Глава первая – Нерадивый Сын.
Шёл 178 год нашей эры — эпоха, когда Восток, подобно старому, изношенному ковру, истаптывался бесконечными междоусобными войнами. Над миром витал густой, тревожный дух перемен, грозящий смести с лица земли древние царства, как ветер сметает пыль. На самом краю этих бурных земель, зажатые между могучими Персией и Парфией, а также гордыми, хранящими свои тайны в неприступных горах курдскими поселениями, располагались самые отдалённые владения Великого Каганата. Он, словно каменный исполин, стоял на перекрёстке путей, изнурённый бесконечными локальными войнами с Парфией на западе и Персией на востоке. И даже на берегах Аг-Дениз, что ныне зовётся Каспийским морем, не было покоя от вечных набегов огненно-волосых воинов с далёких северных земель, что приплывали на своих ладьях, неся с собой ужас, огонь и разорение.
Под раскидистой тенью старого тутовника, чьи листья шелестели, словно шепчущие старые истории, на расшитом узорами ковре, сидел седовласый мужчина. В его глазах, казалось, отражались все восходы и закаты, что он повидал на своем веку. Он, с виду едва переваливший за сорок, держался так прямо, что казался старше своих лет — будто тяжесть прожитых лет придавила его плечи, но не сломила дух.
К нему, легкий, словно лепесток, подступил юноша. Ему было двадцать, и он был высок и строен, как молодой кипарис, тянущийся к солнцу. В руках он держал глиняный кувшин, из которого доносился едва уловимый, тонкий аромат, совсем не похожий на резкие запахи повседневности.
«Дорогой отец, — обратился он, протягивая кувшин, — я разгадал тайну древней индийской воды. Посмотри, она благоухает, как священные цветы байтерек». В его словах звенела искренняя радость, похожая на звонкий ручеек, бегущий с гор.
Отец взял кувшин, глубоко вдохнул аромат. Его брови, словно две седые дуги, медленно поползли вверх, а глаза задумчиво прищурились. «Да, сынок, — с нескрываемым удивлением произнес он, — ты и правда достиг мастерства в алхимии». Он кивнул, и на его лице промелькнула тень гордости.
Но тут же гордость сменилась тяжелым вздохом, который, казалось, вырвался из самой глубины его души.
«Пойми, сынок, — продолжил он, с горечью, — в нашем мире ценна не благоухающая вода. И не пенные бруски, с которыми ты носишься, как одержимый, вот уже сорок лун…» Он махнул рукой, будто отмахиваясь от назойливой мухи. «В нашем мире ценны мечи и сабли! Я отдал последние сбережения, чтобы ты учился у мудрецов, надеясь, что ты станешь великим алхимиком. Ты десять лет корпел над старинными манускриптами, изучая языки Персов, Парфян, Арабов, и заморских Русов-варягов, чтобы прочесть их секреты. Я думал, ты научишься превращать железо в дамасскую сталь, что будет цениться на вес золота! А ты...»
Отец сморщил лицо и продолжил укорять нерадивого сына…
- И тот, кто кует их, тот и властвует. Он сможет позволить себе не только твои, никому не нужные, безделушки, но и дорогих коней, и шелковые ковры, и наложниц столько, сколько пожелает!»
Глаза юноши, до этого сиявшие, потухли. Его плечи поникли, как увядшие цветы.
«Тебе уже двадцать один год, Булот, — продолжал отец, и в его голосе теперь слышался укор, — в твоем возрасте я уже имел троих детей, а ты все носишься со своими никому не нужными забавами. Тебе нужно жениться!»
