Самый страшный грех моей жизни - грех, который никогда и ничем не оплатишь, относится ко временам Шкиды. Пришел к нам, в IV отделение новичок, худенький белобрысый и краснолицый мальчик Сережа Лобанов, как позже узнали мы, саратовский, из купеческой семьи. Не помню, в первый ли день или позже, кто-то обнаружил у него на шее ладанку. - Что это? - Это мне мама, когда я уезжал, повесила. Другие посмеялись, даже поиздевались и - отстали. А я - не отстал. - Снимай! Показывай, что это? Лобанов, вообще-то мальчик мягкотелый, безвольный, снять ладанку отказался. Тогда я накинулся на него, повалил на пол, сорвал этот мешочек, вспорол его. Там оказался маленький серебряный образок и горсточка родной, саратовской земли. Что я сделал с этим поруганным образком, с этим мешочком и с землей - не помню. Но помню, как сидел на полу, раскинув ноги, Сережа Лобанов и горько плакал и размазывал слезы по лицу. Екнуло у меня тогда сердце? Хоть на миг, хоть на секунду? Тоже не помню. Испытываю только жгучий стыд и позднее раскаяние. Как это ни удивительно, с Сережей Лобановым мы в дальнейшем подружились. Еще в Шкиде. Это был прекрасный человек, чистый, добрый, хороший товарищ. В повести "Республика Шкид" Сережа Лобанов ни разу не появляется, даже не назван. Почему же? Как могли авторы обойти его? Забыли? Нет, не забыли. Когда мы с Белых разрабатывали план повести, была намечена целая глава, посвященная Лобанову, и даже название было придумано - "Печорин из Саратова". Работать над этой главой предстояло мне. Но я не стал писать ее. Не мог. Было стыдно. Не здесь ли, не в ту ли минуту, когда я вдруг испытал этот стыд, открылось в душе моей окошечко, в которое, сначала робко, а потом в полную силу снова хлынул свет?.. У Лобанова были основания для обиды. Не найдя себя на страницах книги, где были названы куда менее заметные наши одноклассники, он, конечно, не мог не огорчиться. Но об этом он никогда не заговаривал. Заговорил как-то я сам. Мы шли с ним по проспекту Майорова, проходили мимо церкви Вознесения, я снял шапку, перекрестился. Искоса посмотрев на меня, Сережа слегка улыбнулся. - Я знаю, о чем ты сейчас подумал, - сказал я. - О чем? - Ты вспомнил свой первый день в Шкиде. Он промолчал, все так же мягко улыбаясь. Сбиваясь и краснея, я сказал, что испытываю чувство огромной вины перед ним. И чувство стыда. Что именно этот стыд помешал мне рассказать о нем на страницах "Республики Шкид". Тут он произнес слова, которые должны были убить меня и - не убили. - Да, я очень хорошо помню этот день, - сказал Сережа. - Не сразу, но очень скоро после этого я стал "как все" - потерял Бога. - Ты жалеешь об этом? - Да. Откровенно говоря, жалею. И много раз пытался воскресить в себе свою детскую веру. Много раз заходил в церковь. Но - нет, не воскрешается, не возвращается. Леонид Пантелеев "Я верую".