Валерий Лялин

Рассказ
Святая блаженная Ксения Петербургская
Таких несчастных, холодных и бездомных на Руси называли блаженными, потому что сами по себе эти бедняги были счастливы и Богом согреты и не оставлены. И еще их называли юродивыми, то есть безумными, потому что они являли собой страшный, отталкивающий, безумный образ.
Этими несчастными и раньше, и теперь переполнены психиатрические клиники, где их успешно или безуспешно пытаются лечить. Но среди этого сонма сумасшедших есть еще и юродивые ради Христа – это совсем особая статья, и их не надо путать с обычными психами и бесноватыми, хотя на первый взгляд все они вроде одинаковы. Это не так. Юродство Христа ради – это один из самых тяжелых подвигов в православии, и взявших на себя этот подвиг ничтожно мало на всем протяжении истории христианства. Этот подвиг принимается из величайшей любви к Богу и своим ближним.
Это избранники Божии, сильные духом и телом, бесстрашные перед земным миром и даже перед коронованными правителями его, которых они никогда не боялись обличать в неправедных поступках. Имея от Бога дар предвидения будущего, они молитвами, иногда нелепыми поступками и жестами, бессвязной речью нередко избавляли сограждан от грозивших им бедствий, не раз отвращали гнев Божий от своих современников, у которых, в большей части, были в поношении и презрении.
Эти юродивые совершенно пренебрегали малейшими удобствами жизни и, подобно бездомным псам, не имели жилища и не заботились о том, где приклонить голову.
Но зато они от Бога имели благодать пророческого служения, а, как известно, пророк – это голос Духа Святого, который служит для передачи людям воли Божией.
Вот такой и была блаженная Ксенюшка Петербургская.
Она родилась в начале XVIII века у благородных и богатых родителей. В восемнадцать лет была выдана замуж за Андрея Федоровича Петрова – человека уже не первой молодости, в чине полковника, служившего придворным певчим. Брак оказался счастливым, но недолгим. И когда Ксении было двадцать шесть лет, муж ее скоропостижно скончался, не успев исповедаться и не приняв Святого Причастия.
Это так поразило Ксению, что она надела на себя мундир горячо любимого покойного мужа, велев называть себя Андреем Федоровичем, раздала все имущество бедным; в том числе и дом, который подарила одной знакомой, став странницей – нищенкой.
Умереть без церковного напутствия для верующего человека страшно и для его загробной судьбы очень неопределенно. К смерти православного раньше относились с почтением, страхом и благоговением. Это не то, что в нынешнее время: когда видят, что больной дышит на ладан, сразу спроваживают его умирать в больницу, среди чужих, равнодушных людей и холодных, казенных стен.
А если человек все же умрет дома, то сразу же норовят избавиться от докучливого покойника, срочно вызывают машину, и хмельные мужики-санитары скоро и сноровисто оттаскивают усопшего в морг.
А ведь раньше был чин обряжания и провожания покойного: его мыли и обряжали Божии старушки, оплакивали родственники. Служить панихиду приглашали священника, по чину укладывали в гроб. Зажигали свечи и денно и нощно читали над телом Псалтирь, чтобы демоны не мучили, не терзали душеньку усопшего. Худа, негожа смерть без церковного напутствия. Хотя и сама смерть для нас – не находка и не радость. И поджилки трясутся, как вспомнишь о ней.
Привыкли мы к земной живой жизни, и никому не хочется уходить из этого преисполненного Божией красотой, прекрасного и солнечного мира.
А все же христианам легче расставаться с этим миром в надежде на будущую жизнь.
А неверам совсем плохо. И в Псалтири сказано: «Смерть грешников люта». А без церковного попечения что будет с нашей душой?
Не без печали я вспоминаю, как в начале лета 1944 года в городе Иванове я умирал в госпитале от тяжелых гнойных ран, повлекших за собой сепсис – заражение крови.
Антибиотиков не было, а красный стрептоцид был бесполезен. На дворе под теплым легким ветерком трепетали молодой листвой деревья, во всю мощь пели птицы, сияло солнце и буйно цвела черемуха.