Булот опустил голову еще ниже, будто прячась от резких слов. «Пойми, отец, — тихо прошептал он, — войны не вечны. Когда-нибудь на земле воцарится мир и покой, и вот тогда людям понадобятся мои изобретения. Ведь каждый человек, будь то мужчина или женщина, хочет быть красивым…» Булот произнес эти слова с восхищением, устремив свой взор куда то далеко, за горизонт…
Отец нервно отмахнулся, в его жестах читалось отчаяние, смешанное с раздражением. «Войны были всегда! — почти выкрикнул он, — и я скажу тебе больше: именно войны двигают цивилизацию вперед! Именно войны заставляют изобретать пытливые умы: ковать металл, приручать коней и верблюдов, делать телеги на двух и четырех колесах!»
Булот поднял голову, его глаза были полны слез, а губы дрожали. Но он молчал, и его молчание было громче любых слов. Он смотрел на отца, и в его взгляде была вся трагедия этого мира, где красота и мир вечно уступают место грубой силе и войне.
Взгляд отца, до этого жесткий и решительный, сменился на более мягкий, почти умоляющий. Он опустил руки и продолжил, теперь уже не с укором, а с мольбой.
«Пойми, ты один у меня сын! — его голос стал тише, почти доверительным. — Всевышний Тенгри дал мне шесть дочерей, и тебя посадил ровно посредине, как жемчужину». Он посмотрел на Булота с такой любовью и тревогой, что юноша невольно опустил глаза.
«Я не просто так назвал тебя Булотом, «что на древнетюркском означает 'крепкий, настойчивый'». Когда я уйду, кто позаботится о моих дочках, о твоих сестрах? Или ты хочешь, чтобы их разграбили, как скот угнали в рабство персы, парфяне или курды? Пойми, ты — древо нашего рода! Только ты сможешь продолжить нашу кровь… Займись делом, пока не поздно!»
Отец обвел рукой окрестности, словно в его жесте была вся широта степей и гор, окружавших их.
«Вон посмотри, все соседские парни, твои друзья детства, все поступили и служат гвардейцами в каганате и получают хорошее жалование от Кагана! Твой лучший друг Ахмет уже дослужился до сотника! А ты все ходишь как посмешище на весь город, выдумываешь, как растопить пчелиные соты, чтобы смазать лицо и руки, и чтобы кожа стала мягкой, как шелк!»
Отец сплюнул, как будто прогоняя горькую обиду.
«Мне людям в глаза стыдно смотреть! Люди на рынке пальцами в меня тычут, смеются, кричат: 'Вон идет Демир, сын которого делает масло для волос и лица!'»
Булот немного отстранился, его лицо стало мрачным.
«Да, — тихо сказал он, — но именно мои изобретения держат на плаву нашу лавку и дают нам пропитание». Он провел рукой по дорогому ковру и добавил: «И неплохое пропитание. Все мои сестры и мать хорошо одеты, и вы, отец, прекрасно себя чувствуете!»
Отец воздел руки к небу, будто пытаясь докричаться до самого Тенгри.
«Да пойми ты, сын! — почти воскликнул он. — Я всю жизнь торговал: то коврами, то конями, то саблями. Сейчас я отошел от дел, оставил лавку на тебя, и что ты приносишь домой? Только то, чего нам хватает на пропитание! Ты же половину товара раздаешь бесплатно!» А служил бы в гвардии, приносил бы в два раза больше, чем зарабатываешь сейчас!
Булот вздохнул.
«Ну, специфика моего товара требует, чтобы человек сначала попробовал его, а потом он начинает покупать его постоянно в нашей лавке…» — его слова прозвучали как оправдание.
Отец тяжело вздохнул.
«Да с твоей головой, если бы ты создал нормальную кузницу и начал производить сабли из дамасской стали, наша семья бы уже могла сравниться по богатству с государственным казначейством! А ты все ходишь, людей смешишь и отца позоришь!»
Булот сдвинул брови, его глаза стали темными и упрямыми.
«Нет, отец, — произнес он твердо, — оружие я производить не буду никогда!»
Отец, нахмурившись, посмотрел на сына, и его взгляд был так суров, будто он силился пронзить его насквозь, вырвав с корнем все нелепые фантазии.
