Жизненные рассказы

Чудная!!! Есть в ней что-то очаровательное.

- Да конечно шучу! Знаю, что у тебя есть другой мужчина, ну вот и хотела спросить - ты что, Андрея при себе держишь? Запасной вариант если с тем другим не получится? Маша рассмеялась, - Ну и вопрос, Галка! Ты до сих пор к нему неравнодушна? Они ещё со школы дружили - Галка, Маша и Андрей, но потом как-то разошлись. Галка в Андрея была влюблена по уши. Но Андрей всегда любил только Машу. Они классно смотрелись. Маша первая красавица класса. И Андрей - симпатичный, высокий и добрый парень. Учился он правда неважно, но ради неё Андрей стал даже учиться лучше. - Да бери, Галка, только зачем он тебе? - смеясь согласилась Маша, - От него же толку никакого, только и есть что на морду был симпатичный. Мать моя меня отговаривала, что он мне не подходит, а я глупая была, не слушала её, но теперь всё, хватит. Пашка наш уже взрослый совсем, всё понимает, видит, что мы с отцом как чужие. Я уже и на развод подала, Андрей у матери живет, так что давай Галка, действуй! Только я предупреждаю по дружески - зря надеешься! Он конечно добрый мужик, но ведь этого мало! Впрочем сама поймешь, всего не расскажешь! - Да я же так спросила, не всерьёз, - улыбнулась Галя - Ты звони, а то совсем почти не общаемся, хорошо хоть случайно встретились, - на прощанье крикнула Маша, махнув рукой, - Пока, надеюсь увидимся, я тебя со своим познакомлю. Разведусь с Андреем и мы с Владом поженимся! Где живет мать Андрея Галя конечно знала, после школы не раз у него собирались. Когда Маша почти сразу после школы вышла за Андрея, Галя неделю рыдала. Слёзы высохли, но забыть не смогла. На что она надеялась, Галя и сама не знала. Может на то, что мамина сестра Мила однажды их с Андреем увидела и шепнула ей, - Это твой, Галка! Твой парень, половинка твоя, уж ты мне поверь, уж я это всегда умею распознать! Галя ей ничего тогда не сказала про то, что Андрей Машу любит. Но надежда затеплилась - а вдруг и правда тётя Мила права? Мама любила, когда ей Мила гадала, говорила, что все, что она нагадала - сбывается! В двадцать пять Галя вышла замуж за коллегу с работы. Дочка у них родилась, но с Мишей они не ужились, не получилось. Она его не любила, вышла потому, что хотела ребёнка. Да и Миша похоже поспешил. У него появилась женщина и они без скандала развелись. На дочку Михаил переводил деньги, но редко встречался. В другой семье у Миши родился сын. Так что Лера с отцом почти не общается, замуж вышла, живет отдельно. Тогда Галя была даже рада, что они с дочкой вдвоем. А теперь стали всякие мысли её посещать. Пенсия скоро, а Машка вон замуж опять собралась, любовь крутит. Глаза счастливые, что ни говори, а похоже и в их возрасте можно быть счастливой. Неужели Гале не дано это испытать? Ну хоть бы под занавес, без каких-то шикарных подарков, без цветов и всяких красиввх ухаживаний, как в кино бывает. Просто был бы рядом человек хороший, отзывчивый, к ней с теплотой относился. Гале и этого было бы предостаточно. Думая так, Галя неосознанно представляла этого мужчину похожим на Андрея. Наверное он постарел, они давно не виделись. Так и она не молода, хотя ей говорят, что она не очень изменилась. Немного пополнела, но её это вроде не портит. А то что раньше Галю очень расстраивало, что у неё кожа на лице жирная, то прыщи, то лицо всё лоснится, теперь благом обернулось. Морщин почти нет, хоть в этом повезло! После работы Галина решила зайти в магазин. Какой-то грузовичок перегородил ей дорогу - подъехал и встал на разгрузку к подсобке магазина. Из кабины выскочил мужчина, спрыгнул, в руках накладные. Уже пошёл кузов открывать, но оглянулся, - Галка, это ты что ли? Не узнал, сто лет не виделись, слушай, я старею, а ты хорошеешь! Как это тебе удаётся? - Здравствуй, Андрей! А ты же на заводе работал? - удивилась Галя. - Да это я бизнесом пытался заняться, не нравилось моей Маше, что я на заводе у станка стою. Непрестижно и заработки она считала не очень. Ну я и взял в кредит два грузовичка не новых. На одном сам езжу, на другой водилу посадил. Только бизнесмен из меня плохой оказался. Да и Маша со мной всё равно развелась, - Андрей весело развел руками, - Вот такие дела, теперь я холостой! Грузовик один продал, кредит закрыл, а на этом сам езжу. Да что мы всё обо мне, а ты как, Галка? Муж на руках поди тебя носит, вон ты какая стала! - Смеёшься как всегда надо мной, да? - Галя улыбалась, не могла удержаться - так была рада видеть Андрея. Морщинки, седина, глаза вроде такие же, но с грустинкой, а улыбка всё та же. Галя от его улыбки всегда голову теряла, вот и сейчас сердце гулко застучало. - Дочка Валерия выросла, живёт отдельно, а я одна, с мужем давно развелась, как то так! - пожала плечами Галя. - Слушай, а может мы с тобой завтра встретимся? Если у тебя других планов нет, ты как, Галя? Они встретились завтра, потом ещё и ещё и больше уже не хотели расставаться. Когда Андрей предложил ей жить вместе, Галя вспомнила предупреждение Маши. Но как ни старалась, так и не поняла, чего было Маше мало. Галина никогда не была так счастлива, ей всё в Андрее нравилось. Оказалось он потрясающе готовит, это было неожиданно. А когда Андрей вернулся на завод, он вообще преобразился. Оказывается это так приятно быть ЗА мужем, когда они с Андреем поженились Галя это впервые поняла. - Ты так восхищенно на меня смотришь, что мне для тебя горы хочется свернуть, - как-то признался ей Андрей, - С тобой я даже немножко остался бизнесменом! Посажу опять Витьку на грузовичок и будем на пенсию копить подушку безопасности. Галя ловила на себе полный любви взгляд мужа и чувствовала себя молодой женой, обалдеть просто! Видимо тётя Мила ей правду нагадала, пришло её время и всё наконец-то сбылось! Когда Маша узнала, что Галя и Андрей поженились, только и сказала, - Ну ты даёшь, Галка, ну и шуточки у тебя! Автор: Жизнь имеет значение.

Эти глаза счастья дорогого стоят

С врачами она говорила по-другому – шепотком, подбирая жалостливые и ласковые слова, заискивала. Но как только они выходили из кабинета – ругала почём зря. – А коли девку родишь, выгонит чё ли? – Ох, и не говори. Обереги, Господь. Думаю и правда – выгонит. Он и вторую-то, когда принесла, так пил неделю беспробудно. Обвинял за девку, как будто я виновата. А уж теперь и не знаю.... – Да куда он денется, дочка ведь, – успокаивали бабёнки. – Да... Куда он без меня. Там ведь ещё двое. Разе справится...,– соглашалась та, – Но ведь... эх, парня мне надо родить обязательно. – А вы знали, что чтоб пятен этих пигментных не было, надо во время родов волосами лицо тереть? Женщины менялись, рожали, уходили в послеродовые палаты. Наступило время и у Катерины – крикливой ожидательницы сына.Она рожала плохо, ругала врачей, кричала и терла волосами лицо, вспоминая про пятна. – Чего ты в лицо-то дуешься? Сказала ж – третьи роды, а так и не научилась? Врач надавила ей на живот. Катерина почувствовала облегчение и сразу услышала тонкий писк. – Кто? Кто там? – Да погоди ты! Врач возилась, долго не отвечала. – Кто? Мальчик? – Де-евонька. – Как? Как девонька? Вы чего? Оооо, – завыла роженица. Но тут ей сказали, что еще не всё кончилось, второй ребенок идёт. С надеждой, что хоть вторым будет сын, роженица поднатужилась. – Девка! Ещё одна. – Чего-о! Нет... У меня ж дома две! Зачем? Оооо, – роженица выла, но уже не громко, а уж совсем жалостливо. – Ну, чего ты, чего. Дочки – это ж мамкино счастье. И разные они вон у тебя. Смотри-ка. Но роженица отвернулась. Глаза б не видели! Что мужу скажет? Отправил он ее за сыном, а она ему двух девок – на. Шел ей тридцать четвертый год, дома – пьющий муж, безденежье, и теперь – четверо девчонок. В послеродовой палате она лежала, отвернувшись к стене, и все поначалу думали, что случилась у роженицы беда. А когда санитарка принесла детей кормить, так не сразу и уговорила. Мать отпихивалась от нее локтем, никак не хотела встать. Но встала под уговоры санитарки, посмотрела на девочек. – Смотри-ка, первая вот махонькая. Всего два двести. А вторая, видать, все себе забрала – почти три кило. Это ж надо, двойня, а вот смотри какие разные. Катерина потянулась к маленькой. А на вторую покосилась. Зачем она? Вот хватило б и одной, первой. А если б ещё и мальчонка... Чай, эта большая всё у нее там внутри забирала, все соки мамкины. И сразу, почему-то, с первых минут знакомства, невзлюбила Катерина вторую – более светловолосую и крупную дочку. Будто она и виновата в том, что родился не сын, что первая – недокормыш, что терпеть ей теперь от мужа претензии и пьянство. Она накрывалась с головой одеялом и выла белугой на всю палату. Уж передали ей, что пьяный муж разнёс, от вести про рожденных девок, старый забор, что старшие ее дети – у тетки Любы, сестры давно умершей матери. Тетка Люба приехала к ней дня через три. Вкачалась в палату – грузная, берет набекрень, на плечах халат, тяжёлая сумка. – Здоровы будьте, бабоньки! – она обвела палату глазами, направилась к Катерине, устало приземлилась на кровать, – Ты подумай, дорогу занесло, думали и не будет уж автобуса. Хвать, приехал Витька. Ох, лихач, чуть не ... в дороге-то от страху. Вота, тут я тебе вареньица привезла, и курочку. За девчонок не переживай, у меня они – чистые, накормленные, в садик вожу. Уж готовлю только то, что они едят. Сама-то уж... – Лёшка как? – перебила Катерина. Тетка Люба махнула рукой. Было понятно – плохо. Пьет, не может остановиться. – Ты-то как сама? Оправляешься? – Заживает. Только реву всё, тёть Люб, – Катерина приложила руку к лицу и заплакала опять. – Ну, ну...Чего реветь-то! Бог детей даёт, разе не счастье? Она убрала привезенное, отодвинула ногой сумку, полюбовавшись новыми, привезенными дочерью сапогами, и шепнула Катерине, наклонившись. – Разговор есть, выйти-то сможешь? Катерина втянула носом, кивнула. Чего-то уж больно таинственно звала ее тетка в коридор. Они отошли к окну в торце к большой раскидистой пальме. – Кать, четверо-то детей тянуть тяжело. Согласна ли? – Да, говорю ж, реву... Тетка взяла ее за руку. – Вот-вот. А Светке моей пятый десяток пошел, говорят уж не будет детей. Отдай ей одну девчонку, а... Одну из двойни. Она и денег немного даст, и сапоги новые тебе привезет за так. – А как? – почти не задумываясь практически согласилась Катерина, шмыгнув носом, – Как отдать-то? – Она уладит. У нее подружка в районе в паспортном. Ох, и туда подарки, – вздохнула большой грудью тетка Люба, – Коли согласна ты... – Согласна. Тёть Люб, я ж сдохну с двумя-то. Сами знаете, нету у меня помощи, – жалостливо тянула Катерина. Вскоре к матери из райцентра приехала Светлана. Она совсем не походила на местных женщин: короткая стрижка, брючки, дублёнка, интересная лохматая шапка и большие очки. И поведением отличалась: о себе рассказывала мало, улыбалась и отмалчивалась. А ещё у Светланы как будто был животик, правда небольшой. Бабы решили – ждёт. Так уж давно пора. Работала Светлана в Кирове, в магазине промтоварном, владела дефицитными товарами, и здесь, на своей родине, чувствовала некое превосходство над бабенками, мечтающими отхватить в местном лабазе хоть что-нибудь стоящее. Приехала Светлана к Катерине в роддом. В палате заблагоухало духами, какой-то совсем нездешней свежестью. Все вопросы решили, Катерина расписалась, где надо. – А посмотреть-то девочек хочешь, чай? – интересовалась Катерина, когда Светлана намерилась уж уходить. – А я уже... Я как приехала, так к врачам сначала пошла. Мне показали их... – И пустили? – удивлялась Катерина, зная здешние строгости. – Ну, так... Я ж заранее договорилась. Все не так просто, Катенька. – И чего? Какую берешь? – Катерина была уверена, что Светлана возьмёт крупную. – Для документов это вообще не важно, но я возьму темненькую, которая поменьше. Кстати, в селе слух пустим, что померла одна твоя девочка. – Оой, – Катерина приложила ладонь к лицу, заплакала. – Вот только не начинай! Кать, ты ж согласилась. Я уже столько денег извела, и сил... Ты тут лежишь, прохлаждаешься, а я вся убегалась, чтоб дела эти решить. – Так ведь двойню делим, чего делаем-то! – подвывала потихоньку Катерина. – Не плачь. Я тебе там такие сапоги привезла, финские. Обалдеешь. И девочка расти будет со мной в достатке. У меня всё для нее будет. Уж поверь... И родня мы, похожесть их объяснимая. Да и разные они, вроде... – А денег-то дашь? Лешка-то ведь... – Дам, конечно. И тряпья передам. Буду своей покупать чего, так и твоей прихвачу. – А может покрупнее возьмёшь, Свет? Молока-то ведь нет у тебя, – хваталась за соломинку Катерина. – Нет. Муж у меня чернявый, да и я... А большая – светлая уж больно. Возьму маленькую. А молоко ... Я уж придумала – кормилицу найдем. И теперь Катерина, прикладывая первую маленькую дочку к груди, роняла слезу. А вторую ... хоть вообще не корми. Только эта вторая орала, хватала ртом сосок жадно, вытягивая из матери всё, что не смогла вытянуть первая. И было Катерине от этого ещё обидней. Домой она вернулась с одной дочкой. Долго не регистрировала. Узнала, что Светлана назвала дочь Елизаветой. И только уж потом поехала и записала дочку Александрой, потому как ждала пацана Сашку. Муж беспробудно пил ещё неделю. Благо, работы зимой в колхозе было мало. Хоть не уволили. Александра росла. Светлана не обманула – прислала с теткой Любой, которая ездила помогать дочери с ребенком, пеленки, распашонки и прочие разности. Да такие, каких тут у них не купишь, и о существовании которых Катерина, да и никто в селе, и не догадывался. – Ох, Катя, ты не представляешь. Там у девочки Светкиной и пеленальный стол отдельно, и качалочка...а коляска какая – сама катит. А Катерину резануло – "у девочки Светкиной", знает ведь, что ее это дочка. Но тетка Люба продолжала. – Ты вот пеленаешь Сашку, а нынче это не модно. Говорят, нельзя. Лизонька у нас уж в платьицах лежит. Лишь через три с лишним года увидела Катерина первый раз свою подросшую дочь. Светлана приехала к майским, когда все уж обзеленилось, обсохло. Сочная расцвеченная ромашками и голубым цикорием трава покрыла луга и склоны вокруг села. Была Света немного изменившаяся, озабоченная материнством и уже не такая "благоухающая". Все летали вокруг коляски Лизоньки, восхищались. А тетка Люба гордо выхаживала с внучкой. И восхищаться было чем. Круглолицая, белокожая, щекастая Лизонька восседала в крутой раздвижной коляске в лаковых детских ботиночках, беретике и голубом теплом платьице, с кружевом из-под подола. Она деловито расхаживала по местному лабазу с розовой сумочкой через плечо, показывая пальчиком бабушке то, чего хочет. – Ох, кукла! Прям, кукла! У нас таких нет. Не зря Светка твоя столько лет ждала. Родила такую прелесть, – охали бабёнки в магазине. В эти дни Катерину поедала черная тоска. Она старалась на людях свои эмоции не показывать, а они будоражили сердце. Ее Сашка, уже в мае загорелая и неугомонная, носилась со старшими по селу в драных шароварах и олимпийке. В олимпийке, которую когда-то старшей ее Иришке отдала соседка с выросшего сына. Была Александра светлая в рыжину, конопатая по весне, курносая и худая. Удивительно, но сейчас мелко рождённая Лиза была полнее своей сестры. Впрочем, чего удивляться. Особого ухода за Сашкой никогда и не было. Кормила ее Катерина грудью, пока кормилось, а потом начала давать то, что ели все – борщи да каши. А так как Алексей, по-прежнему, выпивал, борщи часто были без мяса, а каши без масла. Старшей дочке Иришке было шесть, когда родилась Саша, часть забот свалилось и на нее. А уж теперь, когда шел ей десятый, Сашка и вовсе стала ее заботой. Она таскала ее с собой повсюду, исключая школу. Но и перед школой она водила ее и Наташку в садик. Наташке сейчас было шесть. Денег Катерине не хватало, вся одежда передавалась у девчонок с одной на другую. Да и не была Катерина такой уж старательной матерью. В город за тряпками, как другие, не моталась, в очередях за дефицитом стоять не любила. Одевала девчонок в то, что есть. А что в те годы было в селе? И опробовал бы ей кто чего сказать! Катерина умела ответить, и с ней не связывались. К тому же видели – девчонки, хоть и не ухоженные, но неплохие. Приветливые, беззлобные, матери помогают, да и другим, случись, в помощи не откажут. Старшая с фермы несла молоко не только себе, но и старой соседке – бабке Зине. А Катерина теперь не могла налюбоваться на свою собственную отданную дочь, сердце грызла зависть и обида. Не ту отдала! Не ту! Конечно, по-родственному, пригласила ее тетка Люба в гости, накрыла стол. Надела Катерина на девчонок лучшее из того, что было. На Сашку натянули летнее платье Наташки, было оно великовато, длинно, но лучше других. Полненькая Лиза в коротких шортиках в оборках и худощавая Саша в длинном платье походили друг на друга разве что чертами лица. Обе слегка курносые, большеглазые с полным круглым ротиком. Тетка Люба не скрывая любовалась "своей". – Лизонька, дай куколку. Девочка поиграет и отдаст. Сашка улыбалась, открыто смотрела на одноутробную свою сестру и протягивала руку. Но Лиза пятилась, убегала к маме Свете, пряталась за ее подол. Светлана, прежде молчаливая, теперь болтала без умолку – хвалилась дочкой. Говорила, что Саша для ее возраста плохо говорит, и что надо ее обязательно показать логопеду. Вот они Лизоньку возили к специалисту несколько раз на другой край Кирова, потому что там – лучший специалист. Она вообще много чего говорила непонятного для Катерины, та делала вид, что слушает, кивала, но была какая-то растерянная, следила за детьми. И когда Саша взяла какую-то мелкую игрушку, Лиза вдруг увидела, пыталась ее выхватить, а Сашка спрятала игрушку за спину, Катерина мигом поднялась и засвистела Сашке по заднице. – Отдай! Не хватай чужое! Светлана схватилась за грудь, Лиза, получив игрушку, побежала к матери, а Сашка и ухом не повела – такие действия матери были привычными. Она потерла зад и направилась к Иришке, залезла на руки. Она всегда шла к сестре, когда доставалось от матери. – Можно мы погуляем? – спросила Ирина. Им разрешили, но заставили взять и Лизу. Детей было видно из окна, они играли. Но Светлане не сиделось, она все равно то и дело выбегала, запрещала Лизе бегать, переживала, что та упадет. А когда Сашка залезла на яблоню, махнула теперь уж двоюродной сестре, и Лиза, было, тоже подняла ногу, Светлана завела ее в дом. Лиза насупилась, и Светлана долго уговаривала ее, объяснялась с ребенком так, как будто была она взрослым человеком. Катерина слушала и думала о том, что она вот никогда не объяснялась так с глупыми детьми – хватало подзатыльника. Да и ничего б не случилось, если б дочка забралась на веточку. Подумаешь... У них в селе дети росли по-другому. Накормить – было задачей матери, старшие, чтоб по дому помогли. А где они носятся в пределах села и чем занимаются в другое время, и неважно. Они сами бегали на речку, лазали по деревьям и заборам, прыгали по лужам на размытой грязью дороге, устраивали шалаши, выясняли отношения. Взрослые не лезли. Разве что, если уж кто кого покалечит. А так ... – Пойдем мы, – резво собралась Катерина, – Мне ещё жрать варить. – Кать, я все платья Лизочкины оставлю, мама принесет. Твоя Саша помельче будет, а у нас этого добра... – Спасибо, может не надо, – почему-то было обидно за Лизу. Такие платья! Зачем отдавать? Лизоньке же так они идут. А на Сашку чего не одень – переваляет. Зачем ей такая красота? Лизонька – ее доченька ... Тоска Катерину грызла. Уж лучше б уезжала скорей Светлана! Светлана в село ездила не часто. Чаще к дочери ездила сама тетка Люба. Может боялись, что расскажет Катерина дочке чего, может просто предпочитали моря. Тетка Люба то и дело с гордостью рассказывала, что дочь с семейством на море в санатории, потому что врачи Лизоньке велели... Обнаружились у Лизы проблемы с горлом. И теперь при каждой встрече, Катерина интересовалась – как там здоровье Лизоньки. Сашка болела тоже, как и все дети. Один раз даже возили в область – обнаружили воспаление лёгких. Но Катерина как-то за нее была спокойна. Поправится, все дети болеют. Лишь бы Лизонька там не расхворалась у Светланы, такой ранимый ребенок. И казалось теперь Катерине, что была б Лиза здесь, так и она б стала другой, чем-то похожей на Светлану – спокойной, важной, знающей себе цену. Но у нее были совсем простые дети, и такой вот дочки, как Лизонька, у нее нет. Сама же и отдала. Ирина, старшая дочка, выскочила замуж рано. В пятнадцать лет закрутила с соседским пацаном, он старше ее на четыре года. Ира ждала его из армии, а он остался на контракт, приехал лишь отыграть свадьбу, да забрать невесту. Буквально через месяц после свадьбы дочери Катерина овдовела. Алексей по пьяни на второй свадебный день полез купаться, нахлебался воды в реке, а потом заболел. Долго лежал в больнице, мотал нервы Катерины, каялся и ... жалел, что не оставил сына. Вроде шел на поправку, но в один момент где-то опять раздобыл спиртного и перебрал с соседом по палате. Видимо лекарства с водкой были несовместимы. Его оперировали, но после операции он скончался. После восьмилетки и Наташа направилась учиться в область, закрутила ее жизнь студенческая. Остались Катерина с Сашкой, считай, вдвоем. Санька – рослая, смелая, улыбчивая, длинноногая, к приказам, окрикам и тычкам матери привычная, чуть ли не все хозяйство взвалила на себя. Была на руку – скорая, в делах – умелая. – Господи, Сашка, ты уж прошла морковь-то? А я только собралась... – Ага... Пока ты калоши свои искала... – В клуб, поди, намылилась, вот и бежишь бегом... – А чё? Все ходят, а мне нельзя? Кружок ведь. – Да иди уж... И чего вам там, медом что ль намазали! Маму Сашка любила очень. А ещё любила свой художественно-театральный кружок в клубе. Вела его их учительница русского и литературы. Как-то позвала она туда и Сашку, и теперь все главные отрицательные персонажи были ее ролями. Она была лучшей Бабой Ягой, хитрой лисой, старухой Шапокляк и даже людоедом. Катерина присутствовала на одном таком спектакле, а потом ходила и расстраивалась – загримированная под старуху дочь была ужасно правдоподобной. Поэтому Катерине спектакль не понравился. И опять в голове – "вот осталась бы тут её двойня, принцесс бы играла." – Ерундой какой-то занимаетеся! – резюмировала она дочери. Сашка старалась, жалела, что матери опять не угодила. Все чаще и чаще замечала она подобное: мать всех ей ставила в пример, а ею почти всегда была недовольна. – Мам, я по контрольной "пять" получила. – А Анька Голованова чего? – "Четыре". Она пример один не так решила. – Ну, и молодец Анька. А ты уж слишком умная. Плохо это, заумников нигде не любят. А в следующий раз мать хвалила подруг за "пятерки", а ее отчитывала за то, что не "пять". В конце концов Саша перестала докладывать матери об успехах в школе, мать они интересовали мало. Она знала – Сашка хорошо учится, по другому она не сможет, и этого ей было достаточно. Театральный кружок интересовал Сашку ещё по одной причине – туда ходил Миша. Они давно уж друг другу нравились, провожались. Когда всей школой работали на дальних полях колхоза, он возил ее на мопеде, а она прижималась к нему, и в груди трепетало что-то совсем несвойственное ей – такое нежное и немного грустное. – Можно я тебя поцелую? – попросил однажды вечером у калитки Мишка, приближая свое лицо к ее лицу и намереваясь уже осуществить задуманное. – Дурак что ли! – Сашка увернулась, юркнула в калитку, убежала домой, а потом долго стояла, прижавшись к двери спиной. На ее лице блуждала улыбка. Класса после пятого Лизу отправили к бабушке Любе одну. Бабка Люба была уж в годах, управляться ей было нелегко, а для внучки хотелось всего самого лучшего. Лиза откровенно скучала, вздыхала, говорила, что в селе у них тоска. Тогда тетя Люба пригласила жизнерадостную Сашку. Чтоб внучке, значит, было повеселее. – Здрасьте, тёть Люб, – Сашка мялась в двери. Вышла Лиза, и тетка Люба вдруг даже испугалась – до чего же они похожи! Обе длинноногие, как лани, с одинаково вырисовывающейся грудью, тонкой талией, длиной шеей и одним лицом. Волосы и те почти одинаковы. Только цвет разный. И еще взгляд разный. Лиза слегка отпускала подбородок и смотрела на окружающих, как бы, исподлобья. Саша же смотрела открыто, кончики губ ее всегда чуток улыбались. Надо же, росли такими разными, а выросли – точно близнецы. Впрочем, близнецы и есть. Вот только обе об этом не знали. – Взяла б Лизу погулять, Саш, а то скучает. – Вот ещё, ба... Придумала. Ничего я не скучаю. – Так может Вам помочь чё, тёть Люб? Давайте огород выполю. И пошли они на огород обе. Лиза полоть была не приучена, поэтому подергала травку для виду, пока Сашка прошла три грядки. – Уф! Жарища... Айда на реку! Они задружили. Две родные сестры, абсолютно разные по темпераменту, по-разному и разными матерями воспитанные. Но им интересно было вместе. Сашка, открыв рот, слушала о городской жизни Лизы, интересовалась, задавала вопросы и открыто, откровенно восхищалась. А Лиза спрашивала о жизни молодежи тут, на селе, морщила курносый носик и вздыхала. В конце концов, привечаемая Катериной, Лиза как-то перекочевала в их дом. – Ба, я у Сашки и тети Кати заночую, ладно? Тетка Люба, видя, что девчонка ожила, соглашалась. А Катерина с утра будила Сашку на хозяйство, копошилась, стараясь не шуметь на кухне, готовила завтрак. – Сашка, ты на яблоки-то не налегай. Лиза любит, так пусть ест. Гостья же... – Да ладно, мам. Сашка ничуть не обижалась – когда в доме гости, можно и потерпеть. Они загорали на огороде, Катерина выносила подушку для Лизы. Они шли купаться, Катерина наказывала Сашке, чтоб Лиза хорошо обтиралась. – Мам, какое полотенце? Ты чё? Я ж не брала никогда. – Ну, это ты. А Лизе надо. Бери, говорю! А уезжая, Лиза неизменно дарила что-то Саше – мама велела. Лиза делала это нехотя, по заказу матери, Сашка брала с радостью, с благодарностью и открытым сердцем. Она обнимала Лизу, а та закатывала глаза и просила прекратить "нежности телячьи". Каждое лето Саша уж поджидала двоюродную сестру, городскую подружку. Поджидала ее и Катерина, убирая дом, заставляя Сашку вымывать добела полы и окна. После седьмого класса Лиза приехала опять. Лето было жарким, они купались каждый день. Сашка лежала на песке, закинув загорелые руки под мокрую от ныряния голову. Серая майка, синие плавки. Рядом – халат парусиновый. Лиза сидела, выбрав место почище, на травке, в шляпке, темных очках и оранжевом купальнике с переплетениями по спине. Она отжимала кончики волос. – А ты куда после восьмого? – спрашивала Сашка. – Я? В девятый, конечно. Куда ж ещё. А потом в институт. Хочу в юридический или в медицинский. Но там поступать трудно. А ты? – Я после восьмого в ПТУ пойду. Мать говорит – на лаборантку иди, а я в строительное хочу. Там говорят года три-четыре потом поработаешь, и квартиру в городе дают. – Ты серьезно? ПТУ ... У нас математичка всех тупых туда посылает, грозится. Ты же не такая. – Вообще, я в театральный хочу, или в художественный, я рисую хорошо, но мамка – против. Денег ни за что не даст, если там учиться буду. – И правильно. Дебильская профессия – на сцене скакать. Да и художники – богема босоногая. Ни в жизнь бы не пошла! Вот все говорят, что мы с тобой похожи, а вкусы абсолютно разные. – Ну так, мы ж не родные сестры. Хотя... Вот мы с Иркой похожи. Она моя любимая сестра. И муж у нее хороший. А Наташка у нас совсем другая. Представляешь, нашла себе парня с длинными патлами. Прям, до попы. Вот уж ни в жизнь бы на такого не глянула! — У нас в школе почти все девчонки с парнями ходят, — говорила Лиза. – И ты? – Сашка щурилась, нос ее уже шелушился. – Конечно. Только надоели они мне все. Хочу со студентом встречаться. Знаешь, мужчина должен быть постарше. – А у меня так и есть, – вдруг призналась Сашка. – У тебя? У тебя что – тоже парень есть? – Ага. Кажется, – Сашка перекатилась на живот, к мокрой майке прилип песок. – Ой, Саш, у тебя вся спина в песке! – Ага, искупаюсь... Он меня старше на два года. В десятый пойдет. Скоро вернётся. Он с отцом в совхозе на заработках. Познакомлю... И познакомила. Сашка вернулся неожиданно, прибежал. Девчонки были дома у Катерины. Сашка вышла из сарая в калошах, растрепанная, в мамкином рабочем халате и перчатках, потому что только что управлялась. А на крыльце стояла почти точно такая же "Саша" только белее, без облупленного носа, в голубых шортиках с разрезами и декольтированной маечке в горящих на солнце камешках. Лиза была чуть осветлена, и оттого выгоревшие на солнце волосы Сашки казались точно такими же. – Ми-ишка! Мишка! Здорово! А я тут, – она кивнула на грязный халат, – Ой, знакомься, это Лиза, моя двоюродная сестра. Но ты, наверное, видел ее и раньше. Вечером пошли гулять втроём. Мишка болтал, поглядывая на Лизу. Сашка болтала тоже, пересказывая сельские новости. Лиза молчала, вздыхала и переглядывалась с Михаилом. Он замирал от этих взглядов, от ее высоких каблуков и ещё чего-то исходящего от нее – такого женского, притягательного и таинственного, того, чего совсем не было ещё у Сашки. А через пару недель Сашка вбежала в дом к тете Любе без стука. Лиза ещё спала, но Сашка промчалась мимо тетки прямо в комнату. Она бухнулась на кровать, стукнула сестру по заднице. – Лиз, это что – правда? Лиз... Мне Юлька сказала. Правда? Та проснулась, села, посмотрела на Сашку сонными глазами, а когда проснулась окончательно, стряхнула волосы и заявила: – Ты узнала о нас с Мишей? Ну, подумаешь, прогулялись, – она посмотрела на Сашку, – Впрочем, хочешь правду? А ты как хотела? У нас любовь. Глупая ты совсем, вы же даже не целовались. А говорила – у вас отношения. Разве это отношения? Вот у нас... Сашка выскочила из дома тетки Любы пулей, не закрыв дверей. Та ничего не понимая, смотрела ей вслед. – Лизонька, а что это Саша? На что обиделась что ли? Сашку такой Катерина не видела никогда. А когда разобралась в чем дело, выдохнула. – Ой, нашла о чем переживать! Таких парней ещё будет..., – и добавила, гремя кастрюлями, – Ну, а ты как думала. Посмотри на себя и на нее. Она ж красотка такая. Ведёт себя как! Ни тебе чета. Какой парень устоит? – Ноги ее больше в нашем доме не будет, – ревела Сашка. Катерина бросила кастрюли, подошла к дочери. – Это как это? Это как это не будет? Из-за какой-то глупости? Не смей, слышишь, не смей! Я... Я..., – Катерина замолчала, – Я с родней из-за твоих капризов отношения портить не намерена. Лизу чтоб привечала, слышишь? Слышишь меня? – и она вдруг начала стегать Сашку кухонным полотенцем. Сашка выскочила, ошарашенно смотрела на мать, уворачиваясь от хлестких ударов, а та все не могла успокоиться, хлестала и хлестала. Сашка убежала из дома на реку и уж там дала волю слезам. Сейчас особенно обидно было такое вот поведение матери. И что с ней? Почему так любит она эту Лизу, что готова жертвовать даже ее счастьем? Но, конечно, Саша даже предположить не могла, что матери Елизавета приходится, как и она, родной дочерью. Вскоре Лизавета уехала. Сашке докладывали, что Мишка катал ее на мопеде, что они вовсю зажимались в клубе на танцах и провожал он ее до райцентра. Саша в клуб больше не ходила. Матери говорила, что идёт в клуб, а сама пропадала у подружки Юльки или шлялись они по окрестностям. На следующее лето ничего решать не пришлось: в июне были экзамены, а потом Саша уехала поступать в строительное ПТУ. Лиза приезжала в село ненадолго, к матери приходила, но Саши дома в тот момент не было. Она уже была абитуриенткой училища. Классная ее отговаривала, просила идти в девятый, но Сашка упёрлась – очень уж хотелось ей начать жить самостоятельно. Поступила легко, у нее были самые высокие оценки со всего курса. Ей сразу дали общежитие, учиться ей нравилось. Приезжала к матери на каникулы веселая, цветущая, впрягалась в хозяйство и даже затеяла ремонт в доме – теперь в этом деле она была почти специалистом. Студенты работали на новостройках разнорабочими, а Сашку сразу поставили штукатурить, была она ловкая и спорая на обучение. Летом приехала в село и Ирина с сынишкой. Сашка не спускала племянника с рук. Мишку видела однажды, он, вроде, хотел подойти, но Сашка улизнула – говорить с ним не было никакого желания. Лиза не приезжала, тетка Люба говорила, что возила Светлана ее на море, что в школе Лизу совсем не понимают, и она усиленно готовится к поступлению в институт с нанятыми педагогами. После второго курса начала Саша подрабатывать на стройке и уж совсем перестала брать деньги у матери. Приезжала с подарками, отправляла подарки любимому племяннику и сестре Наташке. Наука сестрицы Лизаветы тоже не прошла даром. На прилавках начали появляться товары, времена дефицита отступали, и Сашка потихоньку обновляла свой гардероб. Работать ей нравилось, а училась она легко. – А Лиза-то наша, представляешь, поступила в юридический, – мать вздыхала, как будто переживала о поступлении племянницы гораздо больше, чем о поступлении хоть кого-то из дочерей. Видно было – гордится. А когда к новому году Саша приехала к матери опять, мать встретила ее какая-то отекшая, с красными глазами. Не успев поздороваться, мать принялась выкладывать свое горе: из института Лизу отчислили. – Почему же? – изумилась Саша. – Потому что сволочи там. Твари бездушные, а не педагоги. Светка приезжала, слезы лила, пожелтела вся с горя. А кто виноват? – Кто? – Сама же и виновата, опустила девчонку, не досмотрела. Неужто нельзя было уладить там всё? Ведь деньги есть у Светки. Она же нервная, Лиза-то, обидчивая. Ранимая такая девочка. С ней нельзя, как со всеми. Я тоже тут всё плачу. Жаль Лизу-то. Не довели до ума, не довели... И все новогодние дни мать возвращалась и возвращалась к разговорам о бедной Лизе. Саша пыталась ее отвлечь, рассказывала о своих успехах, но мать ее не слышала. Что там у нее интересного? Да ничего... Подумаешь, штукатурщица. А вот Лизу-то, Лизу жалко. – Мам, мне иногда кажется, что у тебя не три дочки, а одна – Лиза. Ты вот об Ирке, Наташке или обо мне столько не переживала, сколько о Лизе, – не выдержала однажды Саша. Катерина посмотрела на нее как-то испуганно и махнула рукой. – Скажешь тоже. Разве я о вас не волнуюсь? Вон Наташка со своим волосатым расписываться собрались. И свадьбы им не надо. – Правда?! – взвизгнула Сашка, – Вот это здорово! Вот новость, так новость! А ты все об этой Лизе. – Невзлюбила ты ее из-за Миши своего. Злая ты, Сашка. Добрее надо быть к людям, уметь прощать надо. После третьего курса уж работала Александра в двух местах – на стройке высоток и частным порядком – видя способности и ловкость девочки, подхватила ее в небольшую бригаду одна из работниц. Вот в одном из домов, который они "доводили до ума", и встретила она Володьку, молодого симпатичного электрика. И что-то подозрительно долго проводил он электричество в этом доме. Бабёнки-штукатурщицы хихикали, подначивали, электрик краснел, а Саше нравилось, что он так вот краснеет. – Володь, проводишь меня до общаги? – попросила как-то она. Володя кивнул и улыбнулся. Были они разными. Он – тихий, медлительный и молчаливый, а Сашка – огонь. Он старше ее на четыре года. Через полгода повел он знакомить ее с родителями. – А давайте я вам коридор отремонтирую. Обои поклею, – в первую же встречу предложила Сашка. Потом Володя доложил, что родители от нее в восторге. А дома, в селе, все крутилось вокруг несчастий Лизы. Что-то никак не ладилось у нее. А переругалась из-за этого вся родня. Почему-то мать поссорилась с теткой Любой и Светланой. Светлана какое-то время жила у матери, оставив в городе Лизу одну, уволившись с работы. Вернее, не одну – привела Лиза в дом парня. Оба не работали, но водили компании. Светлану это напрягало, она уж не чувствовала себя дома, как дома, да и деньги таяли – зарплаты и пенсии ее не хватало. Это-то и возмущало Катерину. Она скандалила с родней, считала, что Светлана от дочери отреклась, испортила ее и умыла руки. Ребенка спасать надо, а она, значит, смылась. – Взяла ответственность, так вези. Чего ты тут сидишь? Девчонка там пропадает, а она ... Катерина уж тайком отправляла Лизавете деньги, которые годы откладывала на свадьбы дочерей. Наташке они не потребовались, но ещё же и Сашка. Да и о подарке Лизе к свадьбе подумать надо. Но сейчас она ехала в райцентр и отправляла свои сбережения переводом с почтамта. Она винила всех: Светлану, что не уследила, тётку Любу, что избаловала, и даже своего мужа-пьяницу, считая, что взыграли его наследственные гены. И в ком – в самой большой ее многострадальной любви. И опять Саша при приездах выслушивала и выслушивала стенания матери о Лизе. – Съезди к ней, Санечка, съезди, милая! Никому она, несчастная, не нужна, а я ведь уж немолода... – Мам, да уж если от нее родная мать убежала, мы-то что сделаем? – Ох, родная...родная, – качалась в горе мать, – Да какая ж она родная, если бросила. Разве родные-то так поступают? – Мам, а у меня три новости хорошие. Хочешь услышать? – Давай, – равнодушно махнула рукой мать. – Во-первых, я поступила в институт на заочное отделение. Буду архитектором. – Вот те и на, – как-то безрадостно хлопнула по коленям мать. – Во вторых, Наташка велела передать – она беременна, мам! Представляешь. – Ох ты, надо же, – и Саша поняла, что горестные мысли о племяннице не дают ей уж даже порадоваться за дочерей, – Мам, а у нее близнецы будут. Надо помочь, сможешь поехать? Она зовёт. – Близнецы? – мать как будто испугалась, схватилась за грудь, – Помочь? Не знаю я. Тут такие дела... – И ещё, мам. Я замуж выхожу. Уже предложение получила, скоро приедем вместе с Володей. – Когда? – Не знаю пока. – Ох, Сашка, раз парень у тебя есть, съездили б вы к Лизе, разогнали б там всех. А... А Сашка никак не могла представить, как ее тихий Володька будет разгонять пьяных разухабистых Лизиных друзей. Расстроенно она ответила: – Мы подумаем, мам. Она вернулась в город. Не сразу, но через несколько дней рассказала Володе о разговоре с матерью. – Не знаю, что с ней происходит, она сама не своя. Так переживает об этой Лизе. Если честно, я тоже от нее такого не ожидала. – Мы съездим, Саш, – Володя неожиданно согласился, – Выпрошу у Кузьмича дежурную машину на выходные, и съездим. Все равно собирался, чтоб к тебе поехать, машину брать. Вот и совместим, заедем к вашей Лизе, а потом поедем к маме твоей с приглашением на свадьбу. Тетка Света с Лизой жили в Кирове. Летняя дорога туда с Володькой была такой славной. Хоть пекло немилосердно, машин на шоссе было много, в окна врывался жаркий бензиновый воздух. А Сашка все равно радовалась этой поездке. Вообще, рядом со своим избранником и Саша менялась. Она успокаивалась, чувствовала уверенность и все больше влюблялась в будущего своего мужа. Саша никогда не была в гостях у тети Светы. Нашли адрес они не сразу, поколесили по улицам. Подъехали к многоквартирным домам с аркой. – Кажется там, – они уже выходили из рабочего УАЗа, Володя показал рукой на дом. Они искали номер дома, смотрели вверх. И тут Саша опустила глаза, глянула на клумбы, на ближайшую скамью. На скамье, съежившись, сидела ... сидела ее мама Катя. Рядом стояла их старая сумка, а мать скрючилась, смотрела в асфальт. – Мама?! –Саша бросилась к ней, – Мама, ты как тут? Она взяла ее за плечи, Катерина подняла голову. На поллица ее расползался синяк, щека опала и распухла, глаз заплыл. Смотрела на Сашу она стеклянным неузнающим взглядом. – Мамочка, что случилось? Господи, что с тобой? Саша села рядом, обняла мать за плечи, и та вдруг пришла в себя и горько заплакала. – Саша, Саша, ведь хотела я, хотела, чтоб вам лучше, чтоб ей... А она...она... – Мамочка, мы сейчас отвезем тебя домой, поехали... – Давай зайдём! – твердо сказал Володя. – Я не знаю. Зачем уже? – Саша совсем растерялась. – Зайдём, а потом поедем, – решительно сказал Володя и направился в подъезд. – Погоди, мам. Мы скоро, – Саша пошла за ним. – Квартиру им открыл молодой парень в белой рубашке с синим воротником. Был он явно подшофе. – Вы к кому? Позади него с бокалом показалась Лизавета. Была она в коротюсеньком шелковом халатике, волосы распущены. – Ааа! Максик, а вот и моя сестрица- близнец! Привет, одноутробная! – кричала она радостно. Парень пропустил их в квартиру. – Лиза? Мама была у вас? Это вы ее? Вы? – Саша боялась даже предположить такое. – Она сама упала. Максик только толкнул ее, она и повалилась. Нечего было орать! Раньше твоей мамашке думать надо было, понимаешь, раньше. Сейчас уже поздно. Поезд ушел. Чух-чух-чух- чух, – придурялась она, а Максик посмеивался. – О чем думать? Я ничего не пойму. – Ааа, а ты не в курсе? А ну пошли. Налей им, Максик! Они прошли на заваленную объедками и грязной посудой кухню, Максик сдвинул что-то со стола, налил два бокала вина. Никто бокалы не взял. – Не хотят, – комично надул губы и развел руки Максик. – Мамка твоя родила нас двоих, двойня мы. А в роддоме отдала меня своей двоюродной сестре, моей маме Свете. Прикинь, кино индийское. А чего нам с тобой пятна родимые искать, мы ж с тобой на одно лицо. Просто ты... ты не ухоженная, грубая какая-то. Тебе бы вот бровки выщипать, – она протянула руку к лицу Саши, и та хлестнула ее по руке. – Оооййй! Дура! Говорю же – грубая, – Лизавета не обиделась, трясла рукой, – А теперь у мамашки нашей совесть проснулась, она видишь ли денюжку мне слала, а сегодня заявилась и начала наставлять на путь истинный. А я ей говорю: "А где ты раньше-то была, мамашка хренова?" А она давай орать. Дерётся ещё, Максика выгоняет, ну, вот Максик ее немножко и охолодил, – лицо Лизы стало холодным и злым, – Сначала в роддоме бросают, сучки, а потом с душеспасительными беседами лезут! – Она ж не бросила тебя. Отдала в добрые руки. Теперь я понимаю, почему она тебя всю жизнь любила, в пример мне ставила. – Да? Любила? Вон она какая любовь-то? Да пошла она! Были б у меня сестры, а теперь... – Сестры? Чтоб сестер иметь, самой сестрой надо быть. А ты... Какая ты сестра! Дура ты, Лиза. Могла б трёх сестер заиметь, и матерей, аж двоих... А только потеряла всё. А что приобрела? Этого? – она кивнула на пьяного Максика. – А что вы имеете против? Бразильская история, и я тут ни при чем..., – Максик что-то кричал еще, нес чепуху, шел за ними к выходу. Саша уже вышла в коридор, за ней Володя, а Максик все кричал, перекрикивая возмущения и доводы Лизы. Володя сделал уже пару шагов со ступеней. – Погодь, – он вернулся к Максиму и со всего маху вдарил ему в челюсть. Максик упал, смолк, сполз по стене, Лиза бросилась к нему. – Не надо было, Володь, – шептала Саша. – Прости, не сдержался, – скромно ответил Володя. Они везли маму домой, уложили ее сзади. Предложили травмпункт, но она отказалась. Ехала она молча, лежала на заднем сиденье. Такое молчание было ей несвойственно, Саша переживала. Только перед въездом в село Катерина поднялась. – Саш, ты говорила, что Наташа близнецов родит. Когда срок-то? Поеду, подмогну. И про свадьбу вашу... Когда? Что-то я запамятовала. Надо ж подготовиться. Ты прости уж меня, дуру. Не повезло тебе с матерью. Виновата я ... Саша обернулась, смотрела на мать. – Зато как же мне с тобою повезло, Сашенька. Ох, как повезло! – И нам с тобой повезло, мам. Очень. Мы все тебя любим! – Саша взяла мать за руку. Она умела прощать. (Автор Рассеянный хореограф )

Классный руководитель, Анна Алексеевна, говорила ему об отце. И вроде бы ничего не приукрашивала и не обманывала, а слушать ее было больно. - Сережа, ты ведь пойми, я ничего против твоего отца не имею. Но то, как он повел себя на родительском собрании, выходит за рамки приличия. Зачем он пришел выпившим? Зачем устроил драку? Сергей молчал. Опустил голову и густо покраснел. Что он мог ответить Анне Алексеевне? Что отец пьет?! Что он не может контролировать себя?! Что семья их разрушилась в один день, когда мать решила развестись с отцом?! - Я не знаю, - пробормотал Сергей и уткнулся подбородком в грудь. Анна Алексеевна тяжело вздохнула. Сергей отважился посмотреть на нее и вместо отвращения увидел на лице классной руководительницы сочувствие и жалость. Сердце его неприятно сжалось. - Давай так, Сережа. В следующий раз на родительское собрание пусть приходит твоя мама, а не отец. Договорились? Сергей мотнул головой: - Не получится. Мама уехала в Москву. - Хорошо, - Анна Алексеевна кивнула, - ну она ведь вернется? А родительские собрания проводятся один раз в четверть, ну, максимум, два. Мама сто раз успеет вернуться… - Она не вернется, - Сергей перебил учительницу, - мама уехала в Москву с новым мужем. Она беременна от него, поэтому возвращаться она не будет. Глаза учительницы округлились: - Как же так? А ты? Сергей пожал плечами. Ну что непонятного? Мать беременна от другого. Вышла замуж. Уехала в Москву. Сергея мать оставила и не планировала забирать с собой. Сергей с теперь живет с отцом. - Так дело не пойдет. Давай я свяжусь с твоей бабушкой. Бабушка у тебя есть? Были у Сережи две бабушки. С тещей не общался отец от обиды на сбежавшую жену. Запрещал и сыну с ней знаться. И со своей матерью Иван давно не поддерживал связь. Сергей часто забегал к бабушке Лиде, матери отца, она подкармливала его, давала деньги. Она не раз пыталась образумить своего сына. Но внук с мольбой в голосе просил Лидию Анатольевну не приходить к ним и лишний раз не напоминать отцу про беглянку. Иван не был пьяницей. Поначалу после предательства жены он держался. Проклинал ее конечно за измену, за беременность от другого. А потом как будто тумблер какой-то в его голове щелкнул... Он проглотил первую рюмку, затем еще одну... Ну а после уже втянулся. Иван не умел пить, об этом было известно всем. Оттого и контролировать себя не мог. Бывший главный механик на автобазе, быстро превратился в обычного забулдыгу. Мог неделями пить не просыхая, совершенно не заботясь о своем внешнем виде. Приставал к прохожим у магазина, отпускал колкие шуточки в адрес проходивших мимо женщин и вел себя неподобающим образом. Примерно также, как и на родительском собрании, за которое Сергея пристыдила Анна Алексеевна. Придрался к кому-то из родителей, устроил драку, разбил горшок с цветком. И все это за каких-то пятнадцать минут, после которых собрание пришлось отменить. Поначалу Ивана Еремина держали на работе в отпуске без сохранения зарплаты, даже больничные липовые ему оформляли для того, чтобы он не терял стаж и мог получать хоть какие-то деньги. Потом на него махнули рукой. Прошло почти четыре месяца с тех пор, как уехала его жена. А мужчина и не собирался приходить в себя. Сергей отлично помнил тот день, когда мать вернулась домой, чтобы собрать вещи. Молча покидала их в два чемодана, вытащила к выходу. - Я ухожу, - заявила она, - я устала от тебя. Я тебя не люблю. Слова были адресованы, разумеется, мужу. Иван вопросительно смотрел на жену. Не верил во все происходящее. Таким взглядом обычно смотрят на рушащееся здание или падающий самолет, именно так почему-то подумал Сергей, видя глаза отца. Он был ошарашен. Молчал после ухода жены несколько недель. А уже потом запил. Мать уехала. Поцеловала сына в макушку, пообещала звонить. Но за четыре с лишним месяца позвонила всего однажды, чтобы спросить, как живет ее сын с отцом. Сергей жаловаться не стал. Он знал, что мать находится в положении. Нервничать ей нельзя. Мальчику было тринадцать, кое-что в этой жизни он уже понимал. - Ты можешь приехать в Москву, - сказала тогда мать, но Сергей ответил категорическим отказом. - Не приеду, я останусь с отцом. Бросать родителя было стр.ашно. Мало ли, как отреагирует отец еще и на отъезд сына. Если уж он так сильно переживал из-за жены, то что может случиться, если он совсем останется один? Сергей потом никогда себе не простит этого отъезда, похожего на двойное предательство. - Ты подумай, - без особого энтузиазма сказала мать, а Сергей быстро с ней попрощался и положил трубку. За отца ему и вправду было стыдно. Он никак не мог понять, как можно было из-за банального ухода жены так опуститься, потерять друзей, работу. Забыть о нем. - Может быть, ты все же выйдешь на работу? – спросил Сергей у отца, когда пошел пятый месяц его непотребной жизни. – Ты понимаешь, что тебя могут лишить родительских прав, а меня отправить в детский дом. - Максимум, куда тебя отправят, - хмыкнул отец, - это к твоей матери, которая ноги раздвигала перед первым встречным-поперечным. Не хочу я работать, нет настроения. - А пить настроение, значит, есть? – поинтересовался Сергей, чувствовавший нараставшую внутри злость на отца. - Пить – это лекарство, а не для настроения. Еще больше Сергею было неудобно перед друзьями и одноклассниками. Они посмеивались над ним. Обсуждали Ивана Андреевича за глаза, порой даже вслух комментировали встречу с Ереминым старшим в городе. А еще отца Сергея видела Люда – девушка, которая нравилась Сергею. Она пришла в их школу чуть больше полугода назад, училась в параллельном классе И, как казалось Сергею, тоже проявляла к нему симпатию. По крайней мере, она всегда здоровалась с Сергеем, на мероприятиях старалась находиться поближе к нему. А еще улыбалась ему и смотрела так… так, что сердце у парня замирало от восторга. В очередной вечер, когда Иван напился, а Сергей с большим трудом заставил его уйти от магазина домой, чтобы лечь спать, он случайно встретился с Людой. Она жила на другом конце их небольшого города, но в этот вечер почему-то оказалась во дворе дома Сергея. Увидев его, весело помахала ему рукой, а он приглашающим жестом позвал ее к себе. Сидели на скамейке, обсуждали школьные дела, а потом вдруг Люда спросила: - Как у тебя дела с отцом? Внутри у Сергея все опустилось. Снова по-больному, как ножом по едва зажившей ране. Однако, он решил не юлить и говорить, как дела обстояли на самом деле. - Плохо. Ты же знаешь. Да и все знают, похоже. - Знаю, - она кивнула, - помочь хочу. Моя мама часто говорила, что рядом с сильной женщиной мужчина становится сильным. Наверное, твоя мама была сильной, раз твой отец так сдал после ее ухода. Сергей удивленно посмотрел на девушку. Ее голубые глаза были такими красивыми, глубокими и необычными. Парню не верилось, что такая красавица как Люда вообще хотела с ним общаться. Неужели он и вправду ей нравился? - И как ты можешь помочь? - Моя мама – психиатр. До переезда в этот город она долго работала в областной наркологии, примерно с такими же людьми, как твой отец. Мне кажется, что ее помощь тебе пригодится. - А твоя мама сильная женщина? – спросил Сергей, решив сменить тему. Он знал о том, что у Люды не было отца, точнее, он не жил с женой и дочерью. - Сильная. Только вот не повезло ей с мужем. Он оказался не менее сильным, чем она сама. Как говорит мама, он ее сломал... Мама привыкла помогать людям, она и твоему отцу обязательно поможет. Сергей почувствовал нечто вроде зарождавшейся внутри него надежды. Но потом тут же нахмурился и покачал головой: - Отец не согласится лечиться. Он не считает себя больным, да и вообще в дом никого не впускает. Люда улыбнулась: - Давай тогда подстроим встречу. Как будто вы гуляете в парке, и мы тоже, а потом раз – и встретились. Сергей едва не прыснул. Когда Иван Андреевич вообще ходил в парк или на банальную прогулку? Максимум – до магазина и обратно. Пропивал остатки денег и лишался последнего здоровья. - Нет, так тоже не пойдет. Отец не ходит гулять. А если и ходит, то уже в непотребном виде. Люда задумалась на секунду, а потом вдруг предложила: - А давай ты притворишься, что заболел, а потом вызовешь себе врача. А моя мама будет тем самым врачом. Это было более похоже на реальность... Через пару дней, пока Иван Андреевич еще не успел сбежать в магазин, а судорожно бегал по квартире в поисках денег, Сергей пожаловался ему на боль в животе. - Выпей таблетку, чего ко мне лезешь? – злобно ответил отец. - Пап, мне совсем плохо. Я врача себе вызову. Иван Андреевич недоверчиво покосился на сына. Потом порылся в аптечке, ничего не нашел, а Сергей уже успел сказать ему о том, что вызвал себе скорую. Через полчаса в их доме появилась женщина. В белом халате, с чемоданчиком. Все как договаривались. Только вот, увидев ее, Иван Андреевич замер, как будто в землю врос. Стоял и смотрел на миловидную женщину, которая обращалась к Сергею, задавая вопросы: - Как болит? Давно болит? Где болит? - Наташа? – пробормотал Иван Андреевич, обратившись к врачу. Она вдруг улыбнулась, а Сергей успел обратить внимание на то, как улыбка матери Людмилы похожа на улыбку самой Люды. Такая же открытая, красивая и приятная. - Я это, Ваня, я. Господи, в кого ты превратился? Иван Андреевич вдруг густо покраснел, опустив голову. Сергей непонимающе смотрел то на отца, то на врача, не до конца понимая, что происходит. В тот вечер отец Сергея вместо горячительных напитков пил чай, сидя за столом в неприбранной кухне и о чем-то разговаривая с Натальей. Сергей не слышал их разговора, но после ухода матери Людмилы, Иван Андреевич словно стал другим человеком. - Это Наташа, - сказал он, когда дверь за гостьей уже закрылась, а мужчина продолжал стоять и смотреть на нее, - моя первая любовь. Встречались с ней до одиннадцатого класса, потом она в Москве в мед поступила, а я тут остался. Она замуж вышла, я женился, теперь вот она развелась, приехала с дочкой сюда. Господи! Как мне стыдно! Знал бы, что она придет, я бы хотя бы умылся. Сергей с изумлением смотрел на отца. Он не знал подробностей их разговора с матерью Люды, только на следующий день Иван Андреевич уже не выпивал. А еще через несколько дней все вчетвером: Сергей с отцом и Люда с матерью гуляли в парке. Как в старые добрые времена, о которых Сергей почти позабыл. И Сергей очень сильно надеялся на то, что того уж.аса, в котором он жил с отцом, больше не будет. Потому что рядом с ним теперь была сильная женщина. Автор: ГЛУБИНА ДУШИ.

— Вот как так? Живёшь-живешь и не думаешь, что может такое произойти. Ведь родные люди! — сокрушалась Анна Викторовна, делясь с подругой своими грустными новостями. Подруга Элла Андреевна, расстроенно сняв очки в толстой оправе, покачала головой. Она подумала о своих взрослых детях: а ну как и у неё такое приключится? С виду вроде всё тихо-мирно, полюбовно, а копни поглубже и выходит, что всё это неискренне и к матери одно лишь потребительское отношение. — А это знаешь, как говорят? Пока по шерстке гладишь, всё хорошо, а как против, так совсем по-другому… — сказала она задумчиво. — Да чего же я такого ужасного сделала-то?! — сокрушалась Анна Викторовна. — Как будто Илья не знал, что я скоро на пенсию выхожу! …Анна Викторовна вот уже год готовилась к своему выходу на пенсию. Думала, планировала, решала. Пенсионный возраст она перешагнула уже много лет назад, но продолжала работать. Здоровье, за которым женщина тщательно следила, позволяло ей работать и дальше, но она устала. И морально и физически. Сын Илья был совсем взрослый, имел семью: жену и двоих детей-подростков, жил отдельно в том же городе. — Вот выйду на пенсию, собаку заведу, будем с ней гулять, — мечтательно говорила Анна Викторовна Элле Андреевне. — Сейчас, пока работаю и не завожу никого, что толку? Будет бедный питомец один сидеть целыми днями, заскучает, да ещё выть начнёт, соседи станут жаловаться. На восьмом этаже, прямо подо мной, соседи жили когда-то, у них хаски была, так они, как уходили все рано утром на работу, та оставалась одна и выть принималась, да громко так, прямо с ума нас всех сводила. Хорошо я тоже на работу потом уходила, а остальные соседи как, не знаю. То ли хозяева её в комнате запирали, то ли что ещё, но грохот стоял, скрежет, она там скреблась и на двери бросалась бедняга от одиночества… — Нечего заводить собаку, раз некому за ней следить! — поджав губы, проговорила Элла Андреевна. — В нашем доме на втором этаже у одной женщины тоже шпиц целыми днями заходится. У нас же пятиэтажка, лифта нет, вот все, кто по лестнице поднимаются, слышат лай этот, хоть уши затыкай. И жаловались, и говорили ей, всё без толку. — Ну, так вот, — продолжала мечтать Анна Викторовна, — Заведу пёсика себе. А ещё куплю велосипед. Хочу много ездить, знаешь, как полезно! А зимой на лыжи встану. Ещё хочу записаться в студию растяжки. Спорт в нашем возрасте ну просто необходим! — Это ты, мать, загнула, растяжка! Скажешь тоже! — засмеялась Элла Андреевна. — Ничего смешного! Моя невестка, Илюшина жена, ходит в студию балета, ну такая у неё мечта всегда была с детства заниматься балетом, сейчас за деньги хоть чем можно заниматься, только плати. И вот там у неё в группе довольно много пожилых. И очень пожилых, да. Классической хореографией занимаются… Ты бы лучше смеяться перестала, и сама бы чем-нибудь полезным занялась, — Анна Викторовна даже обиделась на подругу. — Пенсионеры что, не люди?! — Ну, извини! Я представила нашу Семеновну, соседку мою, у балетного станка, — отсмеявшись и вытирая слёзы, проговорила Элла Андреевна. — Ну да, Семеновна твоя лучше у токарного бы станка смотрелась! — Анна Викторовна перестала обижаться и тоже рассмеялась… Словом, мечтала Анна Викторовна о выходе на пенсию давно, да всё не решалась. А потом решилась. Объявила своё решение начальству, взяли на её место молодую девушку, стала её Анна Викторовна потихоньку обучать, передавать секреты мастерства. С сыном Ильёй Анна Викторовна о своей пенсии тоже не раз говорила. Но он, как обычно, пропускал её слова мимо ушей. Илья любил рассказывать матери о себе, о жене, о детях. А слушать не очень любил. Хотя мать его, конечно, научила вежливости, но было заметно, что он едва терпит, пока собеседник договорит, чтобы начать снова рассказывать о себе. Анна Викторовна часто сетовала, что это она, наверное, его так приучила, когда он ещё учился в школе. Усаживала, бывало, сына рядышком с собой на диван и расспрашивала, как дела, да что у него произошло за день. Всё подробно, обстоятельно. Потом уроки готовили вместе, пересказ текста, стихи учили. Так и повелось, что Илья говорит, а мать слушает. — На пенсию выйду через месяц, буду чаще гулять... — начала было говорить Анна Викторовна, когда Илья приехал к ней в очередной раз в гости. Сын, сидевший рядом с матерью на диване и что-то лениво просматривающий в своём телефоне, вскинул брови и посмотрел на мать. — Через месяц?! — спросил он и даже привстал от удивления. — Погоди, ты что всё-таки выходишь на пенсию? — Илья, я тебе сто раз уже говорила, а ты опять как заново родился! — возмутилась Анна Викторовна. — Мам, послушай… Тебе нельзя сейчас никуда уходить, — вдруг заявил Илья, отложив телефон. — Погоди чуток. Мы хотели машину поменять, получше купить. Наша-то уже не новая, надо успеть продать пока цена на неё не упала ниже плинтуса. Я думал, ты нам поможешь, кредит возьмешь. — Здрассьте, приехали! Почему я-то? У тебя зарплата хорошая, у Алёны тоже. Берите свой кредит на здоровье… — Мам, ты что, забыла? Меня обвиняешь в плохой памяти, а сама не помнишь ничего. У нас серая зарплата большую часть составляет. А белая — кот на плакал. У меня десять, у Алёнки семь тысяч. Кто нам кредит даст? Машина ведь немалых денег стоит. Погоди пока уходить, не время. — Как это, погоди? Я и начальство уже предупредила, вместо меня человека взяли, да и официально у меня уже всё, последние недели дорабатываю. Переигрывать не хочу, даже не проси. — Ах так?! Эгоистка ты, мать, вот что я тебе скажу! Подвела нас! Не предупредила! Мы на тебя, между прочим, рассчитывали, — Илья говорил эти обидные слова и нервно ходил по комнате, размахивая руками. В какой-то момент он задел стеклянную вазу, стоявшую на столе, подхватил её в последнюю секунду и с силой поставил обратно на стол. От удара ваза раскололась, по ней разошлись трещины, и она, словно в замедленной съёмке, разделилась на две большие части и россыпь маленьких кусочков. Анна Викторовна ошарашено смотрела на осколки, лежащие на столе, а сын просто развернулся и ушёл в коридор. Он натянул свою куртку, надел кроссовки и вышел, хлопнув дверью. Анна Викторовна застыла с открытым ртом. Сын всегда был вспыльчивым и импульсивным, но с ней он никогда так себя не вёл. Было очень обидно. «Это я-то эгоистка?!» — думала про себя Анна Викторовна, глотая слёзы и пытаясь аккуратно собрать осколки вазы в ненужную коробку, чтобы выбросить. В какой-то момент она всё же порезала палец и побежала на кухню, чтобы взять из аптечки перекись водорода и остановить кровь. Немного повозившись с открыванием пузырька и доставанием ваты (одной рукой это было сделать нелегко), она остановила кровь, перебинтовала палец и пошла обратно в комнату, собирать осколки. В душе всё буквально кипело от обиды на сына. — Я эгоистка, конечно, ага… Поэтому и подарила ему перед свадьбой свою наследную квартиру, которая мне досталась от тёти. А ещё раньше на свои деньги отремонтировала её. Чтобы они с молодой женой не мыкались по чужим углам. Нате, живите на здоровье! А могла ведь её сдавать и жить припеваючи! Это я была эгоистка, когда без разговоров брала больничные почти каждый месяц и сидела с маленькими внуками, когда они болели? И сама ведь однажды при этом болела, между прочим, спину лечила, еле разгибалась, но это никого не интересовало, внуков всё равно привезли! Мам, помоги! Мам, надо! И мама, напившись обезболивающих, шла и помогала. И ночей не спала с температурящими детьми, ходила, как тень, но это ж мелочи! А когда они мне привезли внуков, а я после операции, сама никакая, по стеночке ходила, тоже эгоистка? Ну, у них же путёвки! Горящие путёвки взяли спонтанно, выгодно очень, отдохнуть захотели, мама снова выручила. А Алёнкины родители шиш с маслом всё время показывали. То они не могут, то заболели, то вообще уехали за тридевять земель и живут теперь там. Совсем не помощники. Но эгоистка — я! Зазвучал сигнал мобильного телефона. Анна Викторовна ответила на звонок. — Может всё-таки передумаешь? — без предисловий и извинений сразу с места в карьер начал сын. — Ну, мам, ну очень нужно! — Нет. Я уже объяснила тебе. Всё. Это вопрос решённый. Нет, — спокойно и твёрдо проговорила мать. Это спокойствие стоило ей огромных усилий, ещё чуть-чуть и она бы разревелась от обиды, но сын уже бросил трубку. *** — Так и поругались. Два месяца не общаемся, — грустно рассказывала Анна Викторовна подруге. Элла Андреевна уезжала надолго в гости к старшему сыну и его семье, поэтому не знала о размолвке подруги. — Ни он не звонит, ни я. Вот как так? Я звонить не буду, но сын! Должны же быть какие-то чувства в душе к матери? — Ай, ладно тебе, что от них ещё ждать! Дети выросли, мать не нужная стала, что теперь с тебя толку?! Того и гляди самой помощь потребуется! — сердито проговорила Элла Андреевна. — Смирись уже с этим. — Не могу. Обидно. Я не заслужила такого отношения… Как только вышла не пенсию Анна Викторовна, как и собиралась, купила щенка. Стала много времени проводить с ним, гуляя на улице. А также купила велосипед и часто каталась на нём. Она вела активную, интересную жизнь, полную приятных забот и скучать ей было некогда. Однако нет-нет, да и вспоминала она внуков и сына. Да и невестку вспоминала, вроде хорошая же женщина. И они с ней никогда не ссорились… *** — Так не годится, — говорила Алёна мужу, в который раз. — Мать есть мать. Зачем ты на неё так наезжал? Ну не хочет она больше работать это её право! А машина нам новая не так уж и нужна, можно на этой пока ездить, чего тебе так уж прямо приспичило её менять? — Тебе не нужна. А мне очень даже нужна, ты ничего не понимаешь, — тихо ответил муж, стоя спиной к жене и скрестив на груди руки. Он смотрел в окно и думал. Эта ситуация ему и самому не нравилась. — Ты как маленький, ей Богу! Мама тебе всё должна! — Алён, не заводись, и так тошно! — резко сказал Илья и вышел из комнаты. — Ох ты ж батюшки! — фыркнула Алёна и принялась готовить ужин. А сама всё думала о свекрови. Ей было стыдно за то, что Илья поругался с матерью и не общается с ней. Ведь она им никогда ничего плохого не сделала, а только помогала. Но муж не понимал и продолжал обижаться. *** — Анна Викторовна, вы простите нас! Илья же вспыльчивый, вы ведь знаете! Наговорит, сам не знает чего, а потом переживает. А мириться не умеет. Но я то вижу, что он ходит, как в воду опущенный, — горячо говорила Алёна. Она смотрела на свекровь и отмечала, что выйдя на пенсию, та стала выглядеть свежее и моложе. Свекрови было семьдесят два года, но сейчас она выглядела на шестьдесят, не больше. «Молодец, Анна Викторовна!» — подумала Алёна с восхищением. Она приехала к свекрови в гости с детьми, не сказав об этом Илье. Муж носился в поисках новой работы и находился на очередном собеседовании. — Я так рада вас видеть, моя девочка! — сказала Анна Викторовна и обняла невестку. — А что с машиной-то? — Да ничего. Не берите в голову. Илья ищет работу с нормальной белой зарплатой. Вот устроится, отработает три месяца и будет кредит на себя брать, — ответила Алёна. — А вот и он! Легок на помине. У Алёны просигналил телефон, и она ответила на звонок. — Да ты что! Здорово, поздравляю! Нет, мы не дома… Нет… Где? У мамы твоей, вот где. Да? Ну, хорошо, — Алёна положила телефон на стол и загадочно улыбнулась. — Мам! Бабуль! Можно мы с Ричи погуляем? — заглянув в комнату, спросили дети Алёны Полина и Слава. — Погуляйте! — за двоих ответила Анна Викторовна. — Он очень любит прогулки, да и погода хорошая. Только поводок возьмите, Ричи ещё плохо слушается. Весело переговариваясь, дети ушли с собакой на улицу и скоро Алёна и её свекровь увидели в окно, как они направились по дорожке в сторону парка. — Совсем большие стали… — проговорила Анна Викторовна, любуясь внуками. — Да, Славе четырнадцать, а Полине тринадцать лет уже исполнилось… Вы простите Илью, он не хотел вас обидеть, — ещё раз произнесла Алёна и обняла свекровь, у которой на глазах заблестели слёзы. Когда через час, вернувшиеся с прогулки Полина и Слава, уселись на кухне пить чай, то вдруг кто-то позвонил в дверь. Анна Викторовна пошла открывать и увидела сына, а точнее сначала увидела большой букет цветов, а за ним сына. Илья вошёл в прихожую, вручил матери цветы и она снова расплакалась. — Мам… Я это… Купил вазу, похожую на ту, что разбил у тебя тогда, — проговорил Илья, доставая из пакета, который держал в руках, большую коробку и вручая её матери. — Ух ты! Какая красота! — восхитилась Анна Викторовна, распаковав подарок. — Только на стол я её, пожалуй, ставить не буду. У меня теперь появился озорник, который любит тянуть за скатерть и всё сбрасывать на пол. Спрячу ка я эту красоту в стеклянный шкаф. — Меня обещали взять на работу, Алёна представляешь! Зарплата вся белая, наконец-то буду как нормальный человек, — сказал Илья и обнял жену. Анна Викторовна поставила вазу в шкаф и посмотрела на сына с невесткой. Она улыбнулась и подумала о том, что Илье повезло встретить такую мудрую женщину в лице Алёны. — Это она меня вдохновила на поиски новой работы! — важно сообщил Илья матери, продолжая обнимать жену. — Молодцы ребята, — улыбнувшись, произнесла Анна Викторовна… *** — Так и помирились. Хорошая у меня невестка! — рассказывала потом Анна Викторовна подруге. — Да… Если б не она так и дулись бы друг на друга до морковкиного заговенья, Илья ни за что бы не пришёл мириться, дюже гордый,— улыбнулась Элла Андреевна. — В том-то и дело! А сам ведь переживает, уж я-то знаю… — Всё хорошо, что хорошо кончается. — Вовсе не кончается, я бы даже сказала, что только начинается, — загадочно сказала Анна Викторовна. — Что начинается? — не поняла подруга. — Алёна, оказывается, ребёнка ждёт, третий месяц пошёл. Вчера мне звонила и рассказала… — Вот тебе бабушка и Юрьев день! — Элла Андреевна изрекла очередную поговорку. — Понятно теперь, что твоя распрекрасная Алёна так стелилась перед тобой. Бабушкина помощь скоро понадобится! — Может понадобится, а может и нет. Старшие дети уже большие, помогут, если что. Но, знаешь, я тут подумала, это ведь хорошо, что ты кому-то нужен, правда же? — Хорошо! Если б не было у нас детей и внуков, сидели бы мы с тобой как две палки в лесу, бестолковые и никому не нужные. Сами бы давно уже взвыли от тоски, — согласилась Элла Андреевна и засмеялась. — А я, знаешь, сходила в студию балета-то, купила абонемент, буду заниматься. Только не смейся! — А чего мне смеяться? Молодец! — похвалила подругу Анна Викторовна, но всё же не удержалась и прыснула от смеха в кулачок. (Автор Жанна Шинелева)