Многие уверены в том, что первые изображения Богородицы принадлежат кисти апостола и евангелиста Луки.

Известно, что он написал образ Божией Матери на доске, служившей Святому Семейству столешницей. Причем апостолу приписывается авторство весьма внушительного списка икон с изображением Девы Марии в России показывают десять таких образов, на Западе (включая Афон) – двадцать один, причем только в Риме – восемь! в нашей стране из икон, якобы написанных евангелистом, наиболее известны Владимирская и Смоленская. Но действительно ли Луке принадлежит авторство всего этого богатейшего иконографического наследия?
Раннехристианская письменность вообще не упоминает о том, что евангелист Лука писал иконы Божией Матери. Об этом нет ни единого свидетельства вплоть до v века. Ни у мужей апостольских, учеников апостолов, ни у самого апостола Луки, который написал две новозаветные книги – Евангелие и Деяния апостольские, ни у апологетов, таких, как Иустин Философ или Ириней Лионский, ни у такого всеобъемлющего автора, как Ориген, труды которого, правда, в основном были уничтожены. Никто из великих столпов Православия IV столетия, золотого века патристики, об этом не говорит – ни Василий Великий, ни Григорий Богослов, ни Иоанн Златоуст, ни Блаженный Августин.
Первое свидетельство относится лишь к VI веку. Его авторство приписывается Федору Чтецу – историку времен византийского императора Юстиниана I76. Федор Чтец писал, что византийская императрица Евдокия77, вдова византийского императора Феодосия Младшего (или Юнейшего)78, совершала паломничество в Палестину и была в Святом Городе Иерусалиме. Там, в Иерусалиме, она будто бы приобрела икону, написанную апостолом, и переправила ее в Константинополь, к своей сестре, императрице Пульхерии – жене императора Маркиана. Это первое историческое свидетельство об образе, созданном евангелистом. За ним опять следует двухвековое молчание. Только в VIII столетии вновь появляется свидетельство о таких образах.
Святой Андрей Критский, принявший мученическую смерть около 740 года, свидетельствует о том, что апостол Лука собственноручно изобразил как Самого Воплотившегося Христа, так и Его Непорочную Матерь. Пишет он об этом в связи с иконоборческой ересью79, уже полыхавшей в то время в полную силу. Эти нестроения длились в Церкви примерно сто лет – в VIII–IX веках. Прийти к единому мнению не удавалось долго, вопрос этот обсуждался на самом высоком уровне, проходили Соборы, как утверждавшие почитание икон, так и отвергавшие такую духовную практику. И вот святой Андрей Критский, включившийся в этот спор (он был иконопочитателем, т. е. придерживался учения о почитании икон), указывает, что апостол Лука собственноручно изобразил как Христа, так и Матерь Христову, что является одним из аргументов в пользу почитания икон.
В том же VIII веке анонимный автор достаточно известного «Слова об иконах Константину Копрониму80» также указывает на то, что апостол Лука писал иконы Богородицы, причем привносит в свой рассказ одну небезынтересную деталь. Как известно, и Евангелие, и Деяния апостольские Лука писал «адресно» – для некоего «державного Феофила»81. И вот автор «Слова» утверждает, что и икону апостол написал для того же самого «державного Феофила», скорее всего жившего в Сирии, в Великой Антиохии.
Примерно в то же время Патриарх Константинопольский Герман82, увещевая императора-иконоборца Льва Исаврянина83, приводит в качестве аргументов три исторические ссылки. Сначала он указывает на статую Иисуса Христа, воздвигнутую в Финикии той самой кровоточивой женщиной, которая двенадцать лет страдала и, прикоснувшись к ризе Христа, исцелилась. Существуют древние свидетельства об этой статуе; в начале IV века о ней пишет историк Евсевий Памфил84 – а это свидетельство достоверное и однозначное. После этого патриарх Герман указывает на Нерукотворный Лик Христа на полотне, который в то время находился в городе Эдессе, и на образ Божией Матери, написанный евангелистом Лукой.
Начиная с этого времени свидетельства о том, что евангелист Лука писал иконы, множатся. Можно указать хотя бы на знаменитый труд византийского историка Никифора Каллиста85, на который часто ссылается святитель Димитрий Ростовский в «Житиях святых». Причем, как обычно и происходит, чем больше времени отделяет источник от описываемого им исторического события, тем больше подробностей и деталей мы в нем находим.
Ничего удивительного в том, что перед богословами и искусствоведами рано или поздно встал вопрос о достоверности этих рассказов. Некоторые ученые-рационалисты утверждают, что Предание, согласно которому апостол Лука писал образы Божией Матери, не имеет под собой никакого основания, и в подтверждение своей позиции приводят следующие аргументы.
Во-первых, не существует достоверных свидетельств на этот счет, относящихся к I–IV векам. Во-вторых, VII Вселенский Собор, созванный в 787 году, утверждая догмат об иконопочитании, ни разу не упоминает об иконах Божией Матери, написанных евангелистом Лукой. Хотя в это же самое время отдельные авторы, например святой Андрей Критский, Герман Константинопольский и другие, уже сообщают о таких образах. Но это лишь мнение отдельных христиан, Собор же на них не сослался, даже несмотря на то, что такая ссылка способствовала бы утверждению иконопочитания.
Предлагается и третий аргумент, основывающийся на личности апостола Луки. Как, исходя из достаточно древних свидетельств, указывается в церковном календаре, святой евангелист Лука входил в число семидесяти апостолов86.
Все они были иудеями, а, как известно, среди иудеев художников не могло быть по определению. В древнем Израиле никто никого не изображал. Как же при этом Лука смог стать художником?
Наконец, приведем аргумент искусствоведов. Если мы посмотрим на Владимирскую или Смоленскую икону Божией Матери, которые среди прочих также приписываются кисти евангелиста Луки, то неизбежно возникает вопрос: мог ли апостол Лука так писать образа? Ведь перед нами – иконы, явно относящиеся к поздневизантийскому периоду, приблизительно к XI, в крайнем случае – к Х веку. Раньше этого времени такие иконы появиться просто не могли, тем более что до нас дошли более древние изображения, дающие нам возможность для сравнения. В первые века христианства ничего подобного создано не было. Это так же невозможно, как приписывать икону Живоначальной Троицы Андрея Рублева тому же евангелисту Луке. Для создания этих шедевров потребовался долгий путь развития искусства вообще и иконографии в частности.