«Объясни мне, — в его голосе звенел металл, — почему ты строишь из себя святого? Ты что, не понимаешь: если не ты сделаешь оружие, его сделает кто-то другой! Людям не всегда так требовался хлеб, как оружие, понимаешь? А все твои "пакости" для омовения — это всего лишь забава для богачей. Люди как мылись золой и мочальными плодами, так и будут продолжать это делать! Или ты думаешь, что твоим кремом для зубов из воска и угля с добавлением ореховых корок будут пользоваться вечно? Не смеши меня! На следующий день, как только ты закроешь свою лавку, люди вернутся к тому, чем пользовались за тысячу лет до твоего рождения!». Не ты первый е ты последний кто пробовал разбогатеть на мыльных брусках, и поверь мне торговля оружием всегда была в приоритете…
Отец криво усмехнулся, и эта усмешка, полная горькой иронии, лишь подчеркивала глубину его разочарования.
«Заработал бы денег, — продолжил он, — подарил бы мне коня, а матери и сестрам — шелковые ковры!»
Булот, чьи губы дрожали от обиды, не выдержал. Его слова вырвались, как прорвавшаяся плотина.
«У четверых моих сестёр есть мужья, — с горечью проговорил он, — вот пусть они им и дарят подарки, а не бродят целыми днями возле нашей лавки, надеясь получить мой товар бесплатно, чтобы потом перепродать его на городских окраинах!»
Затем он поник головой.
«А насчёт коня для вас, отец, и самого красивого ковра для матери… — его голос стал тише, — я обязательно подумаю. Если мои расчёты верны, то через пару месяцев, когда люди поймут ценность благоухающей воды, весь город начнёт скупаться у меня. И вот тогда я куплю вам любого коня, какого вы захотите…»
Отец, поправляя седые усы, хмыкнул, и в этом звуке было что-то снисходительное, будто он слушал рассказ маленького ребёнка.
«Ай, молодец, сынок, — с теплотой, прозвучавшей как насмешка, произнёс он, — вот за что я тебя люблю, так это за то, что ты свято веришь в свою победу…»
И добавил, глядя сыну прямо в глаза:
«Хотя побед в твоей жизни не было ни одной».
После этих слов отец звонко рассмеялся, и этот смех, пронзительный и полный отчаяния, разнёсся по саду, заставляя птиц взлететь. Булот стоял, как пораженный громом, его сердце сжалось от боли, но на лице его не дрогнул ни один мускул. Его глаза были наполнены решимостью, которая могла бы заставить горы сдвинуться.
Глава вторая: Огненные стрелы
Отряд женщин-воительниц оказался в ловушке. На высоком холме, где степной ветер свистел, как сотня кнутов, они сбились в тесный круг из семи воительниц. Их лица были покрыты пылью и решимостью, а глаза горели яростным, неукротимым огнём. Семь мо-лодых женщин, исчерпав свой колчан, вытащили мечи, их клинки вспыхнули на солнце, как серебряные молнии. Они стояли, готовые к последнему бою, против ухмыляющихся воинов в высоких папахах, которые окружили их, подобно стае хищных коршунов.
Эти семь женщин были не просто воительницами, а личной охраной особой, приближен-ной к царской семье Парфии. Они сопровождали племянницу самого Царя Парфии, кото-рую тайно переправляли в Персию. Её свадьба с персидским принцем должна была стать залогом мира, объединив две великие державы, которые веками враждовали. Эти семь воительниц были лучшими из лучших, отобранными не только за невероятную красоту, но и за высочайшую военную выучку.
Их путь пролегал через предгорья, когда они наткнулись на авангард Каганата, отряд в тысячу сабель, что возвращался из резерва, дабы сменить тех, кто три месяца охранял гра-ницу. Заметив свиту, девушки приняли единственно верное решение. Пожертвовав сво-ими жизнями, они остались, чтобы задержать отряд, выбрав удобное место в предгорье. Они дали племяннице царя шанс уйти, но сами оказались в ловушке.
