Страница историй

Этот маленький человек весом 49 кг., похожий на постаревшего Йоду, - выдающийся ученый, инфекционист с мировым именем, академик РАН Виктор Васильевич Малеев. Одно из моих главных потрясений в профессии. Невероятная судьба. Родился в 1940-м. Отец ушел на фронт и погиб. Неграмотная мама не могла прокормить сына и отдала в детских дом. Жили в Средней Азии, в Андижане. Практически все инфекционные болезни, свирепствовавшие в то время, обрушились на Витю, - корь, холера, менингит, малярия... К тому же он был дистрофиком: в 8 лет весил 20 кг. Слабый физически, этот человек продемонстрировал невероятную силу духа, хотя сам об этом не говорит и, похоже, даже не думает. Закончил андижанский мединститут (в Ташкент ехать было не на что), стал инфекционистом, потому что это было актуально, работал обычным врачом, даже несложные операции делал и роды принимал. Потом - Калужская область и, наконец, ЦНИИ эпидемиологии в Москве, с которым связано более полувека. Участвовал в ликвидации огромного количества эпидемий по всему миру, знает, помимо английского и немецкого, несколько восточных языков. По сей день свободно владеет узбекским, переводит, когда в инфекционную больницу попадают гастарбайтеры, и даже составил для врачей словарик из ста слов на узбекском. Автор ряда важнейших разработок, в том числе, растворов для предотвращения обезвоживания организма. Знаменитый регидрон, которым мы и сегодня отпаиваем своих детей, - его заслуга. Академиком, говорит, заставила стать жена, педиатр Вера Ивановна Малеева, с которой прожил 54 года. Говорила: зачем нам два врача в семье? Иди в академики. Пришлось идти. Хотя теперь сама этому не рада: дома денно и нощно звонит телефон, люди ждут советов, что делать в той или иной ситуации. Сейчас, во время эпидемии, покоя совсем не стало. Поэтому интервью писали не дома у академика, а во дворе на скамеечке. Чтобы об этой истории узнало как можно больше людей, делитесь, пожалуйста, ею в соцсетях 💛 Лескова Наталия

Умывшись, женщина легла на софу, задремала, но тут хлопнула входная дверь. Сергей уже топтался в прихожей. — Аня! Возьми у меня зонт! На улице жуткий дождик, я весь промок! — закричал супруг. Аня послушно встала, нащупала ногами тапочки, поспешила к Сергею. — Да, конечно. Добрый вечер, Сережа! — улыбнулась она. — Ужин будет готов через двадцать минут. Ты пока отдыхай. Давай, развешу твой плащ. Сергей сунул жене в руки мокрую одежду, ушел в гостиную. Там, расстегнув ворот рубашки, он открыл бар, вынул коньяк, плеснул себе в бокал, подержал его, наблюдая, как играет темными отсветами напиток, потом выпил. Налил ещё… Аня позвала к столу, пришлось закрыть шкафчик, идти к ней. Сережа сел на стул, забарабанил по скатерти пальцами. Потом, схватив вилку, быстро смел Анины котлеты и печеную под соусом картошку, отставил тарелку, вытер пухлые губы салфеткой, непременно тканевой, бумажные Сережа не терпел, а потом стал ждать чай. Он вздыхал сначала тихо, потом чуть громче, тем самым подгоняя Аню. Она же ела медленно, нехотя, кусок в горло не лез, но надо есть, не помирать же от дистрофии. Заметив нетерпеливый взгляд мужа, Аня наконец вставала, вынула его чашку из шкафчика. Вооружившись ситечком, женщина наливала Сергею заварку, всегда одно и то же количество, без чаинок, иначе Серёжа морщился и выливал чай в раковину, требовал налить другой. Свекровь, делясь секретами того, как привык жить Сережа, приучила Аню относиться к чаю чуть ли не как к божественному напитку. — Ты пойми, Аня, пить что угодно, лишь бы это было темного цвета и с черными, скукоженными листиками на дне, Сережа не будет. Ну вот такой он брезгливый человечек у меня! — тут она любовно смотрела на стену, за которой играл в шахматы Сергей со своим отцом. — Он любит хороший, дорогой чай, покупаемый всегда только в одном магазине, я тебе потом напишу его адрес, там подойдешь к Кларе, тамошней продавщице, и скажешь, что ты от Чижовой Галины Романовны. Клара тебе спецзаказы давать будет. Так вот, заварник обязательно фарфоровый, и накрывай, детка, его, чтобы тепло не терялось. Сережа любит, чтобы заварка была непременно кипяток. Дальше, вот ты наливаешь… Тут шел подробный инструктаж, как лить, какие ячейки ситечка единственно подходят для напитка, в каких случаях можно добавить чабрец или мяту. Аня слушала, кивала, запоминала… — Ты что, Ань! Совсем вы там с ума посходили?! — возмущалась Анина подруга, Катька, когда они зашли, кажется, в сотый магазин посуды, ища «именно такое» ситечко. — Налей ему обычного чаю, если не пьет такой, пусть воду хлебает! Ань, у меня ноги уже гудят, давай поиски ситечка перенесем, или я его вам на свадьбу подарю, а?.. — Нет, Кать. Ты иди домой, я сама дальше… — расстроенно говорила Аня. Уж очень ей хотелось угодить будущему мужу… Катерина, как и обещала, подарила злосчастное ситечко на бракосочетание. Ячейки оказались достаточно маленькими, а ручка достаточно длинная, чтобы Галине Романовне понравилось. И вот сейчас через это ситечко, оставляя на нём черные, развернувшиеся чаинки, стекала в Серёжину чашку заварка. Аня задумалась о чем–то, заварки получилось намного больше, пришлось выливать всё и начинать сначала. — Ань, ну ты чего? Уснула? Давай скорее, уже в горле пересохло! — недовольно засучил ножками под столом мужчина. — Да вот твой чай, — раздраженно бухнула на стол чашку Анна. — Сереж, а вот я вчера звонила тебе на работу, и мне сказали, что тебя там нет… Что ты взял отгул… Сергей выпрямился, его лицо из устало–недовольного стало раздраженным, сердитым. — Ты что, проверяешь меня? С каких это пор я должен отчитываться, где и когда я бываю, а? Да, я взял один день, чтобы съездить к своему школьному учителю, Петру Викторовичу. У того был юбилей, он очень просил заехать. Ну и что?! — Ничего… — Анна машинально смахнула в мусорное ведро остатки еды, стала мыть посуду. — И сколько ему? — Кому? — Юбиляру. Надо же было купить подарок, я бы могла зайти в ГУМ… — Ах, подарок… Я купил ему самовар, большой, пузатый, расписной самовар. Он ими увлекается, — махнул рукой Сережа. — Аня, ты бросай эти расспросы–допросы! Ну вот, чай совсем остыл! Мужчина с досадой оттолкнул от себя чашку, та накренилась, чай выплеснулся на скатерть, расплываясь большим, коричнево–желтым пятном. — Серёжа! Что ты делаешь?! — возмутилась Аня. Но муж уже ушел в кабинет, закрыв за собой стеклянную дверь. — Ну и ладно, — пожала плечами женщина. — Было бы предложено… Вчера невестке звонила Галина Романовна, выясняла, почему Сергей приезжает к ней такой хмурый, издерганный весь. Спрашивала, не может ли она чем–то помочь. — Нет, у нас всё хорошо, — как–то неуверенно успокоила её Аня. — Просто у вашего сына много дел на работе, такая ответственность, сами понимаете! Совещания, решения… Сергей работал в управляющих жизнью района структурах, был приближен к руководящим лицам, давно перестал быть мелкой сошкой, корона уже слегка давила ему на височки. Серёжина подпись стояла на многих документах местного масштаба… Как уж тут не издергаться, не ворочаться по ночам, размышляя… — Значит, ему просто нужно в отпуск! — догадалась Галина Романовна. — Точно! — кивнула Анна, вертя в руках найденный недавно гипсовый сувенир с надписью «В городе Сочи темные ночи». Вылитая из гипса половинка сердца с ломаным краем была куплена Сергеем явно без участия жены. Находка оказалась завернутой в туалетную бумагу и спрятанной в самый дальний угол бельевого шкафа. Аня полезла туда разобраться на полках, а тут эти «Сочи–ночи…» На фоне красно–охристого сердца было крупными мазками нарисовано море и стоящий на берегу мужчина. Его черный силуэт был хорошо виден на фоне заходящего солнца. Мужчина протягивал кому–то руку, но его спутника не было. Он, видимо, остался на второй половинке. Если спросить Сережу, что же это такое, и когда уже супруг успел побывать в Сочи, он наплетёт, что совершенно не понимает Аниных намеков, что сувенир ему привезли коллеги, что тот разбился случайно, и пришлось спрятать кусок. А потом Сережа просто про него забыл, закрутился… В Сочи, поди, сейчас жарко, цветут магнолии… А Сергей как раз неделю назад ездил в командировку в Подольск, очень, по меркам этого небольшого городка, длительную командировку. Вернулся коричневый, с четкой линией загара по коротким рукавам рубашки. «Надо же, какое солнце у нас, стоит выйти за черту Москвы!» — ехидно заметила Аня. Муж пропустил это замечание мимо ушей. …— Я поговорю с Сережиным папой, может быть он сможет организовать вам билеты на море, — сочувствуя сыну, прошептала Галина. — Вечером тогда узнаю, тебе сообщу. Всё, Анечка, пойду. Лев Петрович уже вернулся, буду кормить… — Да, конечно! — закивала Анна. — Пора кормить… Свекровь так и не перезвонила, видимо, билеты на море откладывались… … Весь оставшийся вечер молчали. Серёжа разгадывал кроссворды, Аня вышивала. По телевизору шёл какой–то концерт, большие напольные часы в дубовом чехле с прозрачной вставкой постукивали маятником, словно отбрасывали бильярдные шарики в лунки. Скоро муж сказал, что устал, ляжет пораньше. Аня кивнула, отвлеклась на минуту от пялец, переменила нитку и продолжила укладывать на ткани ровные, одинаковые крестики. Ближе к десяти вдруг затрезвонил телефон. Аня поспешила взять трубку, потому что от громких звуков Сережа всегда дергался во сне, стонал. — Алё! Анька, ты? — услышала женщина в трубке бодрый голос. — Я. Кать, не ори так! — А что? Спят усталые игрушки? Мои еще прыгают вовсю. Так вот, я что звоню… Катя на секунду замолчала, потом снова затараторила: — Твой Сережа тебе изменяет. Я видела его с какой–то губастой вчера в парке. Мы с детьми ходили кататься на карусели, а он с этой сидел на лавке, миленько так ворковал. Ань! Аня, что ты молчишь? Может, надо было сказать тебе при встрече… Такие вещи не сообщают по телефону, да?... ...>>ОТКРЫТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