Чтобы не удручать других раненых картиной умирания, меня вместе с койкой перевезли в отдельную маленькую палату, которую раненые называли – смертная. Агония затянулась, и я в томлении и тоске метался по кровати. Я был юн и всеми силами старался убежать от смерти. Грудь сжимало, и я сел, пытаясь спуститься на пол. Молодая, красивая медсестра, которой я, видно, порядочно поднадоел, ребром ладони сильно ударила меня по горлу. Да простит ее Господь.
Я повалился на подушку, и все померкло перед глазами.
Я раньше никогда не думал о Боге, о Церкви. Эта область была вне моего сознания. Я ничего не знал об этом, и жизнь моя проходила среди пионерии и комсомола. Так нас воспитали, в каком-то звонком вихре пионерского горна, алых знамен и бурных комсомольских собраний. Но тут вдруг меня перенесло в какой-то чуждый, странный, мрачный и очень древний мир. Я как-то сразу понял, что это мир подземелья. Передо мной была анфилада черных закопченных пещер. Я стоял перед громадным телом. Это было тело гигантской змеи, вытянувшейся по анфиладе пещер. Головы и хвоста видно не было. Тело было громадно, толщиной с вагон. Кожа очень красивая, с крупной блестящей чешуей синего, красного и зеленого цветов. Эта полутьма освещалась всполохами языков пламени. И в этом мерцающем свете я разглядел громадных, мускулистых, с лоснящейся от пота черной кожей эфиопов. Они, ухая, производили какую-то очень тяжелую работу. Больше я ничего не помню.
По прошествии многих лет я осознал, что душой опускался в ад.
Но милосердный Господь пожалел мою юность, видно, за молитвы моего прадеда Матвея, праведника, окончившего свою жизнь пустынником в Куваевском лесу. Господь провидел мое будущее обращение.
Это ведь Он сказал: «Не хочу смерти грешника, но если обратится, и жив будет». И в знак будущего обращения Господь оживотворил меня.
К большому удивлению госпитальных врачей и медсестер, я стал быстро поправляться, и меня возвратили в общую палату, где раненые дружно меня приветствовали поднятием своих культяпок.
И вот, веруя в то, как опасно уйти из этого мира без церковного напутствия, блаженная Ксения так тяжело и необычно восприняла смерть мужа. Родные ее, решив, что она лишилась рассудка, подали прошение начальству ее покойного мужа. Но, поговорив с ней, те убедились, что Ксения не безумна и вольна распоряжаться своим имуществом.
Днем блаженная бродила по Петербургской стороне возле церкви Святого апостола Матфея, где в то время жили в деревянных домах небогатые люди, а ночью уходила за город в поле. Здесь, молясь на коленях, она простаивала до самого рассвета, попеременно делая земные поклоны на все четыре стороны.
Блаженная Ксения неохотно отзывалась на свое имя, но всем говорила, что Ксенюшка умерла, а муж ее Андрей Федорович жив, и все звали блаженную «Андрей Федорович». Когда одежда мужа совсем истлела, она стала носить красную кофту, зеленую юбку и туфли на босу ногу, и Господь хранил ее в студеные и сырые петербургские ночи.
Блаженной Ксении предлагали теплую одежду и деньги, но она лишь брала «Царя на коне» – копейки с изображением святого Георгия, которые тут же и раздавала другим нищим. Она радовалась своей нищете и, приходя куда-нибудь, замечала: «Вся я тут». Петербургские жители любили блаженную Ксению, чувствуя величие ее духа, презревшего все земное ради Царствия Небесного.
Когда она входила в дом, это считалось добрым предзнаменованием. Матери радовались, если она поцелует их детей. Извозчики просили ее хоть немножко проехать с ними – в такой день выручка была обеспечена. Торговцы на базаре старались дать ей калач или какую-нибудь другую еду, и если блаженная брала, товар быстро раскупался. Блаженная получила от Господа и дар прозорливости.