Женщины-воины — явление, известное во многих древних армиях, но в Парфии это ре-месло было возведено в культ. Считалось, что благодаря своей усидчивости, невероятной наблюдательности и природной гибкости, они превосходили мужчин во многих аспектах боя, особенно в стрельбе из лука. Их ковали с раннего детства, словно редкое оружие, от-бирая из завоеванных народов, или своих многодетных семей, где родители, не в силах прокормить всех, с лёгким сердцем отдавали пятилетних дочерей в военные службы. Там, вдали от дома и материнской ласки, из них выковывали безжалостных воинов-убийц.
Их обучение было долгим и жестоким. С первых лет их учили стрельбе из лука, которая оттачивалась до идеального мастерства. Они могли поразить цель, не глядя, на слух, по лёгкому шелесту листвы или шороху в траве. Помимо этого, они были виртуозами руко-пашного и сабельного боя, их движения были быстрыми и смертоносными, подобно уку-су кобры. Но их арсенал был шире — их обучали искусству обольщения, ведь красота, как и стрела, могла стать оружием. Им было ведомо искусство создания и использования всевозможных ядовитых препаратов, что позволяло им незаметно устранять врагов, когда открытое сражение было невозможно.
А теперь все их навыки должны были послужить одной цели — выжить в этом послед-нем, отчаянном бою, на этом проклятом холме.
Их глаза, словно глубокие озера в обрамлении густых ресниц, горели яростью. Но оса-ждающих было так много, что любая попытка пробиться казалась безумием. Трижды на них накидывали сети, и трижды девушки с яростным остервенением разрывали пенько-вые верёвки своими короткими, острыми, как бритвы, саблями. Они отбивались оваль-ными щитами, заострёнными снизу, отражая ненавистные тычки копий, которые летели со всех сторон. Но их тела, измученные тяжестью кольчуг и бесчисленными ударами, наконец-то ослабли. Сети, накинутые с новой силой, смогли разделить их, пленив каж-дую усталую воительницу, обернув её, словно кокон, в крепкие верёвки.
Воины в папахах с мерзкой ухмылкой обхаживали пленниц, рассматривая их глаза и во-лосы, которые у каждой воительницы были разного оттенка, словно лепестки в саду. Де-вушки лишь скалились в ответ, изрыгая из себя дикую, неукротимую ненависть к врагу. Они не собирались покоряться и смиряться с пленом. Чтобы усмирить их пыл, воины ста-ли стягать пленниц конными кнутами. Из их прекрасных глаз катились слёзы, но ни одна не произнесла ни слова.
Наконец, сам Мюн-Баши, тысячник, пришёл взглянуть на славную добычу своих доб-лестных воинов. Он окинул взглядом пленниц, и его смех, глубокий и раскатистый, раз-нёсся над холмом.
«Это и есть те самые непобедимые воины, что почти целый день держали узкий перешеек предгорья, через которые мы не могли пройти?» Хитро придумали, завалить оба прохода камнями и атаковать сверху, видимо хорошо обучены эти бестии! — произнёс он, глядя на своих людей.
Грозные воины, смутившись, понурили головы.
— Щадить без суда такого врага мы не имеем права!» «Но ни один волос не должен упасть с их голов до решения совета! — продолжил тысяч-ник!»
Затем он оглядел своих воинов и произнёс: «Выношу на совет: что нам делать с ними дальше?»
По древнему тюркскому обычаю, совет вынес решение — не казнить пленниц, а продать девушек на невольничьем рынке. Согласно их военной этике, насилие над пленными женщинами было строго запрещено, а связь с ними считалась позором на весь род для то-го, кто будет замечен в сношениях с врагом, даже по согласию. Это был их древний обы-чай, который они свято чтили, несмотря на войну и кровь, которая проливалась на их землях.
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев