Предыдущая публикация
История одного кадра
8 сентября 1941 года – начало блокады Ленинграда
Что вы видите, смотря на эту фотографию?
Солнечный летний день. Семья вышла на прогулку. Они держатся друг за друга. В их лицах тихий свет, на губах как будто лёгкая улыбка, а в глазах – едва уловимая печаль и что-то необъяснимо глубокое. Смотря на них, тоже слегка улыбаешься. И хочется также идти по залитой солнцем улицам, держа за руку кого-то близкого.
А потом смотришь ещё раз внимательнее. И замечаешь детали: какие худые ножки у всех героинь фотографии, как висит на них одежда, как опухли колени у малышки, как опирается на палку старшая сестра. И безошибочно узнаешь город. Не по архитектуре. По людям. Ленинград.
Эта фотография была сделана весной 1942 года военным корреспондентом В.Г. Федосеевым. Тогда это фото стало символом надежды на возвращение мирной жизни. На ней семья Опаховых: мать Вероника Александровна (35 лет) и её дочери, Долорес (4 года) и Лора (13 лет).
Мама выводила девочек на прогулку почти каждый день. Лоре, старшей дочери, пережившей паралич на фоне дистрофии, врач посоветовал побольше гулять, чтобы набираться сил и разрабатывать мышцы. Младшая же дочь, медленно передвигаясь по городу и рассматривая происходящее вокруг, на время забывала о том, что хочется есть. И конечно, на улице можно было хотя бы чуть-чуть, хотя бы на несколько мгновений, но все же почувствовать вкус жизни: тепло солнца, ароматы весны, ощущение радости от того, что голодная и ледяная зима осталась позади, а они живы.
Благодаря этому случайному кадру, мы знаем о судьбе этой семьи. Ведь спустя несколько лет интервью у них брали Алесь Адамович и Даниил Гранин для своей «Блокадной книги». Муж Вероники Александровны был гражданским дирижёром любительских оркестров, ушёл на военную службу и стал военным дирижёром. Единственный, в семье Опаховых, кто не выжил в этой войне, погиб при переправе через Ладогу в 1941 году. В семье была ещё одна дочь Берта, которой нет на фото.
Из «Блокадной книги»:
#память_овойне
Солнечный летний день. Семья вышла на прогулку. Они держатся друг за друга. В их лицах тихий свет, на губах как будто лёгкая улыбка, а в глазах – едва уловимая печаль и что-то необъяснимо глубокое. Смотря на них, тоже слегка улыбаешься. И хочется также идти по залитой солнцем улицам, держа за руку кого-то близкого.
А потом смотришь ещё раз внимательнее. И замечаешь детали: какие худые ножки у всех героинь фотографии, как висит на них одежда, как опухли колени у малышки, как опирается на палку старшая сестра. И безошибочно узнаешь город. Не по архитектуре. По людям. Ленинград.
Эта фотография была сделана весной 1942 года военным корреспондентом В.Г. Федосеевым. Тогда это фото стало символом надежды на возвращение мирной жизни. На ней семья Опаховых: мать Вероника Александровна (35 лет) и её дочери, Долорес (4 года) и Лора (13 лет).
Мама выводила девочек на прогулку почти каждый день. Лоре, старшей дочери, пережившей паралич на фоне дистрофии, врач посоветовал побольше гулять, чтобы набираться сил и разрабатывать мышцы. Младшая же дочь, медленно передвигаясь по городу и рассматривая происходящее вокруг, на время забывала о том, что хочется есть. И конечно, на улице можно было хотя бы чуть-чуть, хотя бы на несколько мгновений, но все же почувствовать вкус жизни: тепло солнца, ароматы весны, ощущение радости от того, что голодная и ледяная зима осталась позади, а они живы.
Благодаря этому случайному кадру, мы знаем о судьбе этой семьи. Ведь спустя несколько лет интервью у них брали Алесь Адамович и Даниил Гранин для своей «Блокадной книги». Муж Вероники Александровны был гражданским дирижёром любительских оркестров, ушёл на военную службу и стал военным дирижёром. Единственный, в семье Опаховых, кто не выжил в этой войне, погиб при переправе через Ладогу в 1941 году. В семье была ещё одна дочь Берта, которой нет на фото.
Из «Блокадной книги»:
«Мне было тридцать четыре года, когда я потеряла мужа на фронте. А когда нас потом эвакуировали вместе с моими детьми в Сибирь, там решили, что приехали две сестры – настолько она (старшая дочь в свои 14 лет) была страшна, стара и вообще ужасна. А ноги? Это были не ноги, а косточки, обтянутые кожей. Я иногда и сейчас ещё смотрю на свои ноги: у меня под коленками появляются какие-то коричнево-зелёные пятна. Это под кожей, видимо, остатки цинготной болезни.
Цинга у нас у всех была жуткая, потому что сами понимаете, что сто двадцать пять граммов хлеба, которые мы имели в декабре месяце, это был не хлеб.
Если бы вы видели этот кусок хлеба! В музее он уже высох и лежит как что-то нарочно сделанное. А вот тогда его брали в руку, с него текла вода, и он был как глина. И вот такой хлеб – детям…
У меня, правда, дети не были приучены просить, но ведь глаза-то просили. Видеть эти глаза! Просто, знаете, это не передать…
Гостиный двор горел больше недели, и его залить было нечем, потому что водопровод был испорчен, воды не было, людей здоровых не было, рук не было, у людей уже просто не было сил. И всё-таки из конца в конец брели люди, что-то такое делали, работали.
Я не работала, потому что, когда я хотела идти работать, меня не взяли, поскольку у меня был маленький ребёнок. И меня постарались при первой возможности вывезти из Ленинграда: ждали более страшных времён. Не знали, что всё пойдет так хорошо, начнётся прорыв и пойдут наши войска, пойдёт всё очень хорошо. Нас вывезли в июле месяце сорок второго года».
872 дня в блокадном городе от голода и обстрелов умирали семьями. По разным данным, за время блокады погибли от 650 000 до 1 млн ленинградцев. Вечная память погибшим. Цинга у нас у всех была жуткая, потому что сами понимаете, что сто двадцать пять граммов хлеба, которые мы имели в декабре месяце, это был не хлеб.
Если бы вы видели этот кусок хлеба! В музее он уже высох и лежит как что-то нарочно сделанное. А вот тогда его брали в руку, с него текла вода, и он был как глина. И вот такой хлеб – детям…
У меня, правда, дети не были приучены просить, но ведь глаза-то просили. Видеть эти глаза! Просто, знаете, это не передать…
Гостиный двор горел больше недели, и его залить было нечем, потому что водопровод был испорчен, воды не было, людей здоровых не было, рук не было, у людей уже просто не было сил. И всё-таки из конца в конец брели люди, что-то такое делали, работали.
Я не работала, потому что, когда я хотела идти работать, меня не взяли, поскольку у меня был маленький ребёнок. И меня постарались при первой возможности вывезти из Ленинграда: ждали более страшных времён. Не знали, что всё пойдет так хорошо, начнётся прорыв и пойдут наши войска, пойдёт всё очень хорошо. Нас вывезли в июле месяце сорок второго года».
#память_овойне
Следующая публикация
Нет комментариев