«Я работал, задыхаясь от счастья»
Картины, которые возвращают нам чувство дома
Продолжение
«Я сегодня, когда встал после работы, оглянулся вокруг на драгоценнейший бархат и парчу земли, на пылающее звонким золотом небо, на силуэты фиолетовых изб, на всю плащаницу вселенной, вышитую как бы перстами ангелов и серафимов, так опять все с большей убежденностью подумал, что наши иконописцы только в этом пиршестве природы черпали всю нетленную и поистине небесную музыку своих созданий и ничего нам не сделать, если не следовать этими единственными тропами к прекрасному».(с)
А. Пластов
Огонь и свет
Живая любовь к церкви проходила через всю жизнь Пластова. В его роду священники, церковные архитекторы и строители, иконописцы. Отец в качестве подмастерья помогал расписывать храмы и служил псаломщиком в прислонихинской церкви, которую построил и расписал дед художника. Сама семейная стезя неуклонно вела Аркадия Пластова в церковную жизнь. Его даже отдали в Симбирское духовное училище — была такая семейная мечта, что он станет архиереем. Но пятнадцатилетним мальчишкой он увидел, как работают приехавшие к ним в село реставраторы-иконописцы, тогда и пришло отчетливое решение: буду живописцем и никем больше. Духовное училище он все же окончил, а потом с последнего курса семинарии «полетел за жар-птицей искусства в Москву». Сначала два года отучился в Строгановке, а затем поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества на скульптурное отделение.
Даже в советское время каждую неделю Пластов бывал в храме, ездил в Богоявленский собор в Елохове, бывал во Всехсвятской церкви на Соколе, в храме в Путинках. Он хорошо знал службу, молился сердцем: «Запели пасхальный Канон... Я стоял и чуть не плакал, ты поймешь, какое было невыразимое от этого на душе чувство печали и радости. Больше, конечно, печали, т. к. этот торопливый перекат, бесконечную ласковость, ангельское веселье, весеннюю голубизну и светозарность этих стихир просто нельзя было даже с усилием воспринять, как что-то реальное, осязаемое, что взял бы и унес с собой. Все казалось сном, неявью…»
Именно светозарность, светоносность, огненность — главные живописные черты его акварелей на церковную тему: «Сергиев Посад. В трапезной», «В Успенском соборе», «Куличи», «Зимний праздник. Никола». Его колористические решения в этих акварелях завораживают: пылающий красный, оранжевый, багряный, звонкое золото разлились во всю силу в изображениях церковных праздников и служб. Золотые, охристые рефлексы от горящих свечей падают на лица прихожан в «Венчании»; горящий оранжево-красный в облачении священников («Сергеев Посад. В трапезной»); бело-золотистое полыхание бесчисленных свечей в огромном подсвечнике, который Пластов сделал композиционным центром картины («Зимний праздник. Никола»); на сияющем иконостасе с его ликующими золотисто-охряными, красными тонами вспыхивают светлые и охристые блики, однородные темные пятна толпы прихожан контрастно подчеркивают сверкающее убранство иконостаса («В Успенском соборе»). Пластов пишет в импрессионистической манере, с большой экспрессией, объединяя огненные краски в единый аккорд, и в нем открывается символика внутреннего света церковных таинств, молитвенного горения и света несотворенного.
Акварели писались в 1950-е годы, очевидно, что никто их не видел, кроме узкого круга семьи и друзей, но эти работы — свидетельство того, чем на самом деле жила его душа, насколько глубоко он чувствовал ту мистическую радость и глубину, которая открывалась ему на службе. «Я любил, — вспоминал сын Аркадия Александровича, — приходя в церковь позднее его, отыскивать его седой затылок, широкие плечи над серым же, волчьего цвета, пальто. Простота и сила шла от всей его стати, от серьезного достоинства предстояния».Однако есть у Пластова одна поздняя картина, в которой изображена совсем другая церковь.
«Апрель»: украденная Пасха
Работа «Апрель» написана уже в 1965 году, и в ней очень сложное эмоциональное звучание. Весной 1936 года родную церковь Богоявления в Прислонихе закрыли. Священника арестовали, иконами мостили дорогу на ферму, из церкви сделали амбар — таким образом из сознания крестьян старательно выбивали «религиозный дурман».
Для Пластова разрушение храма — это крушение не только самих основ жизни, это еще и слом семейной истории: уже упоминалось, что дед его был архитектором этой церкви, отец служил в ней псаломщиком, сестра — просфорницей, самого Аркадия крестили здесь в детстве. Какое-то время после закрытия храм еще стоял в селе с заколоченными окнами. С приходом к власти Никиты Хрущева в 1953 году в стране началась новая мощная антирелигиозная кампания, с прислонихинской церкви снесли церковный купол, и здание окончательно приспособили для хозяйственных нужд.
Пластов пользовался в селе абсолютным авторитетом, был самым образованным среди односельчан, по воспоминанию друга, Виктора Киселева, «он был ядром села». В послереволюционные годы его избрали секретарем Комитета бедноты и секретарем сельсовета. К середине 1950-х Пластов уже получил звание народный художник РСФСР, ему была присуждена Сталинская премия I степени, но никакие звания и заслуги не помогли спасти церковь. «Этого горя отцу хватило на весь остаток жизни», — впоследствии вспоминал сын Пластова, Николай.
Никаких высоких трагедийных нот, казалось бы, в «Апреле» нет. Вход в картину — в левой нижней части, взгляд зрителя схватывает отдельно стоящую маленькую фигурку девочки, она держит в руке ветку сломанной вербы. Далее взгляд продолжает свое восхождение по диагональной оси — в центре композиции сельские девчонки в ярких, уже весенних платьях водят хоровод. При всей ожидаемой радостности, легкости подобного сюжета, нет в этой работе звонкого, мажорного звучания, нет привычного пластовского избытка счастья. Напротив, асимметричность композиции, отъединенность детской фигуры вносит настроение еще неосознанного напряжения, грусти.
Отрывистый, рваный ритм срубленных деревьев визуально усиливает это напряжение. Полотно бурой высохшей прошлогодней травы с вкраплением мертвой желтизны и приглушенной зелени, неясные однотонные пятна темнеющих вдали домов, бледное небо — весь колорит отражает какую-то общую сырость, оголенность, неприютность.
Почти в половине пластовских пейзажей солнечно. Казалось бы, хоровод — народный танец, издревле славящий солнце, но в «Апреле» изображены первые сумерки и меркнущее небо. На фоне этого пейзажа каким-то ужатым, неубедительным, лишенным размаха кажется и само это детское веселье.
Такой ход построения композиции не случаен. Смысловая доминанта картины не в хороводе, не в этих детских играх. На заднем плане массивом серого — разрушенная церковь с забитыми окнами. Вершина храма обрезана верхним краем полотна, будто обезглавлена, как была в свое время обезглавлена и церковь в Прислонихе.
«Пластов как художник всегда видел в детях будущее. <…> Кажется, что в этой картине будущего для художника нет», — отмечает Татьяна Пластова. Да, действительно, в картине ощущается тревога за этих веселящихся детей. Они выросли на этой земле, не зная пасхального ликования под торжественный благовест, не искали они Вифлеемскую звезду в рождественском сказочном небе, не видели, как теплится лампада в храме перед древними родными иконами.
Советская власть успешно претворяла в жизнь проект формирования нового человека. Детство без корней, без традиции, без памяти. А на картине Пластова — апрель, близится Вербное воскресенье, а потом и Пасха. Стоящая отдельно девочка со сломанной веткой вербы, и срубленные деревья, и обезглавленная церковь — во всем этом подспудно ощущается боль от разоренной жизни, от утраты чего-то главного, коренного в ней.
Для Пластова разрушение храма — это крушение не только самих основ жизни, это еще и слом семейной истории: уже упоминалось, что дед его был архитектором этой церкви, отец служил в ней псаломщиком, сестра — просфорницей, самого Аркадия крестили здесь в детстве. Какое-то время после закрытия храм еще стоял в селе с заколоченными окнами. С приходом к власти Никиты Хрущева в 1953 году в стране началась новая мощная антирелигиозная кампания, с прислонихинской церкви снесли церковный купол, и здание окончательно приспособили для хозяйственных нужд.
Пластов пользовался в селе абсолютным авторитетом, был самым образованным среди односельчан, по воспоминанию друга, Виктора Киселева, «он был ядром села». В послереволюционные годы его избрали секретарем Комитета бедноты и секретарем сельсовета. К середине 1950-х Пластов уже получил звание народный художник РСФСР, ему была присуждена Сталинская премия I степени, но никакие звания и заслуги не помогли спасти церковь. «Этого горя отцу хватило на весь остаток жизни», — впоследствии вспоминал сын Пластова, Николай.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев