоял на краю крыши. — Вот ёшкин кот, а! На пять минут дверь на крышу оставили открытой и тут ты… — А вы не лезьте! Я сам знаю! — шмыгнув носом, огрызнулся Рома, но от края крыши отошёл. — Тебе сколько лет-то? — мужчина начал пытаться заболтать мальчика, отвлечь. — Десять… — Ух ё! Совсем малец… — сказал мужчина и расстегнул свою рабочую сумку, которую держал в руках. — Мы тут будем крышу перекрывать, вот измеряем, обсчитываем, сколько нужно материала… Хочешь, покажу, как работает прибор? Смотри. Он называется лазерный дальномер. Мужчина протянул Роме свой лазерный прибор. Больше у него ничего с собой не было. — Лазерный? — переспросил Рома. — Это что? Как указка? — Ну, типа того. Смотри. Вот сюда нажимаешь и направляешь на… Через полчаса Рома и Михаил (так звали мужчину), всё ещё так и сидели на крыше, на безопасном расстоянии от края, и любовались на окружающую их даль и разговаривали. — А ведь хорошо, правда? — спросил Михаил и улыбнулся. — Жить прямо хочется, полной грудью дышать! Люблю с высоты смотреть. Смотри, город, как игрушечный, весь виден, как на ладони. Там храм вдали, вон как золотом маковки сверкают… Там площадь, памятник… Машинки снуют туда-сюда, светофоры, пешеходы суетятся… Вон там лес, а там… кладбище… И туда мы, браток, всегда успеем… Ты это… не плачь. Вернись к бабушке своей. А то от волнения хватит её удар, останешься совсем один. — Не останусь, — мрачно проговорил Рома. — У меня и отец, и мать есть. Только я им не нужен. Никому я не нужен. *** Когда Ромины родители развелись, ему было четыре года. Он остался с матерью, Даной, которая клялась и божилась, что ребёнок — это единственная радость в её жизни. С мужем Артёмом она развелась, потому что «не сошлись характерами», а на деле, всё было не совсем так. Дана не работала и не хотела. На этой почве они часто ссорились с мужем. Она считала, что Артём должен полностью её обеспечивать, а работать самой ей не нужно. Решила она так после декрета. До декрета она вполне себе нормально трудилась на одном предприятии в должности инженера. Но, по её словам, это было ужасно скучно, а ещё тормозило её развитие, как личности, не давало «инвестировать время и деньги в себя». Работать «на дядю» она больше не хотела, хотела уйти в самостоятельное плавание. А потом, после декрета, внезапно передумала, и решила просто остаться дома, и занимаясь саморазвитием. Саморазвитие настолько захватило Дану, что однажды, придя с работы, Артём застал супругу, увлеченно переписывающуюся с мужчиной, с которым она познакомилась на сайте знакомств. Случился скандал. Оказалось, что она целыми днями только и занималась тем, что «общалась». Дана кричала, что она свободная женщина, и не позволит себя поработить какому-то мужику! И вообще в этом «ничего такого» нет. Артём напомнил, что она не свободна, ровно с тех пор, как вышла замуж, пять лет назад. И у неё даже есть ребенок, которого он намеревается у неё отсудить после развода. Дана забилась в истерике. Разводиться она не собиралась, с ребенком расставаться тоже… Отсудить у жены Рому у Артёма не получилось, малыш остался с матерью. Победоносно улыбнувшись, свысока глядя на, бывшего теперь мужа, Дана прошествовала из зала суда, обнимая сына. Выглядела она, как всегда безупречно. Артём никогда не жалел денег на жену. Оказалось, что Рома нужен был Дане для того, чтобы получать на него алименты, Артём хорошо зарабатывал, плюс ещё выделял дополнительные деньги на сына. Дана звонила Артёму и сообщала, что сыну требовалось то одно, то другое. Зимняя куртка, — наступили холода, мольберт и краски, — Рома увлёкся живописью, боксёрская груша и перчатки, — ребёнок жаждет заниматься спортом… Спустя год Дана вдруг привезла мальчика к Артёму и заявила, что уезжает. На три месяца очень-очень далеко. К знакомому. При этих словах Артём грустно усмехнулся и едва сдержался, чтобы не влепить бывшей жене пощечину. Так Рома остался с отцом. К тому времени Артём встречался с женщиной, Вероникой, и они собирались вот-вот пожениться. Жили они уже вместе, в двухкомнатной квартире Артёма. Веронику не пугала перспектива выйти замуж за «мужчину с прошлым», а ещё, она любила детей и была совсем не против присутствия сына будущего мужа от первого брака, да тем более, всего на три месяца, как обещала Дана. Из разговоров с Ромой мало-помалу выяснилось, что с матерью он практически не жил, а жил, то с одной бабушкой, то с другой. И боксёрскую грушу мама ему так и не купила, и краски