ПАМЯТИ ЭДИТ ПИАФ Некрасивая девочка очень давно Все мечтала о том, Чтобы добрый волшебник однажды вошел, Не стучась, в каждый дом. Чтобы был он, как в сказке, со всеми на ты. Чтобы этот волшебник принес из мечты Нищим – обед, зренье – слепым, Песню – ночам голубым. Но волшебники в этот запутанный мир Не желали войти. Повзрослевшая девочка пела о том, Как бы счастье найти. К беднякам эта песня влетала в жилье. Волшебницей люди назвали ее. Там, где молчат, там, где темно Песня стучала в окно. И такая тоска, и такая заря В этой песне была. Что любой, из живущих на старой земле, Забывал по дела. И начало любви, и простор площадей, И медленный шелест осенних дождей, Счастье и зло, снег и тепло – Все в эту песню вошло. Слышишь – летит, летит над миром Песня надежды сквозь года. Слышишь – летит, летит над миром Песня – мечта. И, затихнув на миг, от подвалов до крыш, Задумчиво девочку слушал Париж. Знала она, пела она, Песню, в которой весна.                    Роберт Рождественский

СОБАКА ЭДИТ ПИАФ Жила певица. Вместе с ней Жил ее голос Да еще Ее старенький пес... Так и жили Втроем они, Вместе. Друг без друга Никак им нельзя. У певицы Был голос и песни, А у пса Были только глаза. Но с певицею Голос расстался, С бренным телом, С усопшей душой, Он живой На пластинках остался, Отошел от нее, Как чужой, И когда Из квартиры соседней Этот голос Летит на мороз, Слепо мечется В тесной передней И на стены Бросается пес. У собаки Особая память, Ей не пить На поминках вино, Ей не высказать Горе словами, Может, легче бы Стало оно. И на самом Бравурном аккорде, Когда песня Подходит к концу, Влажно катятся Слезы по морде, А точнее сказать, По лицу.          Николай Доризо

«Неподражаема. Она была неподражаема. У этой «Мадмуазель Противоречие» сердце было огромное, как гибралтарский утес, а в характере сочетались черты дворовой девки и Святой Терезы. Она была настоящей женщиной. Если вы входили в ее круг, то уже не могли выйти из него. Она околдовывала вас, она делала своим то, что вы сказали накануне, и, устремив на вас ясный взор своих прекрасных глаз, утверждала, что это была ее идея, и скорее отдала бы себя на растерзание, чем признала, что это не так.  Поверив в то, во что решила верить, Эдит, это очаровательное торнадо, этот гений добра и зла, это скопище достоинств и недостатков, всеми силами своего маленького тела отстаивала свою правоту.  До конца ее дней между нами была дружба, граничащая с влюбленностью, было братское взаимопонимание...Я вошел в ее странное окружение однажды вечером 1946 года, и с этого момента изменилась вся моя жизнь. Как ручейки вливаются в реки, я с открытым сердцем бросился в этот бурный и влекущий поток, который не мог не взволновать молодого человека, никогда прежде не встречавшегося с личностью такого масштаба...»                                                                                    (Шарль Азнавур)