Накануне Рождества 1762 года она ходила по улицам и кричала: «Пеките блины, пеките блины! Пеките блины, завтра вся Россия будет печь блины!» На другой день скончалась императрица Елизавета Петровна. Раньше на поминках строго соблюдался русский обычай: пекли много блинов, делали овсяный кисель, поминальную кутью – пшеничную или рисовую кашу с медом, изюмом, курагой. Пили квас, чай, в крайнем случае – стаканчик браги.
А сейчас на первом месте на поминках – натрескаться до посинения и закусить колбасой. Русский человек во хмелю буен и бранчлив, а то и веселые песни заигрывает, забыв, что он на поминках. Недаром в старину водку называли кровью сатаны.
Войдя в один дом, Ксения сказала девушке: «Ты тут кофе распиваешь, а муж твой на Охте жену хоронит». Через некоторое время девушка познакомилась с вдовцом и вышла за него замуж. Когда на Смоленском кладбище строили церковь, блаженная Ксения по ночам носила наверх кирпичи, чтобы облегчить работу каменщикам.
Блаженная скончалась в конце XVIII века, ее погребли на Смоленском кладбище, и в скором времени началось паломничество на ее могилу. По молитве блаженной Ксении страждущие исцелялись, в семьях водворялся мир, а нуждающиеся получали хорошие места. Она часто являлась в видениях, предупреждала об опасности и спасала от бедствий.
Со временем над могилой блаженной Ксении была построена часовня, которую закрыли после революции, но непрекращающиеся паломничества и происходящие чудеса заставили власти открыть ее снова.
В 1988 году блаженная Ксения была прославлена Русской Православной Церковью. В блокадную зиму 1941 года мне пришлось быть на Смоленском кладбище. Много печального и много скорбей можно было видеть там.
Проходя мимо часовни Ксении блаженной, я обратил внимание, как время от времени к ней подходят закутанные до глаз люди. Стоят, молятся, целуют стены и засовывают в щели записочки. Вьюжным ветром записочки выдувало из щелей, и они катились по снегу. Я подобрал три из них.
На одной было написано: «Милая Ксеня, устрой так, чтобы я получила рабочую хлебную карточку на 250 граммов. Маня».
На второй записке: «Дорогая Святая Ксенюшка, моли Бога, чтобы немец не разбомбил наш дом на Малой Посадской, 4. И чтобы мы не умерли голодной смертью. Таня, Вадик и бабушка».
На третьей: «Дорогая Ксения, проси Бога, чтобы он сохранил моего жениха, шелапутного матроса Аркашку, чтобы он не подорвался на своем тральщике на мине в Финском заливе. Желаю тебе счастья в раю. Крепко целую тебя, Ксенюшка. Валентина. 27 октября 1941 года».
Из-за угла часовни вывернулась маленькая, закутанная до невозможности шарообразная старушка. Мы разговорились. – Велика у Господа Бога Ксения блаженная, – сказала старушка, – всем помогает, что у нее ни попросят. Конечно, если на добрые дела. Вот закрыта часовенка-то, не пускают к Ксенюшке, не пускают. А вот перед войной посадили туда сапожников. Настелили на могилке доски и посадили этих пьянчуг. Привезли им гору вонючих ботинок. Взяли сапожники ботинки на железные палочки и начали колотить молотками по каблукам, гвозди забивать. Колотят, колотят, и вдруг затрясся, заходил ходуном пол! Испугались, что землетрясение. Выскочили из часовенки – не трясет. Зашли, стали колотить – опять затрясло.
Послали одного за угол в магазин за бутылкой. Пришел с полными карманами. Приняли они на грудь и совсем света не взвидели! Так их затрясло, что все ботинки заплясали, заскакали по всей часовне.
Пошли к начальству отказываться. Начальство крепко смеялось, сапожникам не поверило, но прошение их уважило.
Старушка попрощалась со мной и пошла дальше, бормоча себе в теплый шарф: «Велика, велика у Господа Бога Ксения блаженная».