Оловянные кольца

ч.2
Женя знала — сейчас мать, по давней привычке, начнет рассказывать о том, как много она вынесла по вине своих родителей. Благо, леди Гордон не понимает по-русски. Но разве она виновна в том, что когда-то ее отец бросил бабу Лену? Нет. И потому все ты злые и обидные слова, которые Зоя Ивановна привыкла отпускать в адрес Билла Гордона — не для ушей его английской дочери. Однако мать не терпит, чтобы ее прерывали. И все-таки Женя обязана это сделать. Но как? А что если проверить свое предположение? Как говорится, попытка не пытка...
— Простите, ведь Вы что-то ищете? — обратилась она к леди Гордон.
Англичанка подняла голову и удивленно посмотрела на Женю. Похоже, она не ожидала подобного вопроса.
— Понимаете, я вижу, что Вам неинтересно... — Женя замялась, но не потому, что не могла подобрать нужное английское слово: ей хотелось более деликатно облечь в слова свою догадку... — не совсем интересно то, что мы Вам показываем...
— Что Вы, дорогая Эжени! — улыбнулась леди Гордон. — Наоборот, все это очень интересно. Спасибо вам!
— Да, я понимаю, что Вам это тоже интересно! — возразила Женя. — И все-таки я вижу, что Вам хочется увидеть что-то еще...что-то другое. Не так ли?
— Вы угадали: я бы хотела увидеть что-нибудь, связанное с памятью об отце. — промолвила леди Гордон.
— Что? — встрепенулась Зоя Ивановна. В ее голосе слышалась тревога...ведь человек, втихомолку роющий яму ближнему, привык мерить людей на собственный аршин... — Что она говорит?
Женя перевела матери слова леди Гордон. Когда девушка закончила, англичанка заговорила вновь, словно пытаясь объяснить причину своего странного желания:
— Папа рассказывал мне о вашем городе. Кое-что я запомнила: интерклуб, кинотеатр «Марс», стадион «Полярник». Скажите, все это сохранилось?
Ответом ей было молчание. Похоже, даже Зоя Ивановна, прожившая в Михайловске столько, сколько ее дети, вместе взятые, впервые слышала подобные названия. Что до Рубена, то он пялился на леди Гордон с таким видом, как будто она говорила о достопримечательностях Марса. А Женя, словно студент, неладно вытащивший на экзамене единственный незнакомый ему билет, лихорадочно пыталась сообразить, что же ей теперь делать. Да, ее догадка оказалась верной. Однако теперь перед ними встала неразрешимая проблема — как показать гостье те места, которые она хочет увидеть? Похоже, вместо этого придется объяснять ей, что они не смогут этого сделать. Прежде всего, потому, что со времен войны Михайловск изменился до неузнаваемости: уже на памяти Жени возле их школы снесли несколько одноэтажных домов, якобы еще дореволюционных, купеческих, и ходил слух, будто в одном из них, в стенном тайнике, обнаружили шкатулку с серебряными монетами царских времен. Вдобавок, откуда им знать, как выглядел Михайловск полвека тому назад. Это известно разве что историкам...
Историкам... И тут Женя вдруг вспомнила... Да, пожалуй, единственный человек, который сейчас способен ей помочь, это Марина. Только бы она согласилась!
* * *
Марина была первой красавицей не только в их группе, но и на курсе. Надо сказать, что она частенько делилась с Женей своими девичьими секретами. Поскольку убедилась — та не только умеет хранить ее тайны, но, что гораздо важней, не пытается использовать их для собственной выгоды, как это делают иные ушлые девушки, отбивающие у своих излишне откровенных подружек полюбившихся им парней. Как-то раз Марина, для пущей наглядности загибая пальцы на руках, вздумала поименно перечислить Жене всех тех, кто ухаживал за ней. Причем, по мере продолжения этого импровизированного счета, отзывы Марины об очередном незадачливом поклоннике становились все более ехидными и насмешливыми. Что свидетельствовало — им не суждено добиться взаимности от прихотливой красавицы.
— А еще один с истфака за мной ухлестывает! — сообщила Марина напоследок, когда на ее руках уже не оставалось ни одного не загнутого пальца. — Лешкой зовут. Только он малость того... (при этом Марина изобразила на своем красивом личике пресловутую «гримасу идиота») Представляешь, пошли мы с ним однажды гулять. И что ты думаешь? Завел он меня на какую-то улицу, где стоят всякие деревянные развалюхи, и давай рассказывать — когда какой дом построен, и кто в нем раньше жил. Нет, ты представляешь! Как будто мне интересно слушать эту дребедень? Лучше бы он меня в «Сакуру» сводил. Там такие суши делают — язык проглотишь! Ты когда-нибудь ела суши? Нет? Ну, ты даешь! А мы с Толиком уже все перепробовали: и «Калифорнию», и «сяку-маку», и «унаги», и эти, с икрой летучей мыши...то есть, летучей рыбы... Он меня каждый раз, как мы встречаемся, в «Сакуру» водит. И всегда сам платит. Вот это парень, я понимаю! Не то, что этот исто-орик! Шизанутый какой-то!
Что ж, нормален этот Лешка или нет, другого историка на примете у Жени просто-напросто не имеется. Только бы все удалось! Затаив дыхание, девушка вслушивалась в длинные гудки, раздававшиеся из телефонной трубки. Неожиданно они оборвались, и до нее донесся голос Марины:
— Алло! Кто это?
— Привет, Марина! — заговорщическим полушепотом затараторила Женя. — Это я. Послушай, мне нужна твоя помощь. У тебя, кажется, был знакомый студент-историк? Ну, тот, который тебе старые дома показывал...
— Скажи, что мы ему заплатим! — сочла нужным вмешаться Зоя Ивановна. В ее глазах деньги были самым важным и безотказным аргументом. Ведь она давно уже привыкла определять значимость каждого человека по степени его влияния и достатка. Иных критериев и ценностей для нее не существовало.
На другом конце трубки раздался смешок.
— Ну, есть такой... А на что он тебе сдался? Нравится он тебе, что ли? Ха-ха-ха! — похоже, Марину несказанно позабавила просьба подруги. — А ну-ка, признавайся — на что он тебе?
— Понимаешь, к нам из Англии приехала родственница. — объяснила Женя, пропустив мимо ушей колкость подруги. — Ее отец служил здесь во время войны. Она хочет посмотреть Михайловск. Может, этот парень согласится провести для нее экскурсию?
— Слушай, а эта ваша родственница — богатая? — уже не насмешливо, а более чем серьезно полюбопытствовала Марина.
— Не знаю... — честно призналась Женя. Право слово, ее совершенно не интересовало материальное положение их новоявленной родственницы. Разве это так важно?
— Ну, ты даешь, подруга! — в голосе Марины послышалось нескрываемое удивление. — Это же самое главное! Пожалуй, вы с этим Лешкой — два сапога пара. И все-таки ты часом не положила на него глаз? Если что — уступаю тебе это сокровище. Шучу... Сейчас я ему позвоню. Жди.
Вслед за тем в трубке вновь послышались гудки. Что ж, полдела сделано. Как хорошо, что у нее такая замечательная подруга! Сейчас она позвонит этому Лешке... Только бы он согласился!
В этот миг телефон зазвонил снова.
— Он согласен. — радостно сообщила Марина. — Завтра в одиннадцать, возле «нулевой версты». Счастливого свидания, чудышки! Ба-бай!
Женя повесила трубку. И обернулась к леди Гордон — та смотрела на нее с благодарностью и радостью.
— Спасибо Вам. — произнесла она по-английски и улыбнулась Жене.
* * *
Лешка оказался именно таким, каким его представляла Женя. Круглолицый, близорукий, скромно одетый паренек. Пожалуй, Марина права: с виду он — самый настоящий недотепа, которому улыбается перспектива всю жизнь оставаться чудаковатым холостяком, верным рыцарем своей возлюбленной истории.
— Это и есть Ваша родственница? — поинтересовался он у Жени. — А как ее зовут? Здравствуйте, госпожа Гордон! А что именно Вы хотите увидеть?
Женя уже хотела перевести гостье слова их новоявленного гида. Но, как видно, англичанка догадалась, о чем спрашивает Лешка. И ответила по-английски:
— Интерклуб... Там папа познакомился с Вашей бабушкой, Эжени. Ресторан «Север» — в нем играли джаз... Стадион. А еще — кладбище. Если возможно, давайте сначала сходим туда. Это важнее всего. Видите ли, у отца был друг детства — Клайв Смит. Когда их корабль шел в Михайловск, он несколько раз попадал под бомбежку. Во время одной из них Клайва тяжело ранило. Он умер уже здесь, и был погребен на каком-то кладбище, где хоронили англичан. Папа часто вспоминал Клайва, особенно в последний год своей жизни. По словам папы, однажды тот признался ему, что мечтает умереть на родной земле. Я бы хотела передать ему поклон от папы. Это возможно?
— Конечно! — откликнулся Лешка. Похоже, он был взволнован признанием леди Гордон.
* * *
...Проезжая мимо старого городского кладбища, прозванного Булычевским в память о михайловском купце Матвее Булычеве, во оны годы построившем при нем храм и богадельню в память о своей безвременно умершей супруге, Женя не раз видела этот четырехконечный крест из серого камня, возвышающийся над невысокой каменной оградой. Говорили, будто за ней находится некое «английское кладбище». Но, хотя Жене часто приходилось бывать на Булычевском кладбище, потому что именно здесь год назад похоронили бабу Лену, и она то и дело наведывалась на могилу бабушки, сегодня она впервые оказалась на «английском кладбище».
Надо сказать, что оно представляло собой полную противоположность остальной части кладбища. Там, насколько хватало взгляда, теснились кресты и памятники, окруженные высокими оградками, словно люди, лежащие под ними, стремились отстоять от посягательства безмолвных и недвижимых соседей последнее свое земное достояние — пресловутые три аршина земли. Зато здесь перед ее взором раскинулось неширокое поле, зеленеющее аккуратно подстриженной травой, на котором кое-где виднелись одинаковые невысокие памятники из серого камня. Их было немного — десятка два, или даже меньше. Выходит, это кладбище — совсем маленькое!
— Вы тут побудьте немного. Я скоро вернусь. — сказала леди Гордон, держа одной рукой купленный по дороге большой букет цветов — целую охапку гвоздик и роз; а другой зачем-то раскрывая сумочку. При этом на пальце у нее сверкнуло кольцо. Не золотое, не серебряное, а оловянное. Странное дело — Жене показалось, что она уже где-то видела подобное украшение. Вот только где именно?
* * *
Стоя возле чугунной калитки, Женя с Лешкой смотрели, как леди Гордон медленно идет по кладбищу, останавливаясь возле каждого памятника, чтобы положить к его подножию гвоздику или розу. Так вот для чего она, не пожалев денег, купила в цветочном магазине такой большой букет!
— Хороший она человек. — вдруг произнес Лешка, словно ненароком высказал вслух то, о чем сейчас думал. Девушка подняла глаза и тут же стыдливо опустила их вновь, не смея встретиться взглядом с этим пареньком. Не то он, чего доброго, угадает, о чем сейчас подумалось ей: хороший он человек...
— А что это? — поспешила спросить она, показывая на кладбищенскую стену. В самом деле, посередине каждой из них шли какие-то надписи по-английски. Зачем они здесь?
— Там, у стен, тоже могилы. — ответил Лешка. — Видите ли... Кстати, может, перейдем на «ты»?
Женя кивнула. В ответ Лешка улыбнулся...впрочем, разве она сама не рада тому, что они перешли на «ты»?
— Так вот... — промолвил Лешка, словно припоминая, о чем только что говорил. — Возле этих стен похоронены английские и американские солдаты, погибшие во время гражданской войны. А дальше — те, кто в Великую Отечественную войну служил в северных конвоях. Пойдем, посмотрим.
Когда они подошли к одной из стен, оказалось, что туда в два ряда были вмурованы небольшие прямоугольные плиты с выбитыми на них именами и эпитафиями: «умер, но не забыт», «покойся в мире», «их слава не померкнет». Сколько же их здесь лежит — чужестранных солдат, моряков, летчиков, сложивших кости в чужой земле! Причем большинству из тех, чьи имена значились на надгробных плитах, не исполнилось и тридцати лет... А вот еще одна надпись: «Ф.Д. Шоу, 18 лет. Королевские воздушные силы. Наши уста молчат, наши сердца исполнены скорби. Мама и папа»9. И это «мама и папа» болью отозвалось в сердце Жени, не знавшей ни собственного отца, ни материнской ласки...
Девушка обернулась, ища глазами леди Хелен. И увидела, что та стоит возле одного из надгробий с маленьким мешочком в руке. В следующий миг она нагнулась, высыпала его содержимое к подножию серой гранитной плиты и перекрестилась. Женя смотрела на нее во все глаза. Выходит, леди Гордон — верующая! Так вот какой поклон от отца передала она другу своего отца Клайву Смиту — горсть родной земли! Дань памяти, дар любви, пережившей обоих друзей...
Некоторое время леди Гордон стояла у могилы Клайва Смита. А затем направилась к ним.
— А где похоронена леди Хелен? — спросила она Женю. И, видимо решив, что девушка не поняла ее, поспешила добавить. — Ваша бабушка Хелен.
Вскоре они втроем уже стояли возле могилы бабы Лены. Оставшиеся цветы леди Гордон положила к подножию ее памятника.
— Папа очень любил Вашу бабушку, Эжени. — промолвила она. — И всегда помнил о ней. Умирая, он повторял ее имя.
Женя подняла глаза, не веря услышанному. С какой любовью смотрит на нее эта странная женщина! Почти как баба Лена... А ведь они знают друг друга всего лишь четыре дня! Что это? Пресловутый «голос родной крови»? Или некое иное родство, которое объединяет людей крепче и сильнее, чем родство по плоти? В ту пору Женя еще не знала, что это чувство называется любовью...
...Потом они втроем долго гуляли по городу. Прошлись по Набережной, вдоль памятников героям Великой Отечественной войны, северным юнгам, тюленю, чье мясо в те годы спасло жителей Михайловска от голода. Пока не добрались до места, где улица принимала тот самый вид, какой она имела до тех пор, пока ее, по образцу столичных набережных, не облицевали серым гранитом. Там поросший травой обрыв уходил вниз, туда, где тихо плескалась двинская вода, баюкая привязанные к причалу лодки, полузатонувшее бревно, занесенное сюда течением, и стайку диких уток. А белые чайки, выстроившись на пустом причале, словно пернатое войско, готовое в любой миг взмыть в воздух, казалось, охраняли их покой...
— Видите? — Лешка показал рукой на то место, где Двина поворачивала вправо. Вон там находится порт. Именно туда во время войны пришел корабль Вашего дедушки, леди Хелен. — он говорил с англичанкой, словно позабыв о том, что та не понимает по-русски. — А здесь был понтонный мост. По нему грузы из порта перевозили в Михайловск.
Они долго стояли на берегу, любуясь рекой, лодками и чайками. И, как поется в песне, «каждый думал и молчал о чем-то о своем». Первой молчание нарушила леди Гордон:
— Спасибо, Алексей. — промолвила она по-английски. — Вы не устали? Нет? Но...мне кажется, на сегодня хватит. Спасибо Вам!
...Лешка проводил Женю и леди Гордон до самого крыльца, пообещав, что завтра они продолжат экскурсию по Михайловску. На пороге Женя обернулась. И увидела, что Лешка смотрит им вслед. Тогда она подняла руку и помахала ему. А он — ей.
* * *
Разумеется, Зоя Ивановна не преминула расспросить свою сводную сестру о том, где они побывали, и понравилась ли ей прогулка. И, похоже, сделала из услышанного свои выводы. Поскольку в тот же вечер, часов около десяти, она вошла в комнату дочери. При виде матери Женя спешно отложила в сторону недавно взятый в библиотеке сборник рассказов О-Генри на английском языке. Что случилось?
— Все книжечки почитываешь? — с усмешкой промолвила Зоя Ивановна. — А нет бы чем поважней заняться! У меня к тебе есть дело.
Женя насторожилась. Такое начало разговора явно не предвещало ничего хорошего. Что же задумала ее мать?
— Похоже, ты ей понравилась. — полупрезрительно усмехнулась Зоя Ивановна. — Так вот и воспользуйся этим. Войди к ней в доверие. А между делом выспроси, что ей отец в наследство оставил. Наверняка он был не бедный: как-никак, не простой человек — инженер... Может, он и нам что-то завещал, да она это скрывает. Оттого и приехала сюда, чтобы убедиться — мы об этом не догадываемся. Я сразу поняла, что неспроста она захотела нас увидеть... Вот ты все это и выясни, только так, чтобы она ни о чем не догадалась. А уж мы своего не упустим... А заодно и поинтересуйся — есть ли у нее какие-нибудь наследники, кроме нас. Поняла?
Видимо, сочтя молчание дочери за согласие, Зоя Ивановна вышла, оставив Женю в смятении. Что делать? Ведь леди Гордон искренне верит, что обрела в России любящих родственников. И радуется этому, не подозревая — новообретенная родня интересуется лишь ее богатством. Бедная леди Гордон! Но чем ей помочь?
* * *
На другой день, когда Женя с англичанкой собрались на очередную прогулку по Михайловску, Зоя Ивановна не преминула напомнить дочери:
— Так ты не забудь, что я тебе вчера говорила. Насчет наследства и наследников...
— Кстати, леди Зоя, где тут у вас продают сувениры? — перебила ее леди Гордон, видимо, вспомнив о том, что до ее отъезда в Англию остается три дня. В итоге Зое Ивановне пришлось вернуться к своей роли радушной хозяйки и долго объяснять гостье, где она сможет приобрести холмогорскую резную кость, ненецкие меховые украшения, каргопольскую глиняную игрушку...одним словом, всевозможную «рашэн экзотик», пользующуюся спросом у иностранных туристов. Как же Женя радовалась, что леди Гордон невольно избавила ее от необходимости признаться матери — она ни за что не злоупотребит доверием леди Гордон. Это не по-родственному. Мало того — это просто-напросто нечестно.
...Они встретились с Лешкой на прежнем месте: у «нулевой версты».
— Куда же мы сегодня отправимся? — задумался он. — Дело в том, что интерклуб не сохранился. Сейчас на его месте стоит магазин «Книжный мир». А кинотеатр: не «Марс», а «Арс», переименовали в «Искру». Он сейчас закрыт на ремонт.
— Еще стадион «Полярник». — пришла на помощь Женя, вспомнив рассказ бабы Лены о самом счастливом дне ее жизни.
— О да! — откликнулась леди Гордон. — Папа рассказывал, как они там играли в футбол. И как после матча ему подарили большой букет цветов. Он говорил, что то был самый счастливый день в его жизни.
Еще бы нет! Ведь в тот день счастливый, опьяненный победой и любовью, Билл Гордон с подаренным ему букетом в руках несся по ступенькам стадиона на самый верх трибун, туда, где его ждала любимая русская девушка Хелен. А потом целовал ее, шепча слова любви. Самый счастливый день для них обоих. Воспоминания о нем Билл и Елена сохранили на всю жизнь. Выходит, все это время они продолжали любить друг друга? Тогда что же разлучило их? Если бы знать!
...И опять Женя, леди Гордон и Лешка целый день бродили по Михайловску. Побывали на стадионе, который за полвека успел сменить название и теперь звался не «Полярник», а «Труд». Потом, мимо холма, где с давних пор стоял бронзовый памятник Петру Первому, дошли до кинотеатра «Искра». Посетили место, где когда-то стояли интерклуб и ресторан «Север». Лешка так увлеченно и подробно рассказывал по каждое из старых зданий, мимо которых они проходили, что Женя едва успевала переводить его рассказы леди Гордон. Благо, он делал это столь эмоционально и обстоятельно, словно сам был очевидцем и участником тех событий, о которых говорил. По правде сказать, Женя не ожидала, что у ее родного города столь интересное и богатое прошлое...или это оттого, что Лешка больше и больше нравится ей. И как это Марина не разглядела за его неказистой внешностью самого главного — ума и доброго сердца?
— А вот здесь я живу! — сказал Лешка, когда они пересекали старинную улочку с двухэтажными деревянными домами и деревянными же мостовыми.
Женя перевела леди Гордон его слова. Неожиданно англичанка спросила:
— А можно нам зайти к вам в гости? Если конечно, мы не стесним вас.
Эта просьба несказанно удивила Женю. Ведь она всегда считала англичан чопорными и церемонными людьми, ставящими во главу угла неукоснительное соблюдение правил этикета. Тогда почему же леди Гордон вдруг вздумалось их нарушить?
* * *
В итоге они познакомились с семейством Лешки: его отцом — Сергеем Юрьевичем, участковым терапевтом из местной поликлиники, и матерью — Марией Викторовной, работницей трикотажной фабрики. Они были сверстниками леди Гордон. Еще одним обитателем двухкомнатной угловой квартиры на втором этаже был полосатый кот Барсик, первым делом пугливо обнюхавший ноги гостьи, а потом бесцеремонно вскочивший к ней на колени. Впрочем, такое поведение наглого представителя семейства кошачьих явно пришлось по душе леди Гордон. Она погладила кота, а тот довольно замурлыкал в ответ, словно благодаря гостью за ласку.
— Надо же! — простодушно удивилась хозяйка. — Он ведь обычно чужих людей боится, а тут на-ка! Видно, чует доброго человека... Да что же это я! Вы ведь, наверное, проголодались. И она захлопотала возле плиты и холодильника, выставляя на стол съестное: рассыпчатую вареную картошку, лапшу, волнушки, которые, по словам Марии Викторовны, были засолены ею по бабушкиному рецепту, копченую скумбрию, хлеб, варенье. Тем временем Сергей Юрьевич, заговорщически подмигнув участникам застолья, извлек с полки графинчик, где плескался пресловутый «морс по-медицински». Правда, в отличие от хозяина, лихо осушившего полную стопку, леди Гордон лишь пригубила: то была клюква, настоянная на чистейшем медицинском спирте...
По правде сказать, еда в Лешкином доме была не столь изысканной, как у Кругловых, даже довольно бедной. И все-таки Женя ела картошку с грибами с большим удовольствием, чем материнские разносолы. Ведь, как известно, лучше воду пить, да в радости, чем мед — зато в кручине.
Потом Лешка показывал ей свою коллекцию открыток с видами Михайловска, и Женя едва узнавала знакомые ей с детства улицы. Он настолько увлеклась, что совсем позабыла о леди Гордон. Пока до нее не донесся обрывок разговора:
— Леша-то весь в дедушку пошел: и нравом, и обличьем. Стало быть, в моего отца. Хотя я о нем только по маминым рассказам знаю. Он на «Разъяренном» служил...вместе с ним и погиб. Мама рассказывала, будто он хотел после войны в пединститут пойти учиться, чтобы потом историю в школе преподавать. Дедушке не довелось, так хоть его внук историком станет... А Ваш отец здесь тоже во время войны служил? Инженером? Вот оно как...
Что такое? Ведь леди Гордон не знает русского языка! Однако они с Лешкиной матерью, похоже, прекрасно понимают друг друга без переводчика. Что за чудеса? Или это оттого, что их связывают общие воспоминания, стирающие границы между людьми, говорящими на разных языках?
От этих раздумий Женю отвлек голос Лешки, извлекшего из альбома очередную старинную открытку, на которой была изображена их улица... А потом наступила пора прощаться.
— Как будете в наших краях — заходите! — напутствовала их Мария Викторовна. — Мы вам всегда рады! А я к вашему приезду семужки засолю, да кулебяк испеку с зубаткой. Ужо попробуете нашей северной рыбки!
Ей вторил Сергей Юрьевич, раскрасневшийся от выпитой стопки своего «морса». Что до кота Барсика, то тот, на манер почетного караула, проводил леди Гордон и Женю до самой улицы. И уселся на ступеньке крыльца, глядя им вслед.
* * *
Чем ближе они подходили к дому, тем более неспокойно становилось на сердце у Жени. Что она скажет матери? Ведь та непременно захочет узнать, выполнила ли дочь то, что она ей велела. Может быть, солгать, что сегодня ей не представилась возможность расспросить леди Гордон о наследстве и наследниках? Но что она скажет завтра...послезавтра? Нельзя же лгать и исхитряться до бесконечности. Может быть, набраться смелости и сказать правду? Однако это значит — навлечь на себя гнев матери. Что же делать?
Неудивительно, что Женя обрадовалась, когда Зоя Ивановна, вместо того, чтобы немедленно приступить к расспросам, отправила ее в магазин за хлебом. Ведь она так боялась предстоящего объяснения с матерью! И потому была рада тому, что оно откладывается...хотя бы на те двадцать минут, которые занимала дорога до соседнего магазина и обратно. Могла ли она предположить, что за время ее недолгого отсутствия события в доме Кругловых примут новый оборот, неожиданный для всех их участников?
* * *
Зоя Ивановна сама открыла дочери дверь. И приложив палец к губам, поманила девушку за собой на кухню:
— Послушай. — прошептала она, с тревогой косясь на полуоткрытую дверь гостиной, где сидела леди Гордон. — ты не знаешь, не было ли у бабки каких-нибудь колец?
Женя в растерянности смотрела на мать. Поскольку ожидала от нее совсем другого вопроса... Что она имеет в виду? Какие кольца? Баба Лена никогда не носила колец...
— Понимаешь, она меня сейчас спросила... — пожалуй, впервые в резком и властном голосе Зои Ивановны слышалась растерянность. — Сначала я не поняла, что она лопочет: ринг», «ринг»10. Тут она мне показывает кольцо у себя на руке, и объясняет знаками: мол, у вас должно быть второе такое же. Что я ей должна была ответить? Нет у меня такого кольца! Может, у бабки было...так ведь я же все ее барахло выбросила! А ей, похоже, не по нраву пришлось, что я молчу. Ума не приложу, что теперь делать! Уж не ради того ли она к нам приехала, чтобы это кольцо отыскать? А оно, смешно сказать, оловянное! Дешевка! Вот ведь не было печали...
Оловянное кольцо...точнее, два одинаковых кольца. Женя едва не вскрикнула от внезапной догадки. Так вот почему кольцо на пальце леди Гордон показалось ей таким знакомым! Точно такое же находится в сумке, некогда подаренной ей бабой Леной. Бабушка дорожила этим кольцом так же, как дорожит своим леди Гордон. Но что это за кольца? Возможно, ответ на это следует искать в бабушкиной сумке, где среди старых бумаг лежит двойник кольца леди Гордон.
Женя не знала, что семейные «скелеты в шкафу» иногда встречают тех, кто осмеливается нарушить их покой, загадочной и зловещей улыбкой. И выдержать ее может лишь тот, чья душа тверда и отчаянный крик сердца не заглушает тихий, спокойный голос разума.
* * *
Едва Женя раскрыла сумку, как на нее пахнуло терпким запахом старой кожи и бумаги. Первым делом она извлекла из бокового кармашка искомое кольцо. Действительно, оно было как две капли воды похоже на кольцо леди Гордон. Но что это за надпись внутри? «Bill», и дата — 23 апреля 1943». Выходит, это кольцо Билла Гордона? Однако что означает дата, выгравированная рядом с его именем? Похоже, стремясь разгадать одну загадку, Женя столкнулась с другой...
Девушка достала из сумки пачку ветхих бумаг. Но, как видно, сделала это недостаточно ловко, потому что пачка рассыпалась прямо у нее в руках, и листки, исписанные выцветшими чернилами, с тихим шелестом полетели на пол. Прямо к ногам Жени упала небольшая фотография. Девушка подняла ее. С выцветшей фотокарточки на нее смотрели четверо улыбающихся молодых людей в военной форме. В одном из них, самом старшем, Женя без труда признала своего деда. Точнее, она узнала в лице этого человека черты своей матери и леди Гордон. Пожалуй, Зоя Ивановна внешне была гораздо больше похожа на отца, чем ее английская сестра. Однако Женя уже успела убедиться: внешнее сходство — не главное. Мало того — даже люди, связанные между собой кровным родством, при этом могут быть абсолютно чуждыми друг другу. А то и вовсе врагами.
Но как быть с бумагами? Наверняка они были сложены не просто так, а в некоем порядке. Или нет?
В поисках ответа на этот вопрос Женя подняла с полу упавшие листки и развернула один из них. Похоже, там были написаны какие-то стихи:
...Тебя вовек мне не забыть —
Никто не сможет заменить
Тебя, моя любовь!
Я был счастливым лишь с тобой.
Живу надеждою одной —
Тебя увидеть вновь!»
Ниже стояла дата: 20 мая 1944 г. А под ней — десять крестиков. Что за странные значки? Хотя ей доводилось слышать от кого-то, будто у англичан крестик, нарисованный на любовной записке, означает «целую тебя». Как же горячо ее дедушка Билл любил бабу Лену! «Я был счастливым лишь с тобой...» Но почему — «был»? Или к тому времени они расстались? Впрочем, это письмо полно надежды на скорую встречу. Какой же, наверное, она была радостной!
Женя потянулась рукой за следующей бумагой, развернула ее и...застыла от изумления. Справка о реабилитации? Выходит, ее бабушка сидела в тюрьме? Но за что? Какое преступление она могла совершить? Здесь какая-то ошибка!
В поисках ответа на этот вопрос девушка развернула бумагу, соседствовавшую с той, которую она только что прочла. После чего ее мысли приняли иной оборот. Потому что в сейчас в ее руках был черновик ходатайства в Министерство иностранных дел о лишении Уильяма Гордона отцовских прав на дочь Зою. Внизу стояла дата январь 1958 года. И подпись: Елена Круглова.
Женя не верила своим глазам. И все-таки неровные чернильные строки, выведенные на бумаге, свидетельствовали о том, что зрение не обмануло ее. Выходит, Билл Гордон не отказывался от отцовских прав на свою дочь! Значит, он не бросил бабу Лену! Тогда почему Зоя Ивановна то и дело твердит об этом? Неужели она не знает правды? Вряд ли: ведь в ту пору, когда была написана эта бумага, дочь Билла Гордона уже училась в школе. Впрочем, ненависть для самооправдания часто прикрывается ложью...
В этот миг Жене вспомнилось предсмертное признание бабы Лены: «это я во всем виновата. Бедный Билл». А она-то считала его доказательством всепрощающей бабушкиной любви к человеку, который ее предал! Выходит, ее бабушка сама оказалась предательницей... Нет! Не может быть! Ведь это — лишь черновик... Бабушка не могла так поступить! Увы, покаянные слова умирающей бабы Лены убеждали Женю в обратном... Она взяла в руки следующую бумагу и решительно развернула ее. Будь что будет. Она должна знать правду.
Это был бланк, напечатанный на пишущей машинке с английским шрифтом: «...торжественно и искренне заявляю под присягой следующее: я являюсь отцом Зои Вильямовны, рожденной Е. Н. Кругловой в Михайловске 14 сентября 1943 г. Я отрекаюсь от всех своих отцовских прав на названного ребенка в дальнейшем. Графство Норфолк, 30 августа 1958 г. Вильям Гордон».
Как видно, ходатайство Елены Кругловой было удовлетворено: Билл Гордон отказался от своей дочери. Бог весть, кто прав, а кто виноват в этой давней драме. Ясно лишь одно: законы России и Англии упразднили их родство с Биллом Гордоном. И потому, как ни жаль Жене расставаться с подарком бабы Лены, она должна отдать леди Гордон кольцо ее отца. Кому еще им владеть, как ни единственной дочери этого человека?
Но как горько, что они — чужие друг другу...
* * *
Все утро Женя думала о том, как отдать леди Гордон оловянное кольцо. Точнее, как объяснить, почему она решила расстаться с бабушкиным подарком. Ведь англичанка наверняка не знает правды. Она считает их родней. В то время как на самом деле они — чужие друг другу. Не раз Женя мысленно проговаривала слова и фразы, которые она скажет леди Гордон. Но едва они вышли из дома, чтобы у «нулевой версты» встретиться с Лешкой, и вместе с ним отправиться на еще одну, последнюю прогулку по Михайловску, как все заранее приготовленные слова вылетели у Жени из головы.
— Леди Хелен... — робко окликнула она англичанку.
— Да? — отозвалась та.
— Мама сказала, что Вы ищете кольцо. Вот оно.
В протянутой руке Жени тускло блеснуло оловянное кольцо. Однако леди Гордон отчего-то не спешила его взять.
— Откуда оно у Вас, Эжени? — спросила она.
— От бабушки. — призналась Женя. — Она хранила его у себя. А перед смертью подарила мне.
— Вот как... — задумчиво произнесла леди Гордон. — Тогда почему Вы хотите с ним расстаться? Ведь оно же подарено Вам.
— Потому что Вы его ищете... — Женя изо всех сил старалась придать своему голосу твердость и в то же время не ранить леди Гордон той правдой, которую ей сейчас предстоит узнать. — Ведь это же — кольцо Вашего отца.
— И Вашего дедушки, дорогая Эжени. — напомнила англичанка.
И тут Женя не выдержала. Сбивчиво, путая английские слова с русскими, она принялась рассказывать о своем неожиданном открытии. Да, ей хотелось бы приходиться родней леди Гордон и ее отцу. Но это невозможно. По закону они не родня. Потому что...
— Я это знаю. — на чистейшем русском языке промолвила леди Гордон. — Не удивляйтесь, дорогая Эжени — я много лет преподаю у себя на родине русский язык. Что до того, почему я решила до времени скрыть это... Я смутно представляла себе свою русскую родню. Но имела все основания предполагать, что между нами мало общего. Но теперь я знаю, кого из вас могу считать близким человеком, а кого — чужим. Между прочим, первые уроки русского языка мне дал Ваш дедушка Билл. Как же Вы на него похожи — не внешностью — характером! Что ж, как говорят у вас в России — родная кровь...
Женя отказывалась верить услышанному. Выходит, леди Гордон не считает ее чужой? Но почему?
— Да, если слепо следовать букве закона, мы с вами — чужие люди. — словно угадав, о чем думает Женя, произнесла леди Гордон. — Но не зря один из учеников Христовых однажды сказал: «буква убивает, а дух животворит»11. Полюбив друг друга, Ваши дедушка и бабушка бросили вызов законам советской России и Англии, запрещавшим своим гражданам любить иностранцев12. И потому их разлучили: отца срочно отозвали в Англию. Что до Вашей бабушки...думаю, Вы знаете, какой ценой она заплатила за свою любовь к моему папе. Восемь лет лагерей. Я узнала об этом от Ирэн уже после его смерти. Как и о том, почему леди Хелен отреклась от него. Она пошла на это ради того, чтобы ее дочери Зое не вменили в вину родство с иностранцем. Пожертвовала своей любовью ради счастья дочери. К сожалению, папа не знал об этом...да, он так и не узнал правды... но все равно продолжал любить Вашу бабушку. Меня он назвал в ее честь. И до самой смерти носил вот это кольцо. Думаю, Вы догадались, чье имя выгравировано у него внутри... Теперь я знаю — он не обманулся, веря в ответную любовь Хелен... Так можно ли после этого сказать, что даже после своей вынужденного разлуки они стали чужими друг другу?
Женя молчала. Потому что в этот миг ей открылась, возможно, главная тайна двух оловянных колец с выгравированными внутри именами двух влюбленных: русской девушки и англичанина — ни буква закона, ни кровное родство не объединяют людей настолько сильно, как это делает любовь. Не увлечение, не пресловутая плотская страсть, а та всепобеждающая любовь, которая долготерпит, не ищет своего, все покрывает и все переносит, и потому не обрывается даже со смертью любящих13. И свидетельство тому — оловянное кольцо, что лежит сейчас у нее в руке. Кольцо ее деда Билла Гордона.
— Да, я искала это кольцо. — донесся до нее голос леди Гордон. — Потому что хотела узнать ответ на один вопрос. Теперь ответы найдены. Поэтому я не возьму его у Вас. Но, раз уж Вы решили расстаться с этим кольцом — отдайте его Вашей матери, леди Зое.
...Когда они прощались с Лешкой, леди Гордон сказала, что хочет поговорить с ним наедине. Женя не стала любопытствовать, о чем они беседовали между собой. Потому что у нее из головы не шло услышанное от леди Гордон. Похоже, во всей этой истории с оловянными кольцами еще остались тайны. Почему леди Гордон захотела, чтобы она отдала матери бабушкино кольцо? Ведь Зое Ивановне оно ни к чему... Вдобавок, почему она разыскивала это кольцо? «Теперь ответы найдены»... Что это? Случайная оговорка или новая тайна оловянных колец?
* * *
...В тот же вечер Женя отдала матери бабушкино кольцо. Повертев его в пальцах, Зоя Ивановна презрительно хмыкнула... Однако неожиданно лицо матери стало серьезным, словно ей внезапно пришла в голову какая-то мысль. Вслед за тем Зоя Ивановна спешно направилась в прихожую, где стоял телефон. Вскоре до Жени донеслось:
— Алло! Ирина Валерьевна? Добрый вечер! У меня к Вам важное дело. Вы же знаете, что завтра моя сестра уезжает домой? Так вот, я хочу пригласить Вас завтра в гости. Ведь я Вам так обязана! Это же Вы отыскали ее! Поэтому Вы желанная гостья в моем доме! Непременно приезжайте!
Вслед за тем Зоя Ивановна понизила голос и добавила:
— Это очень важно...
Поистине, этот день был днем тайн и загадок. И вот теперь к ним прибавилась еще одна.
* * *
...Прощальный обед в честь английской гостьи был столь же обилен, как и пресловутый завтрак в честь ее приезда. Зоя Ивановна явно возлагала на это застолье большие надежды. В середине обеда она заявила, что хочет произнести тост. И, до краев наполнив рюмку настоящим французским «Бордо», начала свою торжественную, явно заранее подготовленную речь:
— Дорогая сестра! Мне очень жаль расставаться с Вами. Но, надеюсь, эта встреча будет не последней. Ведь все мы так любим Вас... И в знак этого примите от меня этот скромный подарок. Эта вещь долгие годы хранилась в нашей семье, как память о нашем общем отце Билле Гордоне. Однако сегодня я решила вручить ее Вам, как свидетельство той родственной любви, которую я питаю к своей единокровной сестре...
Вслед за тем она извлекла из кармана розовую коробочку, из тех, что продаются в ювелирных магазинах, и, сделав эффектную паузу, открыла крышку. Внутри коробочки тускло блеснуло кольцо. Женя узнала его с первого взгляда. Потому что это было не золотое, и не серебряное, а оловянное кольцо. То, которое вчера, выполняя волю леди Гордон, она отдала матери.
Протянув руку, англичанка взяла коробочку и извлекла оттуда кольцо. Казалось, она внимательно разглядывает его перед тем, как надеть на палец. Тем более, что на них сегодня не было никаких колец... И вдруг она произнесла по-русски:
— Спасибо, дорогая сестра. Действительно, этот подарок — свидетельство любви. Ведь Вы подарили мне обручальное кольцо Вашей матери...
Если бы над головой Зои Ивановны разверзлось небо и грянул гром, она ужаснулась бы меньше, чем сейчас, когда услышала эти слова. Она раскрыла рот, словно пытаясь что-то сказать, но от волнения не могла произнести ни слова. Рубен не с меньшим изумлением таращился на леди Гордон, даже не заметив, как из его руки на ковер, глухо звякнув, упала вилка с наколотым на нее куском бифштекса. Журналистка Ирина во все глаза уставилась на англичанку, внезапно обнаружившую столь хорошее знание русского языка. Что до Жени, вчера уже совершившей это открытие, она, тем не менее, удивилась не меньше всех остальных. Выходит, леди Гордон все-таки передумала? И решила взять отцовское кольцо? Но почему? Или это как-то связано с тем, что кольцо бабы Лены, которое она носила все эти дни, куда-то подевалось?
В этот миг до нее донесся голос леди Гордон:
Да, это — обручальное кольцо Вашей матери, леди Хелