В ту ночь в Утевке не спали.

Многочисленная родня Марии Журавлевой, происходившей из зажиточных крестьян, томилась в ожидании, благополучно ли разрешатся роды. И хотя рожала Мария в третий раз, ребенок не спешил появляться на свет. Пришлось даже открывать Царские врата храма и творить молебен с водосвятием преподобной Мелании Римляныне — покровительнице рожениц.
Наконец раздался долгожданный младенческий крик, и следом — дикий визг золовки, помогавшей в родах.
Кинулась она в избу с воем и поведала, что родилось дитя без рук, без ног: «Ровно как яйцо, одно тулово да голова».
Так появился на свет божий Григорий Николаевич Журавлев — русский художник-иконописец и удивительный человек, который жизнью своей доказал, на что способны люди со светлой верой и силой духа.
А ведь мать в порыве отчаяния собиралась от него отказаться. Да и родня подступала с советами не кормить младенца. Мол, покричит-покричит, да и в рай отправится. И ему не мучиться, и Марии без обузы полегче будет.
Возможно, так бы и вышло, если бы не вступился дед, отец Марии, и не взял калеку на полное обеспечение.
Вот что пишет современный биограф Григория Журавлева Валерий Лялин. Малыша крестили, когда ему исполнилось 8 дней. Его дядя, принявший младенца из рук священника, сказал: «И что это за робенок такой, один только рот». Отец Василий ответил ропщущему дядюшке Якиму, чтобы тот не спешил с высказываниями: «Глядишь, этот рот через время и тебя, и всю семью кормить станет».
Так в селе Утевка Самарской губернии в 1858 году началась эта история. А век спустя в 1963 году сербский историк живописи Здравко Кайманович обнаружил в селе Пурачин около Тузлы (тогда еще в Югославии) икону. На ее тыльной стороне он увидел надпись:
«Сия икона писана в Самарской губернии, Бузулукского уезда, Утевской волости, того же села, зубами крестьянином Григорием Журавлевым, безруким и безногим, 1885 года, 2 июля».
Маленький Гриша рос без отца. Тот так и не вернулся с Кавказа, где на тот момент шла война. Но в судьбе мальчика принимали участие многие односельчане. Всем миром распахивали землю, собирали урожай, помогали деньгами.
Его крестный дядя Яким смастерил низенькую колясочку и принес ее в дом со словами: «Для будущего кормильца». Брат и сестра возили мальчика, брали его с собой повсюду. Учить его грамоте приходил сам отец дьякон. Первые буквы Гриша превращал в слова, зажав карандаш между зубов.
Еще совсем маленьким он удивлял односельчан тем, что рисовал, ползая по двору на животе и сжимая зубами кусок древесного угля. Рисовал все, что видели его глаза: улицу, людей, животных, цветы.
По предложению предводителя уездного дворянства, отставного генерала князя Тучкова, его привозили в колясочке в помещичью усадьбу. Там он обучался вместе с генеральскими детьми. А чуть позже этот же барин при содействии губернатора отправил мальчика учиться в Самарскую гимназию.
Городской попечительский совет снял квартиру для троих. Вместе с Гришей в Самару переехали брат с сестрой, которые везде его сопровождали и обслуживали.
И вот что удивительно. Что-то такое было в этом мальчике, какой-то свет его вел по жизни, что никто его не обижал с самого рождения. Даже дети, которые зачастую бывают беспощадны к калекам, не дразнили его, даже совсем маленького.
Поначалу гимназисты сторонились не такого, как все, однокашника, да еще и протеже самого губернатора. Но вскоре полюбили за веселый, добрый нрав и острый ум. А уж как Григорий пел. Выводил народные песни голосом чистым и сильным.
— Ну надо же, как человек в таком положении не унывает. А мы рядом с ним — просто зануды и кисляи, — к такому выводу приходили все, кто оказывался рядом.
Возили Григория учиться и в иконописную мастерскую. Как-то он показал хозяину мастерской Алексею Сексяеву свои карандашные и акварельные рисунки. И тот принял безоговорочное решение учить талантливого парня тонкому искусству иконописи.
Гришу усаживали за отдельный стол для занятий, к которому пристегивали ременной снастью. Брат Афанасий делал деревянные заготовки для икон, грунтовал, полировал их, готовил специальные краски.