тоже… И о том, что мама уехала, он не жалеет, потому что и так её почти не видел. *** — Разве можно на ребёнка ругаться за такую мелочь! — возмутилась Настасья Васильевна. — Ты ему вообще кто? Мать? Нет! Артём! Ты почему позволяешь «этой» ругать своего сына?! Артём сокрушенно вздохнул. Всякий раз, когда к ним в гости приходила мать, они начинали ругаться. Сын не был «подарочком», он рос невоспитанным и избалованным. Артём подозревал, что его дружно избаловали обе бабушки, а также мать, Дана, которая, чтобы откупиться от ребёнка, дабы он ей не мешал «общаться» с очередным кавалером, разрешала ему всё, лишь бы он молчал и не беспокоил её. А живя у отца и Вероники ему стали многое запрещать. Например, есть фастфуд, который мальчик просто обожал. Выяснилось, что иногда он питался им всю субботу и воскресенье, пока был дома, а не в детском саду, ведь Дана очень не любила готовить. — Ну и что? Что в картошке фри ужасного? — восклицала Настасья Васильевна. — Всю жизнь жарили картошку и ели, ничего, все живы-здоровы. А наггетсы? Это же курица! Мясо! Белок! Пусть ест ребенок, он растёт, хочет кушать, это нормально. Ребёнок, улыбаясь, придвигал к себе поближе внушительных размеров бумажный пакет из ресторана быстрого питания, который принесла с собой бабушка, дабы «угостить внука». А Веронику Настасья Васильевна невзлюбила сразу, как только увидела. И когда Дана привезла Рому к Артёму, пожилая женщина была очень возмущена, ведь «там теперь живёт эта девка». А уж когда Вероника при ней поругала Рому, так вообще вышла из себя. — Нечего ребёнку нервы трепать! Ишь, воспитывает ещё! Это не твой ребёнок! Никакого права не имеешь! — возмущалась Настасья Васильевна, обращаясь к Веронике. — А ты, Артём, о чём думаешь?! Сегодня с одной живёшь, завтра с другой, а у ребёнка и так стресс, мать уехала… Мальчику не комфортно с чужой женщиной, разве ты не видишь? Не понимаю, зачем Дана его сюда привезла, когда здесь «эта»? Ох-хо-хо… Мать «по мужиkaм шляе.тся», отец живёт с «чужой бабой». Бедный малыш… После этих слов Артём выпроводил мать, сказав, что они сами разберутся. Вероника же молча ушла на кухню. Спорить с матерью своего будущего мужа она не хотела. Их ребёнок, пусть сами разбираются! Не хочет бабушка, чтобы мальчик тут жил, пусть к себе забирает. И вообще, месяц уже прошёл, осталось ещё два, потом Дана приедет и его заберёт. О чём весь сыр бор?! В конце концов Настасья Васильевна так достала сына, да и Веронику, что Рома был, наконец, переправлен к ней, в «лучшие условия». — У меня ему будет спокойнее, — сообщила Настасья Васильевна, свысока глядя на Веронику, всем своим видом показывая радость и гордость от того, что сын наконец поступил по её. Вероника и Артём в какой-то мере вздохнули с облегчением. Мальчик совсем не слушался и был неуправляемым. Артём не перестал общаться с сыном. Он периодически с ним гулял, покупал подарки. Но всё это неизменно порицалось Настасьей Васильевной: не туда ходили, не то купили и так далее и тому подобное. В конце концов Артём стал просто давать матери деньги, на нужды сына. А Дана не приехала. Она позвонила и сообщила, что вышла замуж. И ребёнок ей не нужен. И её новому мужу тоже. — Можете сдать его в детдом, — милым голосом изрекла она и прервала разговор. *** Прошло пять лет. Рома так и остался жить с бабушкой. От общения с другой бабушкой она ревностно его защищала, кидаясь на ту, словно тигр на добычу. Позже той бабушки не стало, и Рома стал единоличной «собственностью» Настасьи Васильевны. Именно об этом она мечтала, но именно это и стало её однажды тяготить так, что просто невыносимо. Иногда ей казалось, что она ненавидит своего внука всей душой. Рома с каждым годом становился всё непослушнее. Бабушку совсем не слушал, не учился, сбегал с уроков и подолгу прятался в школе, то в туалете, то под лестницей в каморке, где уборщица хранит тряпки и швабры, лишь бы не ходить на занятия, на которых он неизменно получал двойки. Бабушке звонили и писали учителя, её вызывали в школу, но ничего не менялось. Рома ругался матом и курил за углом школы. Этот факт даже продемонстрировали Настасье Васильевне, показав съёмку с камеры видеонаблюдения. — И это в десять лет, — сказала директор, сняв очки и устало потерев глаза. — А что будет дальше? Настасья Васильевна то и дело вела с Ромой душеспасительные беседы, но в результате они каждый день ругались. А однажды они так поругались, что Рома ушёл из дома. *** Продолжение >>Здесь