С другой стороны, богословы, историки и искусствоведы, которые все-таки утверждают, что евангелист Лука мог писать иконы Божией Матери, отвечают на эти аргументы следующим образом. Молчание первых четырех веков могло быть вызвано тем, что тогда икона евангелиста Луки не обладала общецерковной известностью, равно как и Нерукотворный Лик Спасителя. Ведь о нем тоже ничего не говорится у авторов доникейской эпохи, т. е. I–IV веков. Эти иконы не оказали существенного влияния на развитие раннехристианского изобразительного искусства и на раннехристианские священные изображения.
Молчание VII Вселенского Собора обусловлено противоположными причинами. В эпоху, когда эта икона находилась в Константинополе и о ней знали все, ссылаться на нее было бы бессмысленно, как бессмысленно ломиться в открытую дверь. Речь тогда шла вовсе не о том, существует эта икона или нет, а о том, насколько догматически верно вообще поклоняться иконе. Ведь иконоборцы не отрицали само право изображать, они отвергали иконопочитание и противостояли культовому использованию икон.
Что касается иудейства апостола Луки и того, что в силу этого он никак не мог быть художником, то на этот счет существуют достаточно древние возражения. Такие авторы, как Тертуллиан (III век), Блаженный Иероним (IV век), Блаженный Августин (V век), жившие до Федора Чтеца, утверждали, что евангелист Лука был не иудеем, а либо греком, либо сирийцем, т. е. человеком, обращенным в христианство из язычников.
Это мнение поддерживается и многими современными библеистами, при этом даже подвергается сомнению утверждение, что евангелист входил в число семидесяти апостолов. Ведь достоверно известно, что Лука был учеником апостола Павла, а едва ли кто-либо из семидесяти апостолов мог бы быть его учеником. Сам апостол Павел Христа не видел, обратившись позже, поэтому скорее кто-то из семидесяти апостолов мог бы наставлять в вере новообращенного Савла.
Кстати, перечень семидесяти апостолов, содержащийся в нашем церковном календаре, порой вызывает недоуменные вопросы. Например, среди них упоминается Дионисий Ареопагит. Но ведь он был обращен апостолом Павлом в Афинах на Ареопаге87 и до того является не только греком, но и эллином до мозга костей! Похоже, перечень семидесяти апостолов весьма условен. В него зачислили всех учеников Первоверховного апостола, включая даже Тимофея88, который был юн во времена проповедничества Павла. Каким же он был, когда проповедовал Иисус, и мог ли мальчишка, ребенок оказаться в числе семидесяти апостолов?
Сам Новый Завет имен семидесяти апостолов не содержит, и поэтому логичнее допустить, что Лука действительно был обращен из язычников, действительно был учеником апостола Павла и написал Евангелие и Деяния. Как апостол сам признается в предисловии к Евангелию и Деяниям, он пишет не как очевидец, а как человек, который собрал и исследовал весь этот материал.
Аргумент, приводимый искусствоведами, безусловно, заслуживает внимания. Действительно, тот образ Владимирской Божией Матери, который большинство из нас наверняка видели хотя бы в копиях, не мог быть написан евангелистом Лукой, в противном случае следовало бы вообще отрицать всякую историю искусств. Если сравнить его с иконами, которые создавались в то время, в том числе и с образами Богородицы, ничего общего мы не найдем. Поэтому почти все православные исследователи, признающие апостола Луку иконописцем, сходятся в том, что это конечно же позднейший список. К тому же и Федор Чтец говорит лишь об одной иконе, да и императрица Евдокия переправила из Иерусалима в Константинополь только один образ, а уже потом эти иконы чудесным образом многократно размножились…
Церковные исследователи и археологи утверждают, что ни одна изо всех дошедших до нас икон, приписываемых евангелисту Луке, не сохранилась в первоначальном виде. Это позднейшее византийское (и, кстати, не только византийское) творчество, поскольку восьми образам, хранящимся в Риме, присущи характерные черты именно западной иконографии. Конечно, все эти иконы могли неоднократно переписываться и поновляться. Я думаю, мы имеем право, нисколько не погрешив против своей веры, согласиться с искусствоведами в том, что Владимирская икона должна датироваться приблизительно XI веком, причем написана она была именно в том виде, в каком и дошла до нас.
Люди старшего поколения помнят, как на вокзалах продавались бесчисленные «Медведи Шишкина», имевшие к знаменитому художнику весьма опосредованное отношение, но написанные по определенному образцу. И это мало кого смущало: достоверность ведь и не предполагалась. Некий римлянин Руфин, перелагая Оригена на латынь, писал: «То, что у Оригена написано кратко, я перевел подробнее; то, что у него слишком пространно, – я сократил; то, о чем он умолчал, я восполнил; то, о чем он написал неверно, я исправил». Такой вот честный переводчик, который, нисколько не смущаясь, без обиняков охарактеризовал свой метод работы. Богословы, цитирующие этот труд (поскольку оригинал Оригена до нас не дошел), так и пишут: «Ориген – Руфин». Нам теперь уже и не разобрать, кому какое утверждение принадлежит.
Схожий прием используется и в Библии. Мы читаем у апостола Павла: «…некто негде сказал» – и начинаем разыскивать первоисточник. В результате первую половину цитируемого текста находим у Захарии, а вторую – у Иеремии. Столь свободное обращение с текстом характерно как для Ветхого, так и для Нового Завета. Один пророк цитирует другого весьма вольно. Не было в те времена культуры точного, дословного цитирования. Точно так же не предполагалась и культура точного воспроизведения образа. При этом вполне можно было подписаться именем автора, творчество которого бралось за образец. Это нечто противоположное современному плагиату, когда у какого-нибудь маститого мастера заимствуется идея и выдается за собственную.
Например, известны три книги Еноха89. Но как Енох мог писать до потопа, за тысячелетия до Моисея, вообще до появления письменности? Просто некий автор, живший в веках до Рождества Христова, подписался известным именем. Это придавало его труду особую значимость.
Иконописцы, бравшие за основу творчество евангелиста Луки, вполне могли что-то дополнить и «исправить»; добавить то, о чем апостол умолчал, убрать «лишнее» и приписать авторство Луке. Именно таким образом появились несколько десятков икон, приписываемых перу евангелиста, но, как сказал преподобный Серафим Саровский, «все, что Церковь облобызала, то мы и принимаем». Сочетая рациональную критику и сердечную, детскую веру, мы вполне можем считать апостола Луку первым иконописцем, изобразившим Божию Матерь, и при этом оставаться в согласии со строгим научным подходом.
«Мы не знаем лица Девы Марии, – писал Блаженный Августин, – от Которой безмужно, нетленно, чудесным образом родился Христос. Верим, что Господь Иисус Христос родился от Девы, имя Которой Мария. Но такое ли лицо было у Девы Марии, Которую представляем в уме? Когда мы говорим или вспоминаем об этом, мы совсем не знаем и не убеждены. Можно сказать, сохраняя веру, что, может быть, Она имела такое лицо, может быть, не такое».
А у Никифора Каллиста приводится точнейшее описание Божией Матери, которое перешло в наши «Жития святых» святого Димитрия Ростовского. Никифор Каллист пишет:
Она была роста среднего или, как иные говорят, несколько выше среднего, волоса – златовидные, глаза – быстрые, зрачками как бы цветом масляные, брови – дугообразные и умеренно черные, нос – продолговатый, губы – цветущие, исполненные сладких речей, лицо – не круглое и не острое, но несколько продолговатое, руки и пальцы – длинные.
Все эти детали впоследствии были в точности воспроизведены в византийской, а позже и в русской иконографии.
Самыми древними дошедшими до нас христианскими изображениями являются изображения катакомбные. Их можно увидеть на стенах погребальных пещер под Римом, где ранние христиане проводили свои богослужения. Встречаются и образы женщин. Вполне возможно, что среди них есть и изображения Девы Марии. Причем на некоторых начертано имя Мария, а на других – Мара. Известны и образы, на которых запечатлен младенец, хотя утверждать, что перед нами изображения Богородицы, мы не вправе. Возможно, это Елисавета с Иоанном Крестителем, возможно – Сарра с Исааком, а может быть, Анна с Самуилом.
Встречается образ стоящей и молящейся женщины с воздетыми руками, называющийся Оранта (от латинского слова «orans» – «молящаяся»). Другое изображение, любимое ранними христианами, – образ Доброго Пастыря, рядом с Которым стоит женщина. Так как надписи нет, возникает вопрос: кто она? Возможно, Мария Магдалина, но более вероятно, что Дева Мария.
До нашего времени дошли донышки кувшинов того времени с женскими ликами. Археологи предполагают, что они также могли быть Богородичными.
Наиболее достоверно трактуются иллюстрации к евангельским сюжетам. Один из самых распространенных – поклонение волхвов. Рядом с ними, без сомнения, изображена Дева Мария. Сохранилась и греческая надпись «Μητηρ Θεου» – «Матерь Божия».
До нашего времени сохранились две фрески. Одну из них можно увидеть в усыпальнице Прискиллы. На ней изображена сидящая женщина с младенцем. Рядом с ними стоит мужчина. Тип письма все еще остается античным – это еще не собственно христианская живопись, живописью это не назовешь. Археологи высказывают различные гипотезы по поводу того, кем мог быть изображенный мужчина. Возможно, это Иосиф, не исключено, что один из волхвов, а некоторые видят в нем пророка Исаию, сказавшего:
Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил, что значит: с нами Бог (Мф.1:23).
Эта фреска датируется II веком. Другое изображение находится в усыпальнице святой Агнессы. Здесь Божия Матерь изображена с молитвенно простертыми руками – Оранта. Позже этот образ перешел в Византию и лег в основу иконы Знамения Божией Матери. Интересно, что уже в то время появляются образы Богоматери без Младенца. Она представляется не только как Дева, родившая Христа, но и как Молитвенница за род христианский.
Усыпальница святой Агнессы относится уже к иной эпохе, к эпохе Константина Великого. Здесь чувствуется византийский стиль. Позже, в IV веке, появляются изображения, трактующие самые разные евангельские сюжеты. Божия Матерь на них уже вполне идентифицируется. Так начинается собственно Богородичная иконография.
Существует три типа икон Божией Матери, причем, согласно Преданию, сам апостол Лука заложил их основы.
Оранта – это, как правило, образы, на которых Дева Мария изображена в полный рост и изначально пребывает в одиночестве. Лишь позже возникает изображение Предвечного Младенца на месте утробы Материнской.
Второй образ – Умиление, по-гречески Елеуса (Ελεουσα). Ярчайший образец этого типа – Владимирская икона Божией Матери. Здесь Младенец прильнул к щеке Девы Марии, ликом и ручонками устремлен к Матери, а Мать всем Своим существом устремлена к Младенцу. Это – тайна Божественного Воплощения, тайна любви, которую воспел Амвросий Медиоланский90 текстами Песни Песней Соломоновой, где жених – это образ Христа, а Суламифь – образ Пречистой Девы.
Третий образ – это Одигитрия (Οδηγητρια), что в переводе на русский язык означает «Путеводительница». Здесь Младенец тоже покоится на руках у Матери, но и Дева Мария, и Спаситель встречаются с нами взглядами. Наиболее распространенная икона этого типа – образ Казанской Божией Матери. Богородица смотрит на нас и указывает нам на Христа, Который говорит о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь (Ин. 14:6). Образ Младенца несколько «недетский», но и «взрослым» назвать его трудно. Скорее, он вечен.
Святая Дева тоже выглядит старше Своих лет, ведь, согласно Преданию, Она родила Иисуса примерно в пятнадцать лет. Это вполне соответствует традициям южных народов, у которых браки заключались намного раньше, нежели у северян. Юноши там женились в четырнадцать-пятнадцать лет, а девушки выходили замуж в десять-одиннадцать. А на иконах (например, Смоленской Божией Матери) Богородица приобретает некоторую «суровость», становясь намного взрослее. Это уже богословское осмысление. Иконописец ставит перед собой задачу не показать цветущую пятнадцатилетнюю девушку, ставшую матерью, а изобразить Матерь Божию. Практически все многочисленные иконы Божией Матери, которых насчитывается около семисот, так или иначе относятся к одному из этих трех типов: Оранта, Елеуса и Одигитрия – Молящаяся, Умиление и Путеводительница.
Иконопочитание и иконография
Я не стану рассказывать обо всех иконах. Книги о Смоленской, Почаевской, Тихвинской, Владимирской, Казанской иконах Божией Матери известны и широко распространены.
Иконография должна обязательно иметь богословское значение. Западные Мадонны, которых нам подарила эпоха Возрождения, абсолютно далеки от какого-либо богословия. Эти порой умилительные, великолепные художественные шедевры не имеют никакого отношения к иконе. Это – восторженный гимн материнству, но не Богоматеринству, там нет ни Богомладенца, ни Богоматери, а есть лишь мать и ребенок.
Образа такого типа пришли в Россию через Малороссию, через тот же Почаев и, кстати, многим полюбились. Наши верующие люди хотят, чтобы икона была «как живая», но это не православный и не богословский подход к иконе.
Подлинная икона не должна прельщать нас красотой материнства, тем более женской красотой, она не должна удовлетворять наше любопытство в изучении древних одеяний. Картинки, помещаемые в детских Библиях, тоже бывают очень хороши и полезны для постижения основ Священного Писания, особенно в нежном возрасте. Нередко и взрослые с удовольствием рассматривают их, но это не имеет ни малейшего отношения к богослужебной иконе. Культуру восприятия священных образов мы начали терять в XVII веке и окончательно утратили в XVIII столетии. Сейчас наши храмы наводнены изображениями не богослужебными, не богословскими, а теми, которые собственно иконами никоим образом считаться не могут. Храм должен содержать каноническую икону. Любопытно, что даже большинство священников и многие епископы предпочитают именно эти живописные изображения, то есть, по сути, развлечения от молитвы и богословия.
Икона – достояние и плод церковного и молитвенного опыта и должна основываться на принципах плоскостного изображения и обратной перспективы, иконографической диспропорциональности, условности и символизма91. То есть икона должна нас вести в Царство Божие, а не создавать иллюзию нашей сопричастности жизни Спасителя или Божией Матери. Это очень важно. Икона должна возбуждать не чувственность, а молитвенный дух. Чувственная же икона может приводить к состоянию духовной прелести, когда человек свои эмоциональные, душевные переживания начинает отождествлять с Божественной благодатью, а иногда и с Божественными откровениями. Это, конечно же, в корне неверно.
Часто на православных иконах Божия Матерь изображается с тремя восьмиконечными звездочками на челе и плечах, означающими ее приснодевство. Звездочка, помещенная на челе, означает, что Она была Девою до Рождества, на правом плече – в Рождестве и на левом – после Рождества Христова. Это – один из богородичных иконографических символов.
Изображения Богородицы подразделяются на сотни иконографических разновидностей: это и «Всех скорбящих Радость», и «Млекопитательница», и «В родах Помощница», и «Умиление», и «Знамение», и «Взыскание погибших», и «Умягчение злых сердец»… Каждое из этих наименований отмечено поэзией и богословской глубиной, раскрывая различные стороны духовного присутствия Божией Матери в Церкви. Поэтому мы с благодарностью приемлем все многообразие Богородичной иконографии.
Вопрос о чудотворных иконах Божией Матери очень серьезен и важен.
Вообще-то говоря, икона по своему предназначению не призвана творить чудеса. Догмат иконопочитания, принятый на VII Вселенском Соборе, звучит примерно так: честь, которая воздается образу, переходит к Первообразу; зрим образ, а прозреваем Первообраз. Отец Павел Флоренский1 в своих трудах много писал об иконах, у него есть замечательная работа «Иконостас». Он пишет о том, что «икона – окно в невидимый мир». Именно эта функция и является основным назначением иконы. Но так уж устроен человек, что это главное предназначение на религиозно-бытовом уровне отошло куда-то в тень и для очень многих почти не имеет значения. При этом образ начинает восприниматься как своего рода амулет, как талисман, как нечто, производящее чудо. Становится несущественным, каноническая это икона или нет, виден ли лик или он стерт. Наоборот, в этом случае интерес лишь усиливается: старую икону человек любит еще больше, хотя никакое взирание на образ уже невозможно. То, что установил VII Вселенский Собор в отношении иконопочитания, уже нереализуемо, да верующему это и не важно, потому что не для этого ему нужна икона. Главное для него – не молитвенно созерцать икону, а приложиться к ней. Мы часто наблюдаем это в наших храмах. Человек подходит, осеняет себя крестным знамением, прикладывается к образу и отходит, даже не удосужившись посмотреть, что за икона лежит на аналое. Случалось, я прихожу в храм, дьякон и пономарь уже находятся в алтаре, а положенная икона не соответствует празднику. Спрашиваю у них:
– Вы у аналоя были?
– Были.
– Прикладывались?
– Прикладывались.
– А к чему именно вы приложились?
А кому это интересно? Действие произведено, а суть оказалась вне поля зрения. Можно на Пасху положить икону святителя Николая Чудотворца, и этого не заметят…
На икону надо взирать. Это взирание уже есть нечто литургическое, богослужебное, само взирание – уже некое священнодействие. Икона пишется для того, чтобы на нее смотреть, аромат существует для того, чтобы его вдыхать, слово произносится для того, чтобы ему внимать. Все имеет свое назначение. То же самое относится и к Евангелию: для прихожанина главное – к нему приложиться, нужно, чтобы Евангелие на голову возложили, а что при этом во время молебна читали, по сути, не имеет никакого значения. И если батюшка прочитает совсем другой отрывок из Нового Завета или из Ветхого Завета паремию, этого никто даже и не заметит. Конечно, в каждом из нас сидит язычник, и как его из себя вытравить?..
Хотелось бы достичь более просвещенного отношения к иконе. Ведь именно неразумное отношение порождало и порождает иконоборчество. Древние приверженцы ересей потому и боролись с иконами, что люди соскабливали порой краску с икон и добавляли ее в тесто для просфоры – хлеба, на котором будут служить Евхаристию. Нечто подобное происходит и в наше время, и протестантское отрицание икон возникло не на пустом месте.
А все-таки чудотворные иконы есть! Хотя в этой связи не помешало бы вспомнить о Петре Великом. Однажды он отдал распоряжение, чтобы иконы больше не чудотворили, чтобы они впредь не плакали и не мироточили, а если вдруг у какого-то батюшки икона все-таки вновь заплачет, то такого батюшку надлежит сечь. Тут же резко сократилось количество чудотворений, совершавшихся у икон. Несмотря на присущий Петру цинизм, безбожником он все-таки не был и, кстати, во всех дореволюционных требниках поминался как «благочестивейший Государь Император».
И сегодня нередко можно услышать: «Батюшка, сегодня была у иконы. Там такое свечение, такой аромат!» Это экзальтированное желание чуда, которому всегда противостоял самый великий Чудотворец, Иисус Христос, – явление не очень здоровое. Когда от Христа ждали чуда, Он его не совершал. В отличие от факиров, Он никогда не развлекал людей чудесами. Вообще стоит обратить внимание на то, какие именно чудеса происходили через Христа, через пророков, через апостолов и святых:
Слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют (Мф. 11:5).
Иисус же не сказал, что что-то мироточит, что-то сияет, что-то обновляется.
Настоящее чудо – всегда реально. Оно всегда направлено на спасение человека, вводит человека в Царство Божие. Один священник подвел меня к стене храма, которая у него мироточит, и показал капельки, отмеченные им крестиками. Даже не знаю, что и сказать. Капельки я действительно видел, но какова их природа, не знаю. Возможны проявления самых различных химических процессов. Но разве вследствие этого хоть один слепец прозрел? Хоть один хромой оставил костыли в храме? Порой вера принимает весьма причудливые формы. А апостол Павел говорит:
Вера от слышания, а слышание от Слова Божия» (Рим.10:17).
Словом Божиим должна укрепляться наша вера, а не капельками на стене! Конечно же, существуют и заслуживающие доверия свидетельства о чудотворных иконах. Есть иконы плачущие, мироточивые, обновляющиеся и даже кровоточивые, как, например, Иверская икона Божией Матери. Жаль при этом, к таким явлениям налипает много наносного. Когда в трубах скапливается ил, мешая протоку воды, их приходится чистить. Так и на подлинных знамениях Божиих, которые действительно бывают, столько всего наслаивается, что время от времени следует заниматься «чисткой» собственной духовной жизни.
Существует немало очень странных описаний чудотворных икон, в которых нет ничего созвучного с Евангелием и полезного для души. Вместе с тем Господь являет и подлинные чудеса и знамения: плачет Божия Матерь – значит, есть о чем плакать, плачь и ты вместе с Нею; мироточит – значит, нам дополнительно дается благодать Святого Духа через Богородицу; крово-точение означает страдание, скорбь: «оружие пройдет Тебе душу», – сказал Симеон Богоприимец. Такое бывает в эпохи нестроений внутри Церкви или жестоких гонений на нее.
В городе Казачинске есть плачущая икона Божией Матери. Всякий раз, когда к ней подходишь, испытываешь потрясение, как будто видишь плачущую мать. Вообще, если икона плачет, стоит задуматься: почему это происходит?
Обновления икон тоже, конечно, случаются. Через них в нашем мире проявляется Божественное присутствие: Бог не бросил Землю во Вселенной, где теперь она бессмысленно кружится, несется в мировых пространствах. Нет, Господь являет нам Свое присутствие в мире. Так что мы не вовсе отвергаем существование чудотворных икон. Это – Божественное проявление, но мы должны сохранять внутреннее духовное трезвение и не терять голову. Внутреннее трезвение преподобный Антоний Великий назвал самой главной изо всех добродетелей. И действительно, о чем говорить с пьяным? Лишь после того, когда он протрезвеет, может начаться какой-то разговор. Так и в духовной жизни. Если человек духовно не трезв, о каких делах может идти речь? Кстати, настоящая икона производит это отрезвляющее воздействие, она нас трезвит, возвращая к себе самим, подобно блудному сыну, который «пришел в себя»93. А вот чувственные иконы подчас немножко пьянят, и как раз это некоторым и нравится. Тут дух уже усыпляется, и пробуждаются совсем другие силы.
Стоит поговорить и об украшении образов. Люди от чистого сердца воздают честь иконе, но порой украшений становится так много, что за ними и самого образа уже не разглядеть. Это бывает и в простой крестьянской избе, и у великих икон. Великие князья и императоры тоже жертвовали на оклады и украшения. Как к этому относиться? Апостол Павел говорит:
Кто различает дни, для Господа различает; и кто не различает дней, для Господа не различает. Кто ест, для Господа ест, ибо благодарит Бога; и кто не ест, для Господа не ест, и благодарит Бога (Рим.14:6).
Это, наверное, справедливо и в отношении икон: тот, кто их украшает, для Господа украшает, тот, кто не украшает, для Господа не украшает. Я, пожалуй, отношусь к тем, которые для Господа не украшают, однако не хочу осуждать тех, которые для Господа украшают.
Я очень люблю икону, я – иконопочитатель, но для меня в иконе важен прежде всего образ, который вводит меня в духовный мир. А все эти украшения – не для меня, хотя другие относятся к этому иначе.
Некоторое время у нас в храме служил один священник с Украины, который искренне поражался простотой наших служб. Например, молебен, совершаемый при освящении иконы, действительно длится недолго – около десяти минут. Он рассказал, как у них освящают иконы.
После молебна происходит первое прикладывание к иконе духовенства, потом прикладываются все прихожане, после этого с иконой ходят по храму, вносят ее в алтарь, затем обносят ее вокруг храма и начинается хождение по всему селу. Ее вносят в каждый дом, и все действо заканчивается поздним вечером. Как он мучился здесь, так я, наверное, мучился бы там.
Стремление к благообразию понятно. Не случайно во время литургии совершаются молитвы о «любящих благолепие храма Твоего»94. Но кивоты и оклады призваны приблизить к нам образ, сделать его более доступным, а не затмить его, так же как и в светской живописи багет никогда не должен подавить картину.
Что делать с теми храмами, которые расписаны на западный манер, как, например, храм Смоленской иконы Божией Матери в Троице-Сергиевой Лавре? Есть среди нас такие ревнители, которые считают, что все это следует убрать и заменить каноническими иконами. Я бы так поступать не стал. Я и сам служу в храме, иконы которого были созданы в XVIII–XIX столетиях, и мы любим эти образа. Хотя, конечно, если подходить к ним иконографически, богословски и даже искусствоведчески, то, конечно же, эти иконы далеки от канонической традиции. Но это – храм-памятник, в том числе и памятник своей эпохе. Новые храмы можно расписывать как душа желает, но кто поднимет руку на то, что создали наши предки, кто отвернется от мест, где они молились, страдали и где, кстати, происходили чудеса Божии?
Чудеса действительно происходят. Но иногда, даже читая святителя Димитрия Ростовского, не знаешь, что и сказать. У меня нет аргументов, чтобы заявить о том, что дело обстояло не так, но и представить, что все именно так и было, тоже очень сложно, потому что некоторые повествования трудно отличить от сказок. Был реальный Илья Муромец. Но я же не обязан считать исторической правдой то, о чем мы читаем в былинах?
У Лескова есть рассказ на эту тему, а уж Лесков-то церковную жизнь знал! Один мужик украл икону, полицейские его нашли и спрашивают: «Каким образом храмовая икона оказалась у тебя дома?» А он: «Это чудо Божие! Я и сам не знаю, как это произошло». Полиция запрашивает консисторию: «Может ли быть, чтобы икона чудесным образом оказалась в избе у мужика»? Представьте теперь, какую резолюцию должен наложить архиерей? «Не может»? Значит, он неверующий! «Может»? Но ведь это может понравиться, а в таком случае чудеса могут и участиться…
Богородица в истории Церкви
Божия Матерь вошла в историю Церкви, вошла очень емко, ярко, в полноте. Кого любят больше, чем Божию Матерь? я не говорю о Боге, я говорю о Церкви. Божия Матерь – не Бог, Она – член Церкви, в принципе такой же, как и мы. Только роль Ее конечно же не такая, как у нас, а действительно, какова Ее роль в Церкви?
Всегда указывают на Кану Галилейскую, где был брак и где Матерь Господа идет к Иисусу и просит Его, даже не просит, а просто сообщает о том, что на столе не хватает вина и свадебный пир может омрачиться95. Это событие в нашем православном сознании воспринимается как указание на предстательство Божией Матери, т. е. Она ходатайствует за людей, Ей есть до нас дело.
Рассказывают, что один подвижник был восхищен в видении на небо. Он видит праведников, видит святых угодников Божиих, видит Ангелов и Архангелов, но все время озирается, оглядывается и спрашивает:
– А где?
Ангел, который его сопровождал, спрашивает:
– Кто «где»?
– Матерь Божия где?
Ангел отвечает ему:
– Здесь Она редко пребывает. Она обычно на земле – среди скорбящих, униженных и заблудших. Вот там Ее и надо искать.
Действительно, как мы поем на Успение, Она от земли преставилась, но землю не оставила96 и действительно остается в жизни земной Церкви. Когда Иисус страдал на Кресте, Его Матерь стояла рядом, здесь же стоял Иоанн Богослов. Обращаясь к Иоанну, Господь говорит: Се, Матерь твоя! (Ин.19:27), – а обращаясь к Матери: Жено! Се, сын Твой (Ин.19:26). Уходя из жизни, Иисус заботится о Своей Матери, это лежит на поверхности. Но православное сознание всегда отмечало и более глубинный смысл этих слов. Матери Господа усыновляется Иоанн Богослов – апостол. Мы с вами составляем Апостольскую Церковь, т. е. Церковь, основанную на апостолах. И если Мария является Матерью апостола, то, значит, Она является Матерью и всем нам, Матерью всей Апостольской Церкви. Действительно, всякий человек из апостольских уст услышал евангельское благовестие, от апостолов принял Святое Крещение, если не от тех двенадцати апостолов, то от их преемников, епископов и пресвитеров, тем самым мы усыновлены Божией Матерью. Мы все – Ее дети. Следовательно, Богородица в истории Церкви является Матерью.
Как в доме, где есть отец, глава семейства, а есть мать, так и в Церкви: есть Бог – Отец, Творец и Спаситель, а есть Мать. И Матерь Господа – из нас, из людей, и мы Ее дети. Она не с неба пришла, это – не четвертая ипостась Божия. Ее роль, которая прослеживается в течение всех веков христианской истории, – это роль материнства.
Надо признать, что в дошедших до нас раннехристианских источниках Божией Матери не отводится та исключительная роль, которую Она играет в позднейшей, святоотеческой письменности, в житиях святых и в богослужении. Но из этого отнюдь не следует, что Ее почитание и материнское предстательство вовсе отсутствовало. Целый ряд учителей Церкви того времени – Иустин Философ, Ириней Лионский, Ориген, святой Мефодий Патарский97 и другие – возвышенно говорят о Деве Марии и Ее значении для нас. Правда, как правило, не столько о Ее молитвенном, материнском предстательстве, сколько о той догматической роли в боговоплощении, которая была Ей Богом отведена.
В IV веке зарождается то почитание Божией Матери, к которому мы привыкли. Константин Великий98, прекративший гонения на христиан, утвердил христианскую веру, а потом принял ее и сам. При его сыне христианство уже стало государственной религией Римской империи. Когда Константин перенес столицу из Рима в Константинополь, он совершил один поступок, о котором не очень часто говорят и не все знают. Константин Великий поручил Константинополь Покрову Божией Матери, т. е. он посвятил этот город Богородице. Константинополь – это Царьград еще и потому, что он играет исключительную духовную роль в истории Церкви и особенно в истории восточного христианства. Это в определенном смысле – столица Православия, порученная Покрову Божией Матери.
Константин Великий сам строит три храма в честь Пресвятой Богородицы. До того времени храмов, посвященных Деве Матери, не было. Это и неудивительно: в эпоху гонения храмы христиане строить не могли и в лучшем случае молились в базиликах, т. е. в домах и дворцах римских патрициев. Многие из этих базилик впоследствии превратились в христианские храмы, заложив одну из архитектурных форм христианского храма – корабельную.
