В России словом 2025-го признали «тревожность», тогда как в США победило число 67, не значащее ровным счётом ничего.

Колумнист «Сноба» Дмитрий Самойлов разбирает этот парадокс
Раз уж год постепенно, и как всегда неожиданно, завершается, поговорим о словах.
В России словом года признали «тревожность», в США — 67. Внутри этого сообщения столько контраста, столько движущего парадокса, что можно бы его оставить и безо всякого комментария — пусть каждый трактует, как заблагорассудится. Но, знаете, если я не пишу колонки, у меня начинается тревожность, поэтому приступим.
Есть ощущение, что «тревожность» в западном мире уже отрефлексирована не только на уровне психотерапии, но и на уровне популярной культуры. Время от времени я слышу песню, где слово anxiety повторяется рефреном (Megan Thee Stallion — Anxiety, Julia Michaels feat. Selena Gomez — Anxiety). Часто пересматриваю отдельные эпизоды лучшего в истории сериала «Клан Сопрано», где постоянная и хорошо скрываемая тревожность главного героя выступает двигателем всего действия. В конце концов, я знаю, что такое «Страх и трепет» Сёрена Кьеркегора. Последнее относится, конечно, не к популярной культуре, а к настоящей философии, однако по степени укоренённости в массовом сознании может соревноваться с участниками молодёжных хит-парадов.
О чём писал Кьеркегор? Приблизительно о том, что, столкнувшись с настоящей свободой выбора, человек испытывает экзистенциальный страх. Если человек верит в Бога, это позволяет ему преодолевать этические нормы. «Парадокс веры таков: единичный индивид выше, чем всеобщее». И вот когда человек приближается к пониманию этих парадоксов, он впадает в тот самый «страх и трепет», ещё называемый немецким словом ангст или более распространённым «экзистенциальный ужас». В той или иной степени это результат разочарования. В первую очередь — разочарования самим собой: действительность отказывается соответствовать нашим о ней представлениям, и к некоторому возрасту, думаю, годам к тридцати, каждый человек набирает значительное количество эпизодов подобных разочарований — и тогда «ангст» становится более или менее постоянным.
Прибавьте к этому всё, что ужасу способствует в современном мире: крайне неустойчивая политическая обстановка, постоянный рост цен и процентных ставок, туманные перспективы для молодёжи, бесконечный думскроллинг, «гунинг», атомизацию общества. И вот тот самый «ангст» становится повседневной тревожностью, с которой миллионы людей по всему миру приходят к психотерапевтам, получают рецепты на антидепрессанты, а потом сочиняют об этом песни.
Возможно, мы — первые люди, живущие на земле, которые возвели тревожность в культ. Ещё лет сто — да что там сто, лет тридцать назад — не было принято выделять тревожность как массовое явление, способное влиять на поведение людей. Среди образованной части населения предполагалось, что экзистенциальный ужас присущ человеку имманентно и априорно. Человек разумен, и разумом этим он осознаёт, что конечен. Это не может не вызывать страха — это нормально и неизбежно.
Среди же тех, кто всех этих слов не знал и не читал не только Кьеркегора, но и Гегеля, тревожность не выделялась в отдельное душевное состояние или качество эмоционального фона. Нужно вспахать землю. Чувствует ли человек по этому поводу тревогу? Вероятно, да. Что он с этим делает? Пашет землю.
Сейчас же «тревожность» — повод менять бытовые практики. Если общение с каким-то человеком вызывает у вас тревогу — вам посоветуют с этим человеком не общаться. Если ваша работа связана с возникающей у вас тревожностью — вам лучше поменять работу: офис, коллектив, компанию, отдел, сферу деятельности. Если вы чувствуете тревогу, разговаривая по телефону — перенесите всю коммуникацию в сообщения.
Так постепенно «тревожность» перестала быть чем-то исключительным.
А вот у нас только что добралась до звания слова года. И то сказать, у нас будто бы много причин для актуализации этого явления. О геополитике даже и говорить нечего — людям раз в пару месяцев кидают кость надежды, но с каждым разом эта кость всё больше напоминает свою собственную.
Не добавляет спокойствия и всё прочее — какие-то налоги, утильсбор, блокировки, запреты, отключения. Будешь тут тревожным, когда от каждого дня ждёшь ухудшения собственного положения. И как-то не получается больше относиться к этому философски, с тем олимпийским спокойствием, которое, казалось, уже было выработано год назад. Теперь по новой. И вот она — «тревожность», слово года.
Но давайте обратимся через океан, к США. Там словом года признали комбинацию цифр — «67». Двузначное число. И оно не имеет никакого смысла. То есть «слово года» лишено лексического значения, но имеет значение культурное.
67 — six-seven — это из песни артиста Skrilla Doot Doot. Кто это — я не знаю, и вам не советую. Никакой смысловой нагрузки эта строка в песне, как и сама песня, не несёт. И артист говорит об этом открыто — даже с какой-то гордостью.
67 стало мемом после того, как один подросток на баскетбольном матче подвигал руками, изображая весы, и произнёс в камеру громко: «сикс-сэвен». А какой-то школьный баскетболист произносил это «сикс-сэвен», оценивая на видео кофейный напиток.
И дело в том, что чем дольше и подробнее пытаешься объяснить это «сикс-сэвен», тем менее интересным он становится — при том, что смысла в нём от этого не становится больше. Говорят, что учителя в американских школах научились с помощью этой комбинации успокаивать буйных подростков в классах. Учителя кричат: «сикс!» — ученики хором отвечают: «сэвен!» Такая вот появилась общая игра с правилами, которые мгновенно стали понятны всем, хотя никто не сможет объяснить, в чём они заключаются. И, наверное, не надо.
Я не думаю, что мы должны смотреть на Запад, открыв рот, и бездумно перенимать оттуда всё, что ни попадя. Но почему-то так захотелось, чтобы у нас тоже когда-нибудь словом года стал совершенно бессмысленный и безмятежный набор букв. Или цифр.
Всем сикс-сэвен!
Иллюстрация: master1305 / iStock / Getty Images Plus / предоставлено Getty Images