- Дети старшие есть? - Нет... - Это сложнее... Что твои решили? Хоронить будете или... - Будем, - отвернулась, поджав губы, Ульяна. Санитарка понимающе вздохнула. Её забирали из роддома одну. Конверта с ребёнком не было как и не было вообще ничего: ни улыбок, ни поздравлений, ни скромного букета цветов... Был только муж с опущенными, виноватыми глазами и ужасная, обжигающая льдом пустота. Муж обнял её скупо, как чужой. Безо всяких напутствий и памятных фото они покинули здание родильного дома. - Я уже был... Кхм... - запнулся муж и ещё раз кашлянул. - У ритуальщиков... у стервятников этих... Всё заказал на завтра. Но ты, если хочешь, кхм, можешь внести коррективы. Венок белый выбрал, а гробик, он такого цвета, как... - Не важно. Я не могу... - Хорошо. Кхм... Ну до чего же предательски ярко светит солнце в этот декабрьский день! Где же ветер, где же хлёсткий дождь, где же мокрый, противный снег, лепящийся в лицо, как плевок Господа! Так было бы правильнее... Они молча прошли КПП и направились к машине. Ульяна с жалостью взглянула на покрытый грязью и пылью бок авто. - Ох и грязная же она у нас. - На мойку забыл заехать. Ещё три дня назад хотел, да тут... Кхм. - Ты заболел? - Нет. С чего ты взяла? - Покашливаешь. - Да нет, это так... Горло сводит от нервов. Они сели в машину и Саша, муж Ульяны, завёл мотор. Сразу тронулись. Всё тот же город и те же улицы с прибившимися к бордюрам окурками. Голые деревья на фоне унылых фасадов домов. Синее небо без туч. Ржавый забор школы. Голуби на проводах. Серая лента асфальта. На третьем месяце беременности Ульяна заболела простудой, но скорее всего, это был грипп, не обошлось без лечения. После выздоровления у Ульяны пошла сыпь на пояснице. Инфекционист сказал, что это герпес и Ульяна пропила назначенные таблетки. Они не помогли. Другой врач, уже дерматовенеролог, распознал аллергическую реакцию, он назначил мазь и сыпь у Ульяны прошла. На этом неприятности со здоровьем во время беременности у неё закончились, Ульяна стала ждать дня родов. В день предполагаемого дня родов у Ульяны начались схватки, они были слабыми, но Ульяна решила ехать в роддом. - Раскрытия нет вообще, - заключила акушерка, - надо останавливать схватки, пока шейка не успела раскрыться. Ей дважды сделали капельницу, но схватки не прекращались, они усиливались. Ульяна промучилась ночь, а утром её опять осмотрели - началось раскрытие. Решили проколоть водный пузырь. - Воды нормальные? - поинтересовалась Ульяна. К родам она готовилась основательно и начиталась информации в интернете. - Да, прозрачные, зелени нет, всё хорошо, - ответили ей. В ход пошла новая капельница, теперь уже для усиления схваток. Через шесть часов кардиотокография показала ухудшение состояния плода и Ульяне предложили сделать кесарево. Операция прошла хорошо. Девочка выглядела вполне здоровой, она заплакала, её показали Ульяне и приложили к груди и на этом всё... Ульяна увидела дочь только на следующий день в реанимации, обвешенную катетерами и трубками, подключенную к ивл. Изо рта девочки, а точнее из лёгких, шла кр овь. - Пневмония, - пояснил врач, - глотнула инфицированных вод, инфекция одна из тех, которыми вы переболели во время беременности. На третий день жизни, когда состояние крохи вроде бы стабилизировалось, Ульяна сидела в палате и усиленно пыталась сцедить молозиво, она молилась всем святым и муж тоже впервые за много лет отправился в церковь, а позже он должен был позаботиться о том, чтобы сменить имя малышке, потому что сноха подсказала, что ребёнку могло не подойти имя... Глупость, конечно, но тут уже во всё поверишь, поэтому родители выбрали другое имя - по святцам. И в тот момент, когда Ульяна сидела и сцеживалась, уверенная на сто процентов, что её ребёнок будет жить, вошёл врач и остановил её. - Мне очень жаль, - сказал он между пространными медицинскими пояснениями. Мелькают лица за серыми стёклами встречных автомобилей. Их должно быть трое в машине, но они снова вдвоём. "Мне очень жаль - какая глупая, заезженная фраза!" - возмущалась про себя Ульяна. - "Жить-то теперь дальше как, если весь мир перестал существовать, он замер, остановился на том переломном моменте, натянутом, как тетива?!" Родственники отводили взгляды. Они считали, что виноваты врачи, что затянули с кесарево, и надо доказывать это, наказывать виновных... Но Ульяна, погружённая в горе, не хотела ничего, ей и шевелиться лишний раз было в тягость. Она решила, что после новогодних праздников выйдет на работу, ведь дома, в окружении всех этих детских вещичек, которые рука не поднималась раздать, отдать или выкинуть, можно было сойти с ума. Новый год и Рождество Ульяна с мужем встречали у родителей в посёлке. В вечер Рождества решили затопить баньку. Сначала париться пошли мужчины и задержались там надолго. Ульяна с мамой попали в баню только после одиннадцати вечера. Из-за шва Ульяне нельзя было париться, но маме было боязно оставаться одной в тёмном саду на задворках, где стояла баня, поэтому Ульяна пошла с ней. - В эту ночь начинаются рождественские гадания, ты знаешь? - сказала мама, выйдя к Ульяне в предбанник, - помню, мы в молодости с девчонками гадали на суженого. Ульяна вдохнула горячий, пахнущий берёзовым веником воздух, который залетел в предбанник вслед за матерью. Её клонило в сон. - И как? - Ой... Да зеркала, помню, ставили и ждали, ждали... А потом что-то как показалось в том зеркале! Будто чёрная фигура издалека начала к нам идти! Ну мы завизжали и врассыпную. С тех пор не гадали. А хочешь мы с тобой сейчас?.. - Ни за что! Ульяна помогла матери обмыться и та засобиралась домой, устала. - Ты иди, а я ещё посижу здесь немного. Хочу побыть в одиночестве. Где-то скрипела, кряхтя и чуть слышно, половица, словно дерево расходилось от жара. Ульяна легла на скамью. По углам предбанника, под потолком, жалась к стенам пыльная паутина. А за окном снег и ветви вишен укутаны в белый... Сердце Ульяны не отпускала тоска. Она прикрыла глаза, стараясь ни о чём не думать, а слушать только банную печь и то, как за окном гуляет ветер... Ульяна начала дремать. Перемежённое с реальностью наваждение постепенно втягивало Ульяну в сон, который казался таким долгим и насыщенным, а на деле длился не более десяти минут. Ей приснилось, что она дома, у себя в квартире, и подходит к детской кроватке, которую они заранее купили. Движение в кроватке привлекло её внимание, там что-то возилось... - Мама, - улыбнулась ей новорожденная девочка, её дочь. Ульяна очень хорошо успела её запомнить. Новорожденная девочка открывала ротик и из него вылетал чистый детский голосок. Она говорила, как взрослая. Ульяна смотрела на неё во все глаза и не могла поверить - может, ей лишь приснилось, что дочь умерла, может весь тот наполненный кошмаром месяц и был только сон, а в реальности всё хорошо?! Но младенцы, тем более новорожденные, говорить не умеют! Осознание пришло к Ульяне, как молния, и она заплакала. Девочка опять открыла розовый ротик: - Мамочка моя любимая, пожалуйста, не плачь. Всё будет у тебя хорошо, верь мне! У тебя родится дочь. Назови её Настей. И не переживай ни о чём, теперь всё будет в порядке..." И тут Ульяна проснулась. Она резко почувствовала себя легче, словно гора спала с плеч, но остался ещё песок, в котором она увязла... Время лечило Ульяну и постепенно жизнь стала набирать прежние краски. Она вывезла все детские вещи к родителям, оставив себе одну погремушку, и вышла на работу. Будни засосали её в привычное русло, она вновь стала смеяться, не испытывая чувства вины, заново научилась испытывать радость от прожитого дня. Врачи сказали, что ей нельзя беременеть в течение двух следующих лет после операции, но так уж вышло, что беременность наступила через полтора года. Ульяна поняла, что беременна, когда даже не было задержки. Она болела, пила антибиотики и вдруг словно что-то отодвинуло её руку с таблеткой ото рта... Это было как щелчок в голове - осознание новой жизни внутри себя. Антибиотики были сильными и гинеколог убеждала Ульяну, что беременность необходимо прервать. - Нет, я буду рожать! Едва Ульяна выкарабкалась из одной болячки, как тут же подоспела другая и опять без антибиотиков было не обойтись. Ульяна начала принимать сильнодействующие препараты, в инструкции к которым беременность значилась как чёткое противопоказание. Тут уж все начали заставлять Ульяну делать аборт: и муж, и родители, и свёкры, и, конечно же, врачи... Ульяну разрывало от противоречий, она так хотела ребёнка, она верила, что тот сон был не напрасным, но что если это на самом деле был лишь сон, а ребёнок родится инвалидом или вообще снова умрёт? Риск огромен! У неё всего второй месяц беременности, закладываются органы и ткани, что угодно может пойти не так! Настал день, когда Ульяна должна была идти записываться на аборт. Решение с ценой в миллионы её нервных клеток... Она проснулась по будильнику, но дремота захватила её опять и в этом липком, не отпускающем состоянии полусна в её голове медленно проползла тяжёлая мысль: "Ну всё, надо вставать, выбора нет... Здесь уже ничего не поделать...". И как только она подумала об этом, что-то извне закричало что есть мочи ей в ухо и это был голос её дочери, тот самый, которым она говорила с Ульяной в прошлом сне. Её оглушило от крика: "НЕ СМЕЙ!!!" Ульяна молниеносно проснулась и села на кровати. Она поражённо оглянула комнату. В квартире, кроме неё, не было ни души. Не счесть сколько анализов и УЗИ назначали Ульяне во время той беременности. Она подписывала документы, что все последствия берёт на себя. Родители и свекры были уверены, что в лучшем случае она родит инвалида, называли её безответственной, сумасшедшей, помешанной... Ульяну поддерживал только муж, он, как и Ульяна, верил, что всё будет хорошо. Им оставалось лишь молиться. За две недели до родов Ульяну положили в отделение патологии беременности. Вскоре к ней в палату подселили другую беременную. Звали её Настя. Именно так они с мужем и собирались назвать свою дочку, которая вот-вот должна была появиться на свет - так, как завещала Ульяне во сне новорожденная малышка. За вечерним чаем Ульяна задумалась о том, что ни разу не поинтересовалась значением этого имени. Она спросила у соседки: - А ты случайно не знаешь какое значение у имени Настя? - У моего имени Настя? Конечно знаю. Воскресшая. Воскресшая! Ульяну пробило ознобом и чайная ложка выпала из рук. На следующий день она родила свою Настю - крепкую, здоровую девочку, оказавшуюся позже жизнерадостной шалуньей. "Моя дочь. Моя воскресшая дочь" - так подумала Ульяна, когда их забирали после выписки домой. Март стоял на дворе и снова светило солнце. Малышка поморщилась от ярких лучей и Ульяна прикрыла рукой её личико. Она остановилась, прижимая к себе драгоценный свёрток, посмотрела прямо на солнце и улыбнулась ему - "спасибо тебе, ясное небо, спасибо, Господи, за всё!" Автор: Пойдём со мной  Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

Цех, куда её взяли работать фасовщицей, находился за городом. Добираться приходилось сначала до автобусной остановки на окраине, а там уже пересаживаться на служебный транспорт, забирающий рабочих. Обратно так же. На дорогу уходило страшно много времени, но зато там неплохо платили. А для Леры сейчас это было главным. Она клевала носом, думая, как сейчас пожуёт чего-нибудь и завалится спать. Без привычки девушка здорово уставала. Иногда сил не хватало даже на то, чтобы помыться, и она принимала душ уже после пробуждения. Нет, совсем не об этом мечтала Лера, уезжая из дома. Снова накатила обида. Если бы не мама, она бы, наверное, и не уехала никуда. Просто достало всё. Ромка — первая Лерина любовь. За ним половина девчонок из класса бегала, а он в восьмом вдруг пересел к Лере. И ладно бы ещё она отличницей была, как Галя Зимина, или красавицей, как Ира Рыжих. Нет, Лера — среднестатистическая троечница со среднестатистической внешностью. Что уж Ромка разглядел в ней такое, непонятно. Однако таскался за Лерой хвостиком, и все окончательно решили, что это та самая злая любовь, ну, знаете, когда полюбишь и животное с рогами. А спустя два года вдруг остыл. Так у них, мальчишек, бывает. Но Леру так просто не остановить. Она даже на учёбу подналегла и в десятый поплелась вместе с ним. Хотя нужен был он ей, тот десятый... - Не дури, Лера. - Сказала тогда мать. - Шансов поступить после ЕГЭ у тебя нет почти. Иди в техникум, там возьмут. Но Лерка лишь зыркнула обиженно в её сторону. Мать называется. Совсем не желает поддержать родную дочь. От Ромки Лера всех девчонок быстро отвадила. Кое-где и кулаками поработать пришлось. Едва не поставили на учёт. Какой-то мамин знакомый похлопотал. Уговорил родителей одноклассницы не портить девочке жизнь, денег дал, наверное. А мать начала пуще полиции за Леркой следить. Как будто сама молодой не была. А потом хуже того. Стал к ним захаживать тот самый знакомый. Лера быстро догадалась, что встречаются они не первый день. Значит, мать всё это время Лерку гоняла, а сама строила свою личную жизнь. Вот так-то. Автобус проезжал мимо ночного клуба, откуда вывалила толпа весёлых молодых людей. В носу засвербило от обиды. Вспомнилось, как мать чуть ли не за волосы вытащила её с местной дискотеки, куда Лера по привычке последовала за предметом своих воздыханий. - С ума сошла! Мы с ног сбились, тебя ищем. - Она ворвалась тогда в клуб и, увидев расфокусированный Леркин взгляд, велела: - Домой! Живо! - А что будет, если не пойду? - Лера покосилась на стоявшего в стороне с ребятами Ромку и демонстративно потянулась к пластиковому стаканчику. - А вот что! - Мать ухватила её за шиворот, прихватив заодно длинные волосы, и с силой потащила к порогу. - Игорь, куртку её возьми. Дома Лерка рыдала и орала матери и её Игорю: - Не буду я с вами жить! Школу закончу и уеду! Замуж выйду! За Ромку! - Да хоть за Ромку, хоть за Сашку. - Мать уже успокоилась. - Вот когда выйдешь, начнёшь жить самостоятельно, тогда делай, что хочешь. А пока ни пить, ни шляться я тебе не позволю. Пошла в десятый, учись! - Ладно. Припомню я вам. - Зло бормотала она, размазывая по щекам тушь. Промучившись кое-как два года, с трудом сдала экзамены, один с пересдачей. Ромка уехал учиться. - Говорила тебе, иди в техникум. - Вздохнула мать. - Сейчас бы уже наполовину с профессией была. Ладно, устрою к нам в магазин, товары раскладывать будешь. - Не собираюсь я там за копейки надрываться. - Фыркнула Лера. - А другой работы здесь для тебя нет. Лерка, схитрив, через подружку выведала у Ромкиных родителей его адрес. Приедет она, и никуда он не денется. Собрала все накопленные с дней рождений деньги, ещё чуть у девчонок заняла, пообещав вскоре отдать. Ей бы только до Ромки добраться, хотя он уехал и не попрощался даже. Но это потому, что Лерина мать на него волком смотрит. Если бы не она, всё бы у них хорошо было. Уехала потихоньку, но записку оставила, чтобы мать в полицию не побежала. Хоть и не нужна ей Лерка, но кто знает, что в голову стукнет. Пусть сколько угодно живёт теперь со своим Игорем. Когда Лера попеняла ей на такую несправедливость, что мать ответила? - Я тебя, слава богу, вырастила. Одна, заметь. И сейчас не гоню. Но немного своего личного счастья, согласись, заслужила. Ты замуж грозилась выскочить. А мне что? Век одной доживать? Нет уж, дочь. Игорь тебя ни словом, ни делом не обидел. К нему уйти я могу, да только боюсь, совсем ты без присмотра с катушек слетишь. Поэтому, пока не начнёшь себя обеспечивать, жить будем вместе. А там время покажет. Вот как тогда мать рассудила. Опять всё в свою пользу. Она вздохнула. Скорее бы добраться. Комнату в бывшем общежитии Лера сняла по счастливой случайности, когда сидела у Ромкиного института и размазывала по щекам сопли. Потому что этот козёл даже разговаривать с ней не захотел. Увидев девушку на вахте общежития, смутился, вывел на крыльцо. - Ты зачем припёрлась сюда? - Ром, ты чего? Ты из-за матери? Так я к тебе сюда приехала. Она больше лезть не будет. - Из-за какой матери, Лер? Она у тебя нормальная. Из-за тебя. Я тебе два года пытался объяснить, что ничего у нас не получится, чтобы ты не таскалась за мной. - Я таскалась? - Оскорбилась Лера. - А кто ко мне пересел? - Ну ты вспомнила. Мы тогда детьми были. Ну, дружили. А потом разонравилась ты мне. Я, кажется, ничего тебе не обещал. Ты в нашем городке всех достала, а теперь что, сюда приехала? Ничего не будет, Лер, пойми. У меня здесь девушка есть. - Что, уже? Так это ерунда, Рома. Сколько вы с ней? А мы три года встречались. - Встречались? В восьмом год дружили по детству. А два я от тебя бегал. И, знаешь, не вздумай и здесь устроить своё шоу. Здесь за тебя заступаться некому будет. И дядя Игорь не спасёт. Ромка развернулся и ушёл обратно в общежитие, а она, наревевшись и промаявшись ночь на вокзале, утром пришла к его институту, чтобы ещё раз поговорить. Может быть, здесь, у однокурсников на глазах, он не осмелится прогонять её. Но Ромка почему-то не пришёл. Или она пропустила его случайно. Хотелось спать, есть, познабливало, словно она начинала заболевать. И вид у Лерки, наверное, был не очень, потому что какая-то девушка, сбежавшая со ступеней, вдруг остановилась. - Эй, ты чего? Случилось что-то? Отчислили? - Да. - Неизвестно почему соврала Лера. - Домой не хочу, а жить негде. - Понятно... - Протянула девчонка. - А квартиру снять? - Денег не хватит. Там ещё залог нужен. - Хочешь, скажу, где подешевле? Я сама там жила, пока место в общаге ждала. Там тоже общага, только бывшая. Люди комнаты повыкупили, сами в квартирах живут, а их сдают таким, как мы с тобой, или работягам. И залог никакой не нужен. Там на двери всегда объявления о сдаче комнат. Так Лера попала в общежитие. Душ, туалет и кухня на этаже. Хорошо хоть в комнате есть холодильник и плитка. Взрослая жизнь оказалась не слишком весёлой. Деньги заканчивались слишком быстро. Раньше она даже не задумывалась об этом. Если бы мать вела себя по-другому... Она звонила Лере, но девушка сбрасывала звонки, отделываясь сообщениями. Задумавшись, она едва не проехала остановку. Выпрыгнула из автобуса и пошла в сторону общежития, не глядя по сторонам. - Лерка! Лера подняла голову. Галка Зимина, их классная заучка. Хорошо ещё, что они не дружили и денег у неё Лера не занимала, а то бы сейчас не знала, что и сказать. - Лер, привет! Так, значит, ты здесь? - Я здесь. - Лера вдруг подумала о том, как выглядит сейчас. - А ты что в городе делаешь? Ты же, кажется, дома осталась? Удивительно, но отличница Зимина не поехала поступать. Поговаривали, что у неё заболел отец, и Галя, несмотря на уговоры домашних, решила пока остаться с семьёй. - Мы с мамой папу в больницу привезли. - Галка счастливо улыбнулась. - Знаешь, всё оказалось не так страшно, как предсказывали. Папе операцию сделали, он на поправку идёт. Приехали вот на плановый осмотр. - Я рада. - Буркнула Лера. - Ну пока. - Подожди. - Галя вдруг нахмурилась. - Ты что, про маму даже не спросишь? Тебе совсем всё равно? - А что спрашивать? Живёт и живёт себе. - Хотя бы, как операция прошла. - У кого? Галка вытаращила глаза. - Как у кого? У тёти Нади, мамы твоей! Лер, ну ты даёшь. Я знала, конечно, как ты к ней относишься, но до такого... - Замолчи! - Резко оборвала Лера. Сон как рукой сняло. - Нотации читать мне не надо! Что с матерью? - Так они с моим папой в одно время в больнице лежали. - Растерянно произнесла Галя. - Тёте Наде операцию на желчном делали. Она, правда, отказывалась долго. Я думала, ты знаешь? - А сейчас как? - Сделали нормально. Она спрашивала, не переписываемся ли мы с тобой. Сказала, что ты ничего не рассказываешь о себе. Лер, она же волнуется. А ты приехать совсем не можешь, да? Учёба? - Пока, Галь. Лера развернулась и ускорила шаг, оставив за спиной растерянную Галку. Какое ей дело? В комнате бросилась на кровать лицом вниз, забыв поесть. Но, несмотря на сильную усталость, сон не шёл. Она вдруг вспомнила, как болела маленькой. Мать носила её, уже тяжёлую, на руках, завернув в одеяло, и бессильно дула на пылающий от температуры лоб. А потом сидела, меняя холодные компрессы. Забежал кто-то из соседок. - Надя, как Лерка? - Врач сказал, организм борется. - А в больницу чего? - Со мной не кладут. Отделение переполнено. А одну её я разве брошу. Велели, скорую, если что, вызывать в любое время суток. Да они приезжали уже, укол сделали. Сказали, должно стать легче. Лерка всё же задремала. Снился Новый год, отчётливый запах мандаринов и большой сказочный замок под колючими ёлочными ветвями. Тогда она думала, Дед Мороз. Интересно, сколько же он стоил? Мать всегда работала одна. Отец алименты не платил даже по решению суда. И в конце концов мать лишила его родительских прав. - Ты меня без отца оставила! - Крикнула как-то Лера. - Глупая. Я сделала всё, чтобы он потом не тащил из тебя деньги. Он может. Лера вздрогнула и проснулась. Сил подняться всё ещё не было. Она никогда не слышала, чтобы мать жаловалась на здоровье. Пила иногда какие-то таблетки. Она даже больничных не брала. Теперь Лера понимала, почему. Она в детстве часто болела, даже в школу пошла на год позже остальных, и маме приходилось оставаться с ней. Свои болезни она перехаживала на ногах, потому что на работе и так были недовольны частыми отлучками. А ещё Лера знала теперь, что чем меньше работаешь, тем меньше получаешь. В голове один за другим всплывали эпизоды детства. Она вдруг поняла, что за множеством подростковых обид совсем перестала вспоминать хорошее. И слово «мать» вытеснило из её сознания другие: «мама», «мамочка». А если у неё самой потом будет ребёнок, сможет ли она всегда и всё разрешать ему? Будет ли довольна им? Это, судя по её, Лериному, характеру, вряд ли. И тогда её сын или дочь тоже будут зло называть её «матерью»... Лерка села, открыла календарь в телефоне и принялась считать смены. Праздник через неделю, в последнее воскресенье ноября. Она сменяется в субботу утром. Выспаться можно и в автобусе. Лера сейчас научилась засыпать чуть ли не стоя. Только вот мать, мама... Что, если она опять посмотрит на неё так же, как часто смотрела в последнее время? Девушка повертела телефон в руках, отложила, снова взяла. Всё равно мысли не дадут уснуть. - Мама... - Лерка, привет! Где ты, ребёнок? Я едва не сошла с ума от волнения. Сначала хотела в полицию, потом почувствовала, что нельзя, не надо. Хорошо, хоть сообщения приходили. - А если это писала не я? - Я все твои ошибки знаю наперечёт. - Голос дрогнул. - Ты как? Лера слышала, что мама с трудом сдерживает слёзы. Ей и самой хотелось зареветь. - Мам, а ты? Я Галку видела, она про больницу сказала. Я приеду, мам, ладно? - Конечно. Приезжай, дочь. Насчёт денег не волнуйся. Мы с Игорем отдали девочкам. - Мам, я... - Всё потом, Лера! Всё наладится. Просто возвращайся. Слышишь? - Слышу. Мам, я в следующую субботу приеду. Вечером, поздно. - Я буду ждать. Лера положила телефон рядом с подушкой и провалилась в сон. Открыла глаза, когда в окно заглядывало робкое ноябрьское солнце. Ничего себе она поспала. Сходив в душ, вдруг поняла, что страшно хочет есть. Разбив яйца на нагревшуюся сковороду, включила телевизор: - К приближающемуся Дню матери готовятся и самые маленькие воспитанники нашего коллектива. «Мама… Это слово дорогое - Выразительно декламировал аккуратный ясноглазый мальчишка. - Первое у каждого из нас. Это слово близкое, родное В день веселья, испытаний час. Мама… В этом слове столько света, Нежности, заботы и любви! К маме мы приходим за советом, С мамой делим радости свои. В этот праздник мы желаем мамам Счастья и здоровья на года. Об одном лишь только мы мечтаем — Чтобы с нами были вы всегда!» (с) Лера улыбнулась и быстро набрала сообщение: «Доброе утро, мама!» Пускай ваше материнское сердце не знает печали, а ваши дети будут вашей гордостью, радостью и самой большой любовью в этом мире. С праздником! Автор: Йошкин Дом Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

20 лет назад всю страну облетели слова Саши Погребова из Беслана, которые он крикнул чеченскому бандиту в лицо: "Христос Воскрес!" и первым выпрыгнул в окно осаждённой боевиками школы. Он вывел почти сотню ребятишек. Потрясению взрослых людей не было предела, когда среди взрывов и выстрелов той страшной бойни, из разбитого окна выскочил окровавленный мальчишка, а за ним вдруг повалили девочки в разодранных окровавленных, грязных платьях, малыши в трусиках, все в крови, своей и чужой, в пыли и пороховой гари. Там, откуда бежали дети, рвалось и ухало, свистели пули. Боевики не ожидали такого поступка от запуганных насмерть детей, которые, до сих пор, беспрекословно, все сидели по углам, сбившись в хаотичные кучки и трясясь от страха. И вдруг, рванули, вмиг, как по команде, за одним пацаном! На счастье, в переулке дежурила "Скорая", на которую бежавшие дети налетели. Сашку подхватили на руки, он стал первым пациентом у врачей в этом кошмарном дне. Дети бежали один за другим, мужчины бросались к своим автомобилям - везти детей в больницы. А Сашка лежал лицом вниз на носилках и еле слышно, дрожавшим голосом, рассказывал врачам, время от времени переводя дыхание и глотая слезы, что с ним произошло: - Боевики над нами издевались....били нас...пинали берцами. Воды не было, и мы все пили мочу. Мы все раздетые сидели, они разрывали на нас одежду, даже на девочках, и один террорист увидел у меня крестик на шее... Он начал тыкать стволом автомата в мою грудь и потребовал: "Молись перед смертью своему Богу, неверный!". И сорвал крестик с шеи. Мне было очень страшно! Я не хотел умирать! Я не знал как молиться! Про Бога я знал только два слова. И я закричал: "Христос Воскрес!" И бросился в открытое окно...не знаю как это получилось. Позже, мама одной из спасшихся девочек говорила репортерам, что ее дочь в числе сотни других побежала за этим смелым мальчиком, сама не знает почему....какая то Сила подняла с пола и толкала к окну. Услышала этот истошный крик: "Христос воскрес!" и побежала...... Многие остались там...а она побежала.... Диана изрезала все свои ступни битым стеклом, как все бежавшие дети. Но жива! Жива! Не зря она, мама, молилась под стенами школьного здания все время, пока дочь с другими детками была в заложниках.. Не зря! Мать свято верит, что Диану спас Бог! Два слова: "Христос воскрес!", выкрикнутые в отчаянии одним мальчиком, спасли в тот день сотню жизней. Господь умеет спасать тех, кто понадеялся на Него всем своим сердцем! Из Сети Еще больше интересных историй из жизни - в нашей группе. Подписывайтесь, чтобы не потерять 💛

И все потому, что врачиха у нас такая рехнутая. Другие вон ни на каких учетах не стояли, приехали, да и рожают. Мой там умаялся – девки, хозяйство. А я тута... Сказал, с сыном возвращайся, – крикливая бабенка говорила порывисто, тампон не получался, она со злостью раскручивала его и закручивала опять. С врачами она говорила по-другому – шепотком, подбирая жалостливые и ласковые слова, заискивала. Но как только они выходили из кабинета – ругала почём зря. – А коли девку родишь, выгонит чё ли? – Ох, и не говори. Обереги, Господь. Думаю и правда – выгонит. Он и вторую-то, когда принесла, так пил неделю беспробудно. Обвинял за девку, как будто я виновата. А уж теперь и не знаю.... – Да куда он денется, дочка ведь, – успокаивали бабёнки. – Да... Куда он без меня. Там ведь ещё двое. Разе справится...,– соглашалась та, – Но ведь... эх, парня мне надо родить обязательно. – А вы знали, что чтоб пятен этих пигментных не было, надо во время родов волосами лицо тереть? Женщины менялись, рожали, уходили в послеродовые палаты. Наступило время и у Катерины – крикливой ожидательницы сына. Она рожала плохо, ругала врачей, кричала и терла волосами лицо, вспоминая про пятна. – Чего ты в лицо-то дуешься? Сказала ж – третьи роды, а так и не научилась? Врач надавила ей на живот. Катерина почувствовала облегчение и сразу услышала тонкий писк. – Кто? Кто там? – Да погоди ты! Врач возилась, долго не отвечала. – Кто? Мальчик? – Де-евонька. – Как? Как девонька? Вы чего? Оооо, – завыла роженица. Но тут ей сказали, что еще не всё кончилось, второй ребенок идёт. С надеждой, что хоть вторым будет сын, роженица поднатужилась. – Девка! Ещё одна. – Чего-о! Нет... У меня ж дома две! Зачем? Оооо, – роженица выла, но уже не громко, а уж совсем жалостливо. – Ну, чего ты, чего. Дочки – это ж мамкино счастье. И разные они вон у тебя. Смотри-ка. Но роженица отвернулась. Глаза б не видели! Что мужу скажет? Отправил он ее за сыном, а она ему двух девок – на. Шел ей тридцать четвертый год, дома – пьющий муж, безденежье, и теперь – четверо девчонок. В послеродовой палате она лежала, отвернувшись к стене, и все поначалу думали, что случилась у роженицы беда. А когда санитарка принесла детей кормить, так не сразу и уговорила. Мать отпихивалась от нее локтем, никак не хотела встать. Но встала под уговоры санитарки, посмотрела на девочек. – Смотри-ка, первая вот махонькая. Всего два двести. А вторая, видать, все себе забрала – почти три кило. Это ж надо, двойня, а вот смотри какие разные. Катерина потянулась к маленькой. А на вторую покосилась. Зачем она? Вот хватило б и одной, первой. А если б ещё и мальчонка... Чай, эта большая всё у нее там внутри забирала, все соки мамкины. И сразу, почему-то, с первых минут знакомства, невзлюбила Катерина вторую – более светловолосую и крупную дочку. Будто она и виновата в том, что родился не сын, что первая – недокормыш, что терпеть ей теперь от мужа претензии и пьянство. Она накрывалась с головой одеялом и выла белугой на всю палату. Уж передали ей, что пьяный муж разнёс, от вести про рожденных девок, старый забор, что старшие ее дети – у тетки Любы, сестры давно умершей матери. Тетка Люба приехала к ней дня через три. Вкачалась в палату – грузная, берет набекрень, на плечах халат, тяжёлая сумка. – Здоровы будьте, бабоньки! – она обвела палату глазами, направилась к Катерине, устало приземлилась на кровать, – Ты подумай, дорогу занесло, думали и не будет уж автобуса. Хвать, приехал Витька. Ох, лихач, чуть не ... в дороге-то от страху. Вота, тут я тебе вареньица привезла, и курочку. За девчонок не переживай, у меня они – чистые, накормленные, в садик вожу. Уж готовлю только то, что они едят. Сама-то уж... – Лёшка как? – перебила Катерина. Тетка Люба махнула рукой. Было понятно – плохо. Пьет, не может остановиться. – Ты-то как сама? Оправляешься? – Заживает. Только реву всё, тёть Люб, – Катерина приложила руку к лицу и заплакала опять. – Ну, ну...Чего реветь-то! Бог детей даёт, разе не счастье? Она убрала привезенное, отодвинула ногой сумку, полюбовавшись новыми, привезенными дочерью сапогами, и шепнула Катерине, наклонившись. – Разговор есть, выйти-то сможешь? Катерина втянула носом, кивнула. Чего-то уж больно таинственно звала ее тетка в коридор. Они отошли к окну в торце к большой раскидистой пальме. – Кать, четверо-то детей тянуть тяжело. Согласна ли? – Да, говорю ж, реву... Тетка взяла ее за руку. – Вот-вот. А Светке моей пятый десяток пошел, говорят уж не будет детей. Отдай ей одну девчонку, а... Одну из двойни. Она и денег немного даст, и сапоги новые тебе привезет за так. – А как? – почти не задумываясь практически согласилась Катерина, шмыгнув носом, – Как отдать-то? – Она уладит. У нее подружка в районе в паспортном. Ох, и туда подарки, – вздохнула большой грудью тетка Люба, – Коли согласна ты... – Согласна. Тёть Люб, я ж сдохну с двумя-то. Сами знаете, нету у меня помощи, – жалостливо тянула Катерина. Вскоре к матери из райцентра приехала Светлана. Она совсем не походила на местных женщин: короткая стрижка, брючки, дублёнка, интересная лохматая шапка и большие очки. И поведением отличалась: о себе рассказывала мало, улыбалась и отмалчивалась. А ещё у Светланы как будто был животик, правда небольшой. Бабы решили – ждёт. Так уж давно пора. Работала Светлана в Кирове, в магазине промтоварном, владела дефицитными товарами, и здесь, на своей родине, чувствовала некое превосходство над бабенками, мечтающими отхватить в местном лабазе хоть что-нибудь стоящее. Приехала Светлана к Катерине в роддом. В палате заблагоухало духами, какой-то совсем нездешней свежестью. Все вопросы решили, Катерина расписалась, где надо. – А посмотреть-то девочек хочешь, чай? – интересовалась Катерина, когда Светлана намерилась уж уходить. – А я уже... Я как приехала, так к врачам сначала пошла. Мне показали их... – И пустили? – удивлялась Катерина, зная здешние строгости. – Ну, так... Я ж заранее договорилась. Все не так просто, Катенька. – И чего? Какую берешь? – Катерина была уверена, что Светлана возьмёт крупную. – Для документов это вообще не важно, но я возьму темненькую, которая поменьше. Кстати, в селе слух пустим, что померла одна твоя девочка. – Оой, – Катерина приложила ладонь к лицу, заплакала. – Вот только не начинай! Кать, ты ж согласилась. Я уже столько денег извела, и сил... Ты тут лежишь, прохлаждаешься, а я вся убегалась, чтоб дела эти решить. – Так ведь двойню делим, чего делаем-то! – подвывала потихоньку Катерина. – Не плачь. Я тебе там такие сапоги привезла, финские. Обалдеешь. И девочка расти будет со мной в достатке. У меня всё для нее будет. Уж поверь... И родня мы, похожесть их объяснимая. Да и разные они, вроде... – А денег-то дашь? Лешка-то ведь... – Дам, конечно. И тряпья передам. Буду своей покупать чего, так и твоей прихвачу. – А может покрупнее возьмёшь, Свет? Молока-то ведь нет у тебя, – хваталась за соломинку Катерина. – Нет. Муж у меня чернявый, да и я... А большая – светлая уж больно. Возьму маленькую. А молоко ... Я уж придумала – кормилицу найдем. И теперь Катерина, прикладывая первую маленькую дочку к груди, роняла слезу. А вторую ... хоть вообще не корми. Только эта вторая орала, хватала ртом сосок жадно, вытягивая из матери всё, что не смогла вытянуть первая. И было Катерине от этого ещё обидней. Домой она вернулась с одной дочкой. Долго не регистрировала. Узнала, что Светлана назвала дочь Елизаветой. И только уж потом поехала и записала дочку Александрой, потому как ждала пацана Сашку. Муж беспробудно пил ещё неделю. Благо, работы зимой в колхозе было мало. Хоть не уволили. Александра росла. Светлана не обманула – прислала с теткой Любой, которая ездила помогать дочери с ребенком, пеленки, распашонки и прочие разности. Да такие, каких тут у них не купишь, и о существовании которых Катерина, да и никто в селе, и не догадывался. – Ох, Катя, ты не представляешь. Там у девочки Светкиной и пеленальный стол отдельно, и качалочка...а коляска какая – сама катит. А Катерину резануло – "у девочки Светкиной", знает ведь, что ее это дочка. Но тетка Люба продолжала. – Ты вот пеленаешь Сашку, а нынче это не модно. Говорят, нельзя. Лизонька у нас уж в платьицах лежит. Лишь через три с лишним года увидела Катерина первый раз свою подросшую дочь. Светлана приехала к майским, когда все уж обзеленилось, обсохло. Сочная расцвеченная ромашками и голубым цикорием трава покрыла луга и склоны вокруг села. Была Света немного изменившаяся, озабоченная материнством и уже не такая "благоухающая". Все летали вокруг коляски Лизоньки, восхищались. А тетка Люба гордо выхаживала с внучкой. И восхищаться было чем. Круглолицая, белокожая, щекастая Лизонька восседала в крутой раздвижной коляске в лаковых детских ботиночках, беретике и голубом теплом платьице, с кружевом из-под подола. Она деловито расхаживала по местному лабазу с розовой сумочкой через плечо, показывая пальчиком бабушке то, чего хочет. – Ох, кукла! Прям, кукла! У нас таких нет. Не зря Светка твоя столько лет ждала. Родила такую прелесть, – охали бабёнки в магазине. В эти дни Катерину поедала черная тоска. Она старалась на людях свои эмоции не показывать, а они будоражили сердце. Ее Сашка, уже в мае загорелая и неугомонная, носилась со старшими по селу в драных шароварах и олимпийке. В олимпийке, которую когда-то старшей ее Иришке отдала соседка с выросшего сына. Была Александра светлая в рыжину, конопатая по весне, курносая и худая. Удивительно, но сейчас мелко рождённая Лиза была полнее своей сестры. Впрочем, чего удивляться. Особого ухода за Сашкой никогда и не было. Кормила ее Катерина грудью, пока кормилось, а потом начала давать то, что ели все – борщи да каши. А так как Алексей, по-прежнему, выпивал, борщи часто были без мяса, а каши без масла. Старшей дочке Иришке было шесть, когда родилась Саша, часть забот свалилось и на нее. А уж теперь, когда шел ей десятый, Сашка и вовсе стала ее заботой. Она таскала ее с собой повсюду, исключая школу. Но и перед школой она водила ее и Наташку в садик. Наташке сейчас было шесть. Денег Катерине не хватало, вся одежда передавалась у девчонок с одной на другую. Да и не была Катерина такой уж старательной матерью. В город за тряпками, как другие, не моталась, в очередях за дефицитом стоять не любила. Одевала девчонок в то, что есть. А что в те годы было в селе? И опробовал бы ей кто чего сказать! Катерина умела ответить, и с ней не связывались. К тому же видели – девчонки, хоть и не ухоженные, но неплохие. Приветливые, беззлобные, матери помогают, да и другим, случись, в помощи не откажут. Старшая с фермы несла молоко не только себе, но и старой соседке – бабке Зине. А Катерина теперь не могла налюбоваться на свою собственную отданную дочь, сердце грызла зависть и обида. Не ту отдала! Не ту! ...>>ОТКРЫТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Иван был врачом, хирургом, специалистом на хорошем счету, а поэтому с ним много консультировались, к нему записывались на операции, ответственность возрастала с каждым днём, уехать и отключить телефон не позволяла ему совесть, отказать не мог. Поэтому в отпуск он ходил частями, обычно брал неделю или чуть больше, но расслабиться получалось не полностью. Единственный свой отпуск без рабочих мыслей в голове Иван Сергеевич провёл пять лет назад, когда родился сын. Никита. Иван тогда не мог думать больше ни о чём, как о жене и новорожденном. Этого отпуска Иван тоже ждал. Хотелось сменить обстановку, немного выдохнуть. Год был сложным, ответственным. И в части работы, и в личной жизни. Наконец, чемоданы были собраны, такси приехало вовремя, и вот уже вся семья ожидала подачу самолёта в зоне вылета международного терминала. Никита забрался на скамью и смотрел, как "рукава" медленно соединялись с белокрылыми воздушными судами на тоненьких ножках. Для него это было ново, интересно. — Почему "рукав", как "рукав"? — переспрашивал, удивляясь, сын. Отец улыбался и объяснял, жестикулируя руками. — Рукав вот, — дёргал за рукав куртки Никита. — А это наш самолёт? Не-е-е-ет. А какой наш? А-а-а-а, — прикладывая ко лбу руку, пытался разглядеть мальчик среди всех стоящих дальше самолётов тот, что должен доставить его на море. Мальчику не терпелось сесть в кресло. Он уже летал на самолёте несколько раз. Но на море отправлялся впервые. Наконец, объявили посадку. Никита расположился у иллюминатора, между сыном и мужем села Катерина и у прохода досталось место Ивану. Половина полёта прошла штатно, Никита всё смотрел вниз, изумляясь высоте, облакам, таким близким и явным. Катерина пыталась поспать, Иван слушал аудиокнигу. — Врачи есть? Таблетки от давления есть у кого-нибудь? — спрашивала стюардесса с совершенно невозмутимым видом и улыбалась. В носовой части со своего места встала женщина и прошла со стюардессой к одной из пассажирок. Катя вцепилась в руку мужа и посмотрела ему прямо в глаза. — Что? — спросил он, отодвинув наушник. — Там врача спрашивали, — кивнула жена, указывая вперёд. Иван тут же встал и отдал наушники жене. — Уже пошла женщина, подожди, попросят, сходишь. — Мне проще сходить и узнать, что случилось, чем ждать, когда позовут. Катя кивнула. Иван прошёл вперёд, постоял в проходе несколько минут и вернулся на своё место. — Давление у женщины поднялось. Она все медикаменты в чемодан положила. — Сейчас ей лучше? — А. Да, нашлись такие же таблетки. — Вот не люблю я эти "Есть врач на борту. Может кто-то оказать медицинскую помощь", у меня сразу мурашки по коже. — Ну а что поделаешь, любому человеку может стать плохо в любой момент. — Что там? — спросил Никита, перестав елозить по стеклу. — Всё хорошо, сынок, смотри в окошко, расскажешь мне что видел, — успокоила сына мать. Оставшаяся часть полёта прошла без происшествий. Долетели хорошо. Приземлились. Даже трансфер не пришлось долго ждать. Курортный город встретил влажностью, жарой и обжигающим солнцем. Девять дней и ночей было ещё впереди. Отдых только начинался. Разместиться и немного отдохнуть семье удалось быстро, но когда отправились на ужин, уже совсем стемнело. Но прогулка к морю в этот вечер была обязательна, все были настроены побывать на берегу в тот же вечер. В свете луны и прибрежных фонарей море было по-особенному прекрасно. Неспешные волны накатывали на берег, оставляя после себя пенные следы. Никита снял сандалии и играл с морем в салочки. А Иван с Катериной, медленно шли за сыном в обнимку. Так было спокойно. Шум воды временами перебивала музыка, доносящаяся из кафе на берегу. В этой части пляжа людей было совсем немного. Отпуск только начинался. На следующий день небо нахмурилось, Никита встал раньше всех, надул свой круг, схватил очки для плавания и, представ перед родителями в купальных плавках и очках, сообщил, что готов идти на море. Прогулку на море пришлось отложить, нужно было сходить на завтрак. Никита съел свою порцию за несколько минут, не слушая родителей, велевших ему не торопиться. Мальчику не терпелось оказаться в тёплых волнах, вдоволь накупаться и построить замок на песке. Планов на море было море. Как только все вместе вошли в прибрежную зону, Никита со всех ног бросился к берегу. Он на ходу сбросил с себя пляжные тапочки и устремился к берегу. Родители не спешили, прогуливаясь по дорожке, ведущей к начинающемуся песчаному берегу. Никита вернулся так же быстро, как и убежал. Он добежал до отца и стал трясти его за руку. — Там. Там, — пытался отдышаться он. — Воды отошли, там! На отца это выражение подействовало как на быка тряпка, он тут же рванул к берегу, оборачиваясь и требуя сына указать место. — Тут, папа тут! — Никита вытягивал руку и указывал на море. — Где, — отец крутился вокруг. Мать тоже растерянно осматривалась кругом. Начало пляжа было почти пустынным, не считая двух мужчин, сидевших на каменной насыпи. Основная часть, отведённая под купание у отеля, куда заселилась семья, было чуть дальше, в пологом месте. — Да вот же, — подбежав к отцу, указал на мокрый песок сын. — Нет моря! Вчера оно тут было, а сегодня его нет, нет воды! Отошла она. Смотри, вот туда. Отец нервно улыбнулся и прижал сына к груди. — Отлив это, сынок, называется, отлив. О работе дома Катерина с Иваном разговаривали нечасто. Но медицинские термины нет-нет, да и проскакивали в повседневной речи. Никита запоминал их с первого раза. А потом частенько употреблял то к месту, то нет. Катерина выдохнула, дошла до сына с мужем и рассмеялась. — Ваня, нам точно нужно больше отдыхать! Определённо, давай уже начинать. Пойдёмте, а то все лежаки займут, а мы не взяли даже коврик, — позвала всех Катерина. — Идёмте. От-ды-хать! Чего всем и я желаю. Автор: Сысойкина Наталья  Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

— Ну, как думаешь? Может, оставим девочку у нас? — неуверенно предложил муж. — Вроде ребёнок неплохой, тихий... — Жалко её, Петь, безумно жалко, — вздохнула Ольга Матвеевна. — Но как мы двоих поднимем? У нас ведь свой ребёнок через несколько месяцев родится. Мы слишком молоды, да и времена сейчас тяжёлые... Нет, завтра после уроков я отвезу её в детский дом. Директор сегодня сказал, что нам дадут машину, водитель подъедет. — Но почему именно ты должна её отвозить? Разве это твоя обязанность? — Не знаю. Меня попросили. Да и я для неё сейчас ближе всех, как учительница. Со мной ей будет не так страшно. Провожу бедную сиротку. Лена слышала всё, но не подала виду. Укрывшись с головой одеялом, она тихонько ковыряла побелку на стене, а со стороны казалось, что девочка крепко спит. Ольга Матвеевна ко всем ученикам относилась ровно и доброжелательно, хотя у неё, конечно, были и любимчики. Лена в их число не входила: училась средне, была тихой и неприметной девочкой. Разве что худоба бросалась в глаза — отовсюду торчали косточки, которыми так больно было ударяться о край парты или дверной косяк. Вспомнился Лене её последний разговор с бабушкой. Начинался он с пустяка, а обернулся важным, мудрым уроком. — Бабушка! Смотри, таракан! — воскликнула девочка. — Где? — встрепенулась старушка. — Вон, бежит! Насекомое спешило к углу, чтобы скрыться в щели. — Ох, прихлопни его, окаянного, нечистую силу, чтоб ему пусто было! И таракану действительно моментально стало пусто под Лениным тапком. — Бабушка, а я не согрешила? Ведь я живое существо убила, — обеспокоилась девочка. — Наоборот, хорошее дело сделала. Тараканы — это прислужники нечистой силы. Чёрты их в дома подсыпают через дымоходы, чтобы людям досадить и напугать. — А пауки? А змеи? Они тоже от чёрта? — Ну, на этих как посмотреть... Эти твари сами тебя обижать не станут, живут себе в лесах да огородах. Ты их не трогай, и они тебя не тронут. Они не нашим, не вашим. — Бабушка, а зачем вообще чёрти к нам лезут? Зачем пакостят? — А затем, чтобы сбить с пути праведного, заставить грешить: злиться, завидовать, сквернословить, людям пакости делать. — А если я, допустим, буду грешить. То что? — В преисподнюю попадёшь, вот что. Представь, что у тебя есть два особенных кармашка. Вот как на твоём платьице. В правый светлый кармашек, за которым ангелы смотрят, ты складываешь все свои добрые дела — всё, от чего на душе светло и радостно. А в левый, черный карман, летят все гадости: если кого обидела, совесть обманула, что-то украла или солгала. А потом, на Божьем суде, попросит тебя Господь достать содержимое обоих карманов на весы Правды. И какая чаша перевесит, туда ты и отправишься — либо к ангелам в райские кущи, на облаках нежиться, либо к чертям в ад, в огненной лаве гореть да свои грехи отмаливать. — А где мама с папой, бабушка? — На небесах, ясное дело. Все, кто за родную землю жизнь положил, прямо к ангелам попадают. Лена страстно хотела оказаться рядом с родителями, которых совсем не помнила — они погибли, когда ей был всего год. Теперь она размышляла, как бы сделать побольше хорошего, чтобы наполнить правый кармашек до самого верха. — Прилягу я, Леночка, нехорошо мне, сердце колотится как-то странно, — сказала бабушка. — А ты подмети, ангел мой, пол на кухне, мы там сильно намусорили, пока готовили. Девочка с радостью бросилась выполнять поручение — вот уж наверняка дело богоугодное, которое ангелы одобрят. А утром бабушка не встала и не разбудила внучку в школу. Проснувшись почти в десять часов, Лена принялась её тормошить: «Вставай, бабушка, ну что ты! Я из-за тебя проспала, учительница будет ругать!» Но сколько мёртвого ни буди, он уже не проснётся. Так Лена и оказалась в доме Ольги Матвеевны, во временном пристанище. Девочка тайно лелеяла робкую надежду, что молодая семья оставит её у себя. Но, видно, была она слишком неприметной и некрасивой для учительницы, которая ждала теперь своего, родного ребёнка. Весь следующий день после уроков они ждали грузовик, который должен был отвезти Лену в детский дом соседнего посёлка. Путь был недолгим — всего двадцать километров, полчаса езды. Конец января выдался на удивление ясным: снег слепил глаза, наворачивая слёзы, а солнце ярко отражалось в белоснежном покрывале, укутавшем землю. Лишь колёи дороги нарушали идеальную гладь зимнего пейзажа. Мороз был по-зимнему крепким, но терпимым. Машина не приезжала весь день, появившись лишь к вечеру, когда небо потемнело и с него порывами начал сыпаться снег. Погрузив в кабину скромный узелок с вещами девочки, они тронулись в путь. Первая половина дороги прошла спокойно, но внезапно началась метель. Снег повалил густой, злой пеленой. Хлопья налетали из темноты, мгновенно залепляя лобовое стекло. Дворники едва успевали очищать обзор: чёрные линии мелькали на мгновение, и стекло вновь слепило белизной. Впереди не было видно ничего — фары выхватывали из тьмы лишь сплошную стену кружащегося снега. Дорогу заметало стремительно, прямо на глазах она сливалась с заснеженными полями. Вскоре грузовик окончательно застрял. — Всё, — мрачно констатировал водитель. — Ни назад, ни вперед. Теперь только ждать подмоги. — И долго ждать? — спросила Ольга, чувствуя, как её сковывает лёгкий ужас. — До утра, не меньше. Кто в такую пургу за нами поедет? В кабину быстро пробирался холод. Лена прижалась к учительнице. "Что же делать?"- панически размышляла Ольга Матвеевна. Сидеть тут всю ночь? Ребёнок замёрзнет! За ночь в этой ледяной ловушке можно и не дожить до утра! Уже через час обе продрогли до костей и стучали зубами, а метель даже не думала стихать. Ольга стала вглядываться в темноту и сквозь снежную пелену ей показалось, что со стороны поля виден слабый огонёк. — А там что? Не хутор ли? — Да, маленький такой. — Если напрямик, вроде недалеко? — Недалеко-то недалеко, километра полтора. Но идти по полю в такую метель, в темноте, по сугробам... Дело гиблое. Но Ольга думала иначе. Они дойдут! Валенки у неё крепкие и высокие, она полна сил, а девочку можно нести на себе. Чем замерзать всю ночь в кабине, лучше полчаса побороться со стихией, но добраться до хутора и попроситься на ночлег. Ольга достала из сумки Лены все тёплые вещи и укутала её. Водитель помог длинным шарфом привязать замерзающую девочку к спине учительницы. Лена обвила её шею руками, упёршись ногами в бёдра. Сам водитель идти отказался — нельзя было бросать машину. Так они и двинулись через поле на едва видный, пропадающий в метели огонёк. Холод был пронизывающим. Снег бил в лицо, мороз обжигал кожу, а вокруг клубилась серая, непроглядная мгла. Ольга с трудом переставляла ноги, проваливаясь в сугробы, и чувствовала, как за её спиной мелко дрожит Лена. Когда большая часть пути уже осталась позади и в темноте начали угадываться очертания домов, девочку вдруг пробила особенно сильная дрожь. Тонким, испуганным голоском она прошептала Ольге на ухо: — Ольга Матвеевна, оглянитесь... за нами черти по следу идут. Один большой, мохнатый, а другой меньше. Ледяной ужас сковал Ольгу, по телу пробежали мурашки. Страшась обернуться, она продолжила путь, мысленно бормоча первую пришедшую на ум молитву: «Отче наш, иже еси на небесех... Господи, спаси и сохрани...» Но Лена вцепилась в её спину ещё сильнее, дрожь стала неконтролируемой. — Они идут за нами, догоняют... — едва не плача, прошептала она. — Это ко мне... я же всех их прислужников дома передавила, тараканов... Вы, пожалуйста, не отдавайте меня им... Ноги Ольги налились свинцом, она не могла сделать ни шагу, парализованная животным страхом. Собрав всю волю, она медленно обернулась. Примерно метрах в трёх от них остановилась лошадь с лохматой, запушенной снегом гривой, а рядом — жеребёнок-подросток. Страх немного отступил, но картина была от этого не менее жуткой. Что они делают здесь? Сбежали из соседнего колхоза? Заблудились? Несколько минут они просто стояли и смотрели друг на друга, а затем лошади развернулись и исчезли в снежной пелене. Ольга с Леной благополучно добрались до хутора, где их приютила, накормила и отогрела добрая семья. На следующий день девочку всё же отвезли в детский дом, через день довезли туда и её вещи. Ольга с мужем несколько раз навещали её. Им было бесконечно жаль Лену, но что поделать — такова жизнь. А через два месяца после той злополучной ночи Ольга потеряла ребёнка — произошёл выкидыш. Три месяца она не могла заставить себя поехать к Лене. Горькая мысль не давала ей покоя: не решись она тогда тащить девочку через метель, пытаясь спасти её от холода, возможно, её собственный ребёнок был бы жив. Словно она променяла жизнь родного дитя на спасение чужого. Так и прошло полгода с той поры, как Леночку отдали в детский дом. Горечь утраты немного притупилась у Ольги Матвеевны, но тихая боль в сердце не утихала - уж очень ждала она того ребёнка. Однажды вечером, когда за окном сгущались зимние сумерки, муж сел рядом и осторожно взял её руку. — Оля, я ездил неделю назад в детский дом, — начал он. Ольга молчала, глядя в окно, но её плечи напряглись. — Я видел Лену. Она... она стала такой худенькой, ещё худее, чем была. Спросила про тебя, интересовалась, почему ты больше не приезжаешь. Я не знал, что ответить. — А что бы я ей сказала, Петь? — голос Ольги дрогнул. — «Прости, девочка, я не приезжала, потому что виню тебя в смерти своего ребёнка»? Это же чудовищно. — Она в этом не виновата. Никто не виноват. Так сложилось. Но виноваты мы с тобой, если оставим её там пропадать в сиротстве. Она уже как дочь мне. Мы были её последней надеждой, я когда её глаза вспоминаю с этой искренней надеждой... не могу прям. Давай заберём её, Оля. Давай попробуем стать ей семьёй. Долго он говорил, убеждал, и ледяная стена в сердце Ольги понемногу начала таять. Воспоминания о той страшной метели, о маленькой девочке, дрожащей у неё за спиной, о её испуганном шёпоте про «чертей» — всё это сложилось в одну ясную картину. Они были связаны теперь, их жизни сплелись в тот вечер навсегда. — Ты прав. Мы должны её забрать. Завтра же поедем. На следующее утро, полные решимости и надежды, они отправились в путь. Дорога казалась им теперь дорогой к искуплению, к новой жизни. Они уже представляли, как войдут в знакомый коридор, как Лена выбежит к ним, как они обнимут её и скажут самые важные слова: «Мы забираем тебя себе». Но в детском доме их ждал сюрприз. Директор, смущённо улыбаясь, встретил их в своём кабинете. — Какая неожиданность! Жаль, что вы не предупредили о своём визите. Леночки уже нет у нас. Сердце Ольги ёкнуло и замерло. — Как... нет? — выдавил из себя Пётр. — А её удочерили. Прекрасная пара из Тулы. Оба инженеры, интеллигентные люди, сами детей иметь не могли. Девочка уехала счастливая, с новой игрушкой. Они обещали дать ей хорошее образование и всю свою любовь. Ольга молча вышла из кабинета. Она стояла в пустом коридоре, прислонившись лбом к холодному стеклу окна. Она опоздала. Судьба дала ей шанс, а она отвернулась, утонув в собственном горе, и теперь этот шанс был безвозвратно упущен. Только спустя целое десятилетие Ольге и Петру посчастливилось узнать радость отцовства и материнства - у них родилась дочка. До этого не получалось, как бы они ни старались. И забеременела Ольга только когда уже отчаялась. Все годы она считала, что это ей наказание - за Лену, за то, что не удочерила и за то, что обвиняла ее в потере родного ребенка - это её-то, девчушку, ни в чем не повинное, оставшееся сиротой дитя. И хоть с опозданием, но поняла Ольга, что не бывает чужих детей. Бывают дети, которые на время входят в нашу жизнь, чтобы оставить в ней свой след, преподать нам урок любви, терпения и прощения, и сделать нас немного лучше, даже если нам не суждено быть вместе. А судьба Лены сложилась самым лучшим образом. Приёмные родители, действительно, подарили ей всю свою любовь и возможности. Она выросла умной, доброй и целеустремлённой девушкой, осуществила свою мечту — стала врачом. Вышла замуж за хорошего человека и родила двух сыновей. Иногда, глядя на их озорные глаза, она вспоминала бабушкину сказку про два кармашка. И ей казалось, что правый, светлый карман всё-таки перевешивает левый... Автор: Пойдём со мной  Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

Нет... не может быть, мой Игорь он не такой, у нас две дочки...". Юлия, не снимая кроссовки, прошла на кухню и схватила стакан воды. Холодная жидкость никак не помогала унять дрожь в руках и ногах. — О, ты забыла что-то? — муж вышел из ванной комнаты. — Да. Там дождь, я вернулась за зонтиками для девочек. Кажется, у тебя звонил телефон. — Да? — муж с нескрываемым интересом взял его в руки. — Нет, звонков не было. — Может сообщение? — не отступала жена. — Нет ничего-го, — муж на несколько секунд задержал взгляд на экране, а потом сделал пальцем несколько движений, удаляя информацию, и не скрывал радости, улыбался. — Как назовёшь сына? — Юля вновь схватила стакан и вновь сделала несколько жадных глотков воды. Игорь прошёл на кухню, сунул руки в карманы и неуверенно произнёс: — Раз ты знаешь, давай без истерик. Я соберу вещи и уйду. — Я и не планировала истерик, я спросила тебя, как назовёшь сына? — Я не думал об этом. — А о чём ты думал? — не сдерживала себя Юля. — Что, наконец-то буду с любимой женщиной и у меня будет сын. — Мне ты говорил также. И я предлагала тебе родить третьего ребёнка. — А если родится девочка? — А чем дочь хуже? — раздражённо выпалила Юля, — она тоже ребёнок. Твой! — Я не брошу девочек. Просто я разлюбил тебя. — Я уже поняла. Умело скрывался. Может, думал, если девочка, останусь тут... Игорь вдруг сощурился, но сразу ответил: — Мы планировали. Жалко не было под рукой сковородки, Юля это же не планировала, в отличие от мужа. Она держалась, не хотела показывать, что ей сейчас так больно. Вся эта ситуация казалась Юле банальной. "Муж нашёл другую, она рожает ему ребёнка и он уходит к ней". Юля взглянула на часы и поняла, что уже опаздывает в детский сад. По дороге из детского сада она вдруг набрала номер матери: "Можно мы зайдём?" Девочки весело причмокивали за столом на кухне, стаскивая с тарелки блинчики, заботливо приготовленные бабушкой. — Может мёд ещё достать? — Сгущёнка есть, бабуль? — Есть, моя ягодка, сейчас дам. Ешьте. Дарья Вячеславовна поставила розетки со сгущённым молоком на стол и показала дочери на дверь: — Пойдём в комнату, пусть девочки едят. — Их в детском саду хорошо кормят? — Хорошо, мам. — Это славно. Что у тебя? Ты какая-то бледная? — Игорь уходит... уходит от нас. — Что? — мать подняла брови так, что они стали выглядывать из-за дужек очков. Отец даже выключил телевизор, который смотрел. — Да, вот так. У него будет сын, я увидела сообщение на телефоне, а он не стал юлить и признался. — Мерза... А что он сказал, ну... причину назвал? — спросила мать. — Разлюбил, говорит. И у него, наконец, родится сын. — Негод ... — Мам, я не хочу о нём... Лучше посоветуйте, что делать, как жить дальше? Ипотека же. — А что советовать... Брала ты её до брака, оформлена она на тебя была, как я помню. Значит, и выплачивать тебе, и владелица ты, тут никакого деления нет, — заметил отец. Юля на момент подачи документов в банк имела официальную работу и белую зарплату, поэтому оформила всё на себя, да и её родители помогли с деньгами на первоначальный взнос, вроде как подарок молодожёнам. — Не смей, дочка, квартиру делить. Ушёл — и ушёл, нечего, — мать откинулась на спинку кресла и поднесла пальцы к губам. Отец тоже выглядел задумчивым. — Ты не бойся, дочка, мы с матерью откладывали на санаторий, если нужны будут деньги, то только скажи. А жить дальше надо. Переверни страницу. — И знаешь, — добавила мать, — не смей обратно принимать, как бы не просил, не умолял. — Завтра суббота, может, оставишь девочек у нас? — перевёл тему отец. — Да, пожалуй, и я сегодня останусь у вас. К обеду Юлия вернулась домой. Игоря не было в квартире, и он не ночевал дома. "Так даже лучше", — подумала она и прошла на кухню. Ей ужасно захотелось чего-нибудь сладкого, лучше мороженого, но в морозилке не оказалось ни одной упаковки на всякий случай. В вазочке в шкафу лежала одна шоколадная конфета. Юля сварила себе чашку кофе, взяла конфету и только сделала первый глоток, как муж принялся открывать дверь своим ключом. — Надо сменить замки, — тут же подумала она. Игорь вошёл молча и, заглянув в гостиную, произнёс: — Девочки где? — У родителей, у моих, — добавила она, — ты сообщил своим, что мы разводимся? — спросила Юля, откусывая конфету. — Нет, мне было некогда и пока не собираюсь. — Почему? — Был занят, — Юля почувствовала раздражение в его голосе. Она знала мужа прекрасно и даже по тону могла определить, что у него нет настроения. — Чем же? — решила продолжить она, понимая, что это ему не понравится. Раньше жена не позволяла себе подобные разговоры. — Тебе нечем заняться? — спросил муж. — Могла бы и вещи свои начинать собирать. — В смысле собирать вещи? – чуть не поперхнулась Юля, как раз делая глоток кофе. — Квартира в ипотеке, придётся её продать, чтобы поделить. Юля улыбнулась: — Квартира моя, я на себя оформила кредит, если ты помнишь, да и оплачивала всегда со своей карты, гасила своими деньгами, даже когда сидела в декрете. А ты, да... ты содержал семью, тут я не спорю. Поэтому делить квартиру мы не будем. И вещи пора собирать тебе. Игорь от такой новости даже застыл. А Юля доела конфету и запила её последним глотком кофе. На дне кружки явно вырисовывалась точка из кофейной гущи. Это Юля тоже заметила. Словно точка в отношениях. Игорь молча собирал вещи, было заметно, что он обдумывает что-то. Но вслух не произнёс. " Плакать не буду", — решила Юля, когда дверь за мужем закрылась. Дни побежали один за другим. Дочери часто спрашивали об отце. Старшая дочь Дарина прекрасно понимала, о чём говорила мать. А младшая Машенька, надувала губы, как ей объяснить, что отец не хочет их видеть, даже разговаривать. Юля тянула детей, ипотеку, параллельно искала подработки и более высокооплачиваемую должность. Вот так был муж и отец у детей, раз и не стало. — Юлия Андреевна, — руководитель фирмы, в которой работала Юля, вызвала её к себе. — До меня дошли слухи, что вы ищете новое место? Юля честно ответила: — Да. С мужем развелись, а у меня ипотека. Подработка не спасает. — А почему вы ко мне не пришли сразу? Вы же хороший работник. Ответственный. На этой должности я вам прибавку сделать не смогу, скажу сразу, но... я давно присматриваю кандидатуру в новый отдел, и считаю, что вы справитесь. Будет два условия: первый год на должности будут переработки, я сразу учту их в заработной плате, постарайтесь не брать больничный, и второе — на две недели вы идёте в отпуск, отправляйтесь к морю, активно отдыхайте, перезагружайтесь, одним словом. Если согласны, то жду заявление. Юля улыбнулась: — Я согласна. — Вот и отлично. Дочери весело плескались у самого края моря, в набегавших на берег волнах. Юлия лежала на галечном пляже и пыталась не закрывать глаза. Южное солнце слепило, кожа жадно цепляло загар. Двенадцать дней солёного воздуха, что хотелось вдыхать полной грудью, солнечные ванны, даже в пасмурную погоду, вечерний бриз и вкусная еда были очень вовремя. — Вас не пустят с мешком камней в самолёт, — смеялась мать, но две маленькие русалки не могли остановиться и приносили частички пляжа в сумку к матери. Город встретил дождём и холодом. Словно из сказки через несколько часов мать с дочками очутились в реальности. Юля повернула ключ в замочной скважине и поняла, что кто-то есть в квартире. Волнения это у неё не вызвало, у родителей был запасной ключ. — Папа! Папочка, – закричала Машенька и кинула свой рюкзачок прямо на пороге. Старшая дочь тоже обрадовалась, но вела себя более сдержанно. Одной Юли был непонятен этот визит — они ни о чём не договаривались с бывшим мужем. — Какие вы загорелые, просто шоколадки! Игорь вёл себя так, словно ничего не произошло. — Девочки, идите переодеваться, нам с папой нужно поговорить, — сказала Юлия и прошла на кухню. — Что ты тут делаешь? — сейчас Юля очень сильно пожалела, что забыла сменить личинку у замка. — Я вернулся. Осознал, что вы моя семья и люблю я только вас. И тебя, Юля. — Игорь подошёл к ней ближе и хотел приобнять, но она убрала руки. — Зачем это сейчас? — Там родился больной ребёнок, и я не готов взять на себя такую ношу. — Заводить малыша на стороне — ты брал ношу, а теперь, когда твой, замечу твой, ребёнок родился больным, он и его мать тебе стали не нужны?! Да ты хуже, чем я думала. Где были мои глаза, когда я выходила за тебя замуж? И как хорошо, что всё закончилось. Уходи, — Юлия указала бывшему мужу на дверь. — Мне некуда идти. — Меня это не волнует. У тебя есть родители, сними жильё, всё. Обратной дороги нет. Загорелая, с распущенными светлыми локонами, выгоревшими на солнце, Юлия была очень привлекательна, даже злилась обворожительно. Игорь сделал шаг к ней и протянул руки в надежде, что поцелуй и нежные прикосновения растопят её сердце, но Юля выставила руки вперёд и повторила: — Уходи! — Мама, папа уже уходит? — спросила Маша. — Да, доченьки, мама выгнала папу. – Вот только не надо всего этого, — возразила Юлия.– Папа приходил отдать ключи. Игорь ушёл, а Юля захлопала в ладоши и сказала: — Так-так, давайте разбирать чемодан и рюкзаки. Подарки доставайте, камушки свои. — Мам, они пахнут морем! — воскликнула Дарина. — Да, точно, дочка, морем, солнцем и счастьем. Раскладывай камушки везде, пусть у нас дома будет счастье в каждом углу. — Ура! Раз углы будут заняты, значит, меня не будут наказывать, правда мам? — обрадовалась Маша. — Я и так тебя не наказываю, смешная, — мать прижала к себе дочь и думала уже не о бывшем муже, а о том, как счастливы они будут. Она и дочки. Автор: Сысойкина Наталья  Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

Я не политик, и не хочу углубляться в украинскую тему. Но разрушенный Донецк, гибель мирных жителей, детей — это ужасно. С моей коллегой Татьяной Кравченко мы снимались в «Сватах» шесть лет. Это была атмосфера любви и гармонии. Она родом из Донецка, и сейчас ей тяжело — она почти всё время плачет... Это война. История всех рассудит. Но могу сказать одно: всегда и при любых обстоятельствах я буду на стороне России. Это моя Родина. Даже если в ней что-то не так, она всё равно моя. Когда у тебя что-то болит, ты не отвергаешь тело, а стараешься ему помочь, вылечить. России сейчас непросто, но это мой организм. Я не предам его. Некоторые подчас рассуждают: какая тут Родина? Тут ложь, грязь, тут все сволочи. И уезжают за границу. Я никогда никуда не уеду. Я всю жизнь здесь, и останусь здесь. Буду стараться приносить пользу при помощи профессии. Наша актёрская работа — бередить души. Не хочу быть политиком. Жизнь артиста гораздо длиннее жизни политиков. Вот поэт Сергей Михалков — родился при царе, а умер при Путине. За кого он был: за белых, за красных, за демократов? Он делал своё дело во благо страны. Война — это во всякое время страшно. И я всегда буду против войны, хотя в душе я воин. За большое и настоящее я и сейчас встану под знамя, без сомнений. Наверное, у нас, у русских, это в крови. Мы всегда лучше всех воюем, когда есть за что. За Бога, за царя, за Отечество... И нас лучше не злить. Фёдор Добронравов