В Константинополе же изначально воздвигаются храмы с посвящением Божией Матери. Царица Елена99 построила десятки церквей на Святой Земле, в местах, где происходили те или иные евангельские события, посвящая им эти храмы. В этом процессе собирания святынь и строительства храмов евангельским событиям она не обошла Божию Матерь. В частности, были освящены храмы в честь имени святой Девы Марии. После этого храмы в честь Богородицы стали строиться по всей империи – и в Риме, и в других городах.
Интересны реликвии, соотносящиеся с Матерью Господа. Их несколько. Одна из святынь – это пояс Божией Матери. Император Аркадий Константинопольский, правивший в начале V столетия, нашел этот пояс в Иерусалиме, где он хранился у христиан, перенес его в Константинополь и уложил в ковчег, украшенный драгоценностями. Есть праздник положения пояса, но он связан с событием, которое произошло значительно позже, в IX веке. Константинопольская императрица Зоя заболела и повелела достать этот пояс из раки. Пояс был положен на императрицу, и она исцелилась. Позже пояс Божией Матери, как это повелось у христиан, начали разделять и распределять по разным местам. На сегодняшний день известны три места хранения фрагментов пояса Божией Матери: на Святой Горе Афон, в германском городе Трире100 и в Грузии. Трир вобрал в себя очень много святынь, и об этом тоже не все знают. Константин поначалу перенес столицу именно в Трир, который в течение нескольких лет оставался главным городом Римской империи, но потом он все-таки остановил свой выбор на городке Визант, превратившийся в Константинополь. Грузия также располагает рядом святынь, связанных с Христом и Божией Матерью. Когда Грузия вошла в Российскую империю, грузинская царица Нина подарила этот пояс Александру I, но император, украсив пояс и ковчег драгоценностями, вернул его Нине.
Существуют также погребальные пелены Божией Матери. Как известно, когда гробница Божией Матери была вскрыта при апостоле Фоме, она оказалась пустой. Позже было явление Богородицы святым апостолам, а пелены благоговейно хранились ранними христианами. Царица Пульхерия (дочь Аркадия, перенесшего пояс) перевезла в Константинополь икону, приписываемую евангелисту Луке, и пелены Божией Матери.
Ну и, наконец, третья реликвия, связанная с Девой Марией, – это Ее риза. С ней произошла такая история. Два римских патриция, Кандид и Гальвий, нашли в V веке у одной женщины в Галилее ризу Божией Матери, хранившуюся в красивом ковчеге. Патриции сделали копию этого ковчега и в отсутствие женщины умудрились подменить его. Вернувшись, женщина нашла свой ковчег пустым, а ковчег с ризой был перенесен в Константинополь, где в то время царствовал император Лев Македонянин. Специально ради перевезенной в Константинополь ризы этот император повелел построить Влахернский храм, в котором позже произойдет явление Покрова Божией Матери. И в этом Влахернском храме была положена риза Божией Матери. Кстати, и мощи святителя Николая барийские купцы тоже похитили у греков, связав монаха и заткнув ему рот кляпом…101
Скептики, конечно, могут сомневаться в том, что хранившаяся у галилейской женщины риза принадлежала именно Божией Матери. Разумеется, с научной точки зрения ответа на этот вопрос нет. Мы лишь принимаем предание таким, каково оно есть.
Возникает вопрос и о гробнице Божией Матери, расположенной у самого подножия Елеонской горы в Иерусалиме. Это фамильная усыпальница рода Давидова. Как известно, почитание реликвий и святынь занимало выдающееся место в средневековом благочестии, и возникало очень много подложных святынь102, в том числе даже таких. В городе Эфесе, где преставился Иоанн Богослов, чьим попечениям была поручена Дева, тоже показывают гробницу Божией Матери.
Поговорим о святынях, непосредственно связанных с Богородицей, которые потом раздроблялись, разделялись и распространялись по всему христианскому миру.
Факты разделения святынь имели место с ранних христианских времен: мощи раздробляли, и даже Крест Христов, который был обретен царицей Еленой, в конечном счете, был весь разобран на части. Я сам неоднократно видел частицы Древа Креста Господня, иногда, кстати, довольно крупные. Конечно, с их аутентичностью возникает проблема. Нередко высказывается мнение, что, возможно, не стоило разбирать Крест. Конечно, если бы он в целости оставался в Иерусалиме, его смогло бы увидеть гораздо меньшее количество верующих, зато сподобившиеся увидели бы именно Крест и приложились бы к нему. Но историю не перепишешь.
Материнский Покров, распростертый Божией Матерью над христианским миром, засвидетельствован повсеместно. Еще Сама Мария при встрече с Елисаветой говорила:…отныне будут ублажать Меня все роды (Лк. 1:48), – и действительно, почитание Богородицы распространилось и на Востоке, и на Западе.
Известно предание, согласно которому апостолы бросали жребий, где кому проповедовать. Жребий бросался не только двенадцатью апостолами, но и другими учениками, и даже ученицами Иисуса Христа. Деве Марии досталась Иверия, т. е. Грузия, куда через три столетия пришла Нина – равноапостольная просветительница Грузии. Существует предание о том, что Дева Мария была на Афоне и благословила эту гору, на которой через девятьсот лет после этого возник монастырь, основанный Афанасием Афонским и другими подвижниками.
Впоследствии родилось понятие «удела» Божией Матери. Грузия, как выпавшая Деве Марии по жребию, в этом смысле считается первым уделом Божией Матери. Афон, как место, где Она Сама была и которое благословила, – второй удел. А дальше практически во всех странах появились свои уделы Божией Матери. Наверное, люди имеют на это право. В России появился третий удел Божией Матери, каковым считается Киево-Печерская Лавра. Как Киев – матерь всем городам русским, так, конечно, и Киево-Печерская Лавра, посвященная имени Пресвятой Девы Марии, – матерь всем русским монастырям.
Уже в XIX веке, когда святой Серафим Саровский благословил открытие Дивеевской обители, появилось понятие четвертого удела Божией Матери. Я уже упоминал о том, что преподобный Серафим – «служка Божией Матери», как он сам себя любил называть, – дерзнул предложить изменение в «Символе веры». Там, где говорится, что Господь воплотился от «Марии Девы и Духа Свята», он предложил слово «Девы» дополнить приставкой «Присно». Для него это было очень важно. Известно, что в его жизни было не менее восьми явлений Божией Матери, сопровождавшихся исцелениями. На старчество он тоже был благословлен именно Ею.
Наверняка многие читали книгу «Серафимо-Дивеевские предания», в которой обо всем этом повествуется. Хотя следует заметить, что с именем преподобного Серафима связано так много, что к некоторой информации нелишне подходить критически, так часто бывает: чем дальше мы исторически отодвигаемся от праведника, тем больше мы о нем знаем.
На Руси понятие удела Божией Матери получило дальнейшее развитие. С древних времен наш народ воспринял саму Русь как «дом Пресвятой Богородицы». Благоверные российские князья водили свои дружины на поле брани с возгласом: «За Господа Спаса, и за Пресвятую Богородицу, и за дом Пречистой Богородицы!» Что это – религиозный вымысел, некая религиозная экзальтация? Не думаю. Это есть то внутреннее религиозное ощущение, которое присуще тому или иному монастырю, а может быть, даже тому или иному народу, причем одно другому не противоречит. Если Грузия, скажем, удел Божией Матери, то Русь – дом Пречистой Богородицы. Западные страны в этом вопросе нисколько не менее усердны и тоже посвящают целые земли, монастыри и монашеские ордена имени Пресвятой Богородицы.
Интересное событие связано с Покровом Божией Матери. Греческая Церковь не знала праздника Покрова, он был заимствован из России. Наверняка все знают историю Покрова Богородицы, хотя в разных версиях, в разных описаниях праздника встречаются некоторые расхождения. Суть, однако, сводится к тому, что язычники, штурмовавшие Константинополь и угрожавшие самому его существованию, были славянами и, скорее всего, русичами. И вот тогда во Влахернском храме блаженному Андрею и его ученику Епифанию является Божия Матерь, простершая Свой Покров над всем молящимся народом, и город был спасен. Прошло почти два столетия. Русский князь Андрей Боголюбский читает в Суздале древние рукописи, и ему встречается описание этого события. Он находит несправедливым, что оно не почитается Церковью, вводит праздник Покрова и приглашает строителей, которые возводят храм в честь Покрова Божией Матери. Это знаменитый храм Покрова на Нерли. С тех пор Покровские храмы распространяются по всей России, а праздник становится одним из самых любимых на Руси.
Казалось бы, русским-то что праздновать? Нам бы следовало стыдиться, – это же наши предки досаждали православным грекам, а Божия Матерь защитила их. И вдруг русские вводят этот праздник, это очень интересный момент. Это свидетельствует о том, что существует нечто гораздо высшее нашей земной суеты и даже такой суеты, как война одного народа с другим, и что христианские праздники не имеют политической подоплеки. Царство Мое не от мира сего (Ин. 18:36), – говорит Христос, а мы иногда втягиваемся в эти страсти. Случалось, что Божия Матерь защищала и русских от русских, и даже от самого Андрея Боголюбского.
Суздаль и Великий Новгород враждовали. Дружины Андрея Боголюбского осаждают Новгород, русские бьются с русскими, православные – с православными. К новгородцам явилась Божия Матерь и сказала взять икону Знамения, которая тогда еще так не называлась, и обойти с ней вокруг стены. А люди Андрея Боголюбского стреляют. Икона повернулась Ликом к Новгороду, и это оказалось тем знамением, по которому эта икона стала называться «Знаменской». Русские полюбили этот образ. Праздник иконы Знамения Божией Матери отмечается сейчас отнюдь не только в Новгороде, его любят и в Суздале.
Весьма интересное событие – Фатимское явление Божией Матери детям, произошедшее в 1917 году в португальском местечке Фатима, расположенном неподалеку от Лиссабона. Впервые Богородица явилась в мае, а потом являлась каждый месяц, причем однажды при огромном стечении народа. Я видел дерево, которое даже прогнулось в том месте, где стояла Божия Матерь во время этих явлений. В Ее пророчествах упоминалась и Россия, в то время здесь происходила революция. Богородица повелевает молиться за Россию и говорит о Своем особом Покрове над нашей страной. Фатима становится местом паломничества всего западного мира, местом христианского поклонения. Сегодня туда прибывают до десяти тысяч паломников ежедневно. Я видел, как это происходит. Некоторые вещи мне не понравились, но не все мне нравится и у нас. Тем более нельзя спешить с выводами, касающимися другого народа, живущего согласно иным традициям. Относительно пророчеств, связанных с Россией, жизнь покажет, что в них соответствует истине.
Божия Матерь неоднократно помогала нашему народу через Владимирскую икону в самые критические моменты истории российской. Через эту икону к нам приходит спасение, что отмечается, например, во время празднования Сретения Владимирской иконы Божией Матери103. Свирепый Тамерлан (1336–1405) за всю свою жизнь не потерпел ни одного поражения. Он даже похвалялся, что там, где прошли его полчища, несколько лет не растет трава. Ему удалось создать мощнейшую империю со столицей в Самарканде и дойти почти до самой Москвы. Но здесь завоевателю является Богородица с небесным воинством, и, когда советники Тамерлана объяснили, Кто ему явился, он приказывает своим полкам идти обратно. Так Россия была спасена.
Иногда выстраивают любопытную конструкцию. Если Россия – дом Пресвятой Богородицы, то северные ее пределы находятся под покровительством Тихвинской и Знаменской икон Божией Матери, центральные – Владимирской, западные – Почаевской, южные – Иверской, а восточные – Казанской. Таким образом, получается, что четыре наиболее чтимых образа ограждают дом Пресвятой Богородицы с севера, юга, запада и востока, а в ее сердце, в Москве, – Владимирская икона Божией Матери.
Мы имеем счастливую возможность жить в доме Пресвятой Богородицы. И Божия Матерь во всем Своем материнском служении, благолепии, чистоте и красоте пребывает в Церкви. Как дети приходят к матери за утешением и защитой, так и верующие люди во всем христианском мире обращаются к своей Матери и живут под Ее Покровом.
Протоиерей Геннадий Фаст