На ночь керосиновую лампу погасили, но темнее в избе Титовых не стало. В окно лился свет луны, длинный и таинственный...

- А кто же месяц повесил на небо, - спрашивает Сережа Есенин своего деда, Федора Титова.

- Месяц? Его Федосей туда повесил.

- А кто такой Федосей?

- Федосей Иванович - наш сапожник. Когда во вторник поедем с тобой на базар, я тебе его покажу. Он толстый такой...

И Сережа, или как его ласково называл дедушка, Сергунька успокаивался.

На богомолье

Хорошо у дедушки Федора. Интересно. Такие сказки, как он, никто в округе не знает. А песни? Ах, что за песни он поет - величественные, протяжные и волнительные как река Ока. А еще Сережа любит, когда дед рассказывает про Христа Иисуса. Сергуньке жалко Боженьку. Он в хлеву родился, как скотинка какая-то. На колючей соломке спал. Всю жизнь сиротливо скитался - своего дома не имел. Даже птички имеют гнезда, даже лисицы имеют норы, а Иисусу негде было голову приклонить. А еще Он пострадал. Злые люди убили Его.

Что мог ответить на подобные мысли внука дедушка Федор? Христа жалеть не надо. Он не умер, он ожил, воскрес из мертвых и вознесся на небо. Устроил Царствие Небесное, в которое собирает всех христиан.

О жизни на земле Иисуса Христа и о его вознесении на небо Федор Андреевич рассказывал Сереже каждое воскресенье. А бабушка, Наталья Евтеевна учила внучка молиться, водила в церковь и на богомолье - в Иоанно-Богословский и Николо-Радовецкий монастырь.

- Иди, иди, ягодка, Бог счастья даст - уговаривала она Сережку.

Ездить на богомолье в монастырь на повозке или на телеге было делом неблаговидным. Считалось, что надо потрудиться, чтобы обрести милость у святых икон и мощей Божьих угодников, к которым паломники шли поклониться. На этот счет у константиновские старожилы говорили так: «И в Николо-Радовцкий, и к преподобному Сергию все ходили пешком. Это считали даже грешно, если ехать. Считалось, что если придешь пешком, угодники примут, как родного, а если ехать, как гостя».

Трудно представить, как преодолевал пяти-шестилетний мальчонка пеший путь длиной в тридцать километров. Но ходил как-то... Радовался малиновому полю, овсяному ветерку и небесной сини, упавшей в реку Оку. Наблюдал, как заря, словно котенок мыла лапкой рот. Слушал шелест молитвословного ковыля. Любовался на ивы, похожие на кротких монашек...

Однако, когда подрос, то в одно из паломничеств с полпути вернулся домой.

- Не пойду Богу молиться - дерзко сказал он.

- Безбожник! - заругались на него паломники.

Но это не было безбожие, а обыкновенный мальчишеский гонор - зазорно стало подросшему Сереже с девчонками да с бабами по дальним дорогам якшаться... Никаким безбожником он не был. Паломничества любил и с увлечением рассказывал о них своим друзьям. С таким увлечением, что иногда по нескольку раз повторял одни и те же рассказы.

Насильно паломничать Наталья Евтеевна его не заставляла. Она была мягкой, добродушной. Очень жалела нищих. Раздавала им одежду, еду. Сережина мама бывало скажет:

- Зачем раздаешь, самим мало.

- Ничего, Господь нас накормит.

В своем доме Наталья Евтеевна всегда привечала странников. Тогда на Руси считалось, что принять странника, значит принять ангела Божия. Странники-богомольцы приносили в дом праздничное настроение. На всю жизнь Сергей Есенин сохранил память о том, как странники и слепцы останавливались в доме Титовых, а впоследствии и в доме Есениных. Как рассказывали духовные стихи, пели духовные песни о крестьянском заступнике Миколе - угоднике Божием, о воскресшем Лазаре, о Голубиной книге, о Егории Храбром.

Егорий - это святой Георгий Победоносец. Песни о нем запали в душу Есенина, и впоследствии он написал стихотворение «Егорий».                          В синих далях плоскогорий,
В лентах облаков
Собирал святой Егорий
Белыих волков.

«Ой ли, светы, [ратобойцы],
Слухайте мой сказ.
У меня в лихом изгой уж
Есть поклон до вас.

Все волчицы строят гнезда
В муромских лесах.
В их глазах застыли звезды
На ребячий страх.

И от тех ли серолобых
Ваш могучий род,
Как и вы, сгорает в злобах
Грозовой оплот.

Но недавно помирились
С русским мужиком.
Долго злились, долго бились
В пуще вы тайком.

Там с закатных поднебесий
Скачет враг — силен,
Как на эти ли полесья
Затаил полон.

Чую, выйдет лохманида —
Не ужиться вам,
Но уж черная планида
Машет по горам».

Громовень подняли волки:
«Мы ль трусовики!
Когти остры, зубы колки —
Разорвем в клоки!»

Собирались все огулом
Вырядить свой суд.
Грозным криком, дальним гулом
Замирал их гуд.

Как почуяли облаву,
Вышли на бугор.
«Ты веди нас на расправу,
Храбрый наш Егор!»

«Ладно, — молвил им Егорий, —
Я вас поведу
Меж далеких плоскогорий,
Укрочу беду».

Скачет всадник с длинной пикой,
Распугал всех сов.
И дрожит земля от крика
Волчьих голосов.

Мученика Георгия, древнеримского военачальника, наш народ настолько любил, что считал его своим, русским святым. В одной из духовных песен говорилось, что когда русскую землю захватил «басурманин» и насадил в ней басурманские обычаи, то Георгий Храбрый пришел на Русь и восстановил попранное. С «булатным мечом и святым Евангелием» он навел на нашей земле порядок и утвердил веру христианскую. А поскольку в этом стихе говорится, что он взял власть не только над басурманами, но и над стаями волчьими, то охотники стали считать его своим покровителем. И молились они святому Георгию Победоносцу в простоте сердца, как могли: - Храбрый Егорий, Святой помощник мой! Гони белого зверя зайца, по ловушкам моим через чистые поля, гони мне рабу Божьему (имярек) зайца белого и всякого зверя.

Суровый песенник

Дедушка Сергея Есенина Федор Андреевич хорошо знал и пел духовные песни. Человек он был верующий. Молился Богу и приучал к молитве своих домочадцев. В доме Титовых в два ряда висело десять икон. Среди них Казанская, Тихвинская, Иверская иконы Богоматери, икона Николая угодника и батюшки Серафима. Перед этими иконами молились каждый раз, все, кто садился за стол кушать. А по праздникам Федор Андреевич собирал домочадцев на общую молитву. Сам становился на колени, и все становились на колени. Молился и блюл благоговение. Если кто из детей баловался, то угрожал наказанием Божиим.

Да и сам мог наказать. Причем сурово. Федора Андреевича все побаивались. Однажды один из его трех сыновей - Петя, будучи еще мальчонкой набедокурил. Страшась отцовского гнева, спрятался на чердак. Федор, посчитал сына за труса и разгневался еще больше. Залез на чердак и сбросил оттуда Петю, который, как говорили досужие константиновские языки, «от этого испытал нервное потрясение». Через многие годы, уже при Сереже Есенине стал он иногда блажить, дурковать. Прямо в одежде заходил в Матовский пруд и бесцельно ходил по нему.

А в остальном был нормальный человек. Исправно работал по хозяйству, любил рыбалку, учил Сережку вырезать свистки, плести лапти и корзинки. Однако жизнь закончил трагически. Когда на Петра в очередной раз «нашло» он вылил на себя кипящую воду из ведерного самовара и умер в жестоких мучениях.

Тяжело переживал Федор Андреевич свой грех гневливости. Замаливал, ходил в церковь на исповедь. Не пропускал праздничных и воскресных дней. А по характеру-то был добрый, веселый. Очень любил внуков и внучат. Сестра Сергея Екатерина впоследствии вспоминала о дедушке Федоре: «Редкая женщина умеет так относиться к детям, как он умел. Положить спать, песню спеть, сказку рассказать для ребенка было для него необходимостью. Кто из внучат не помнит его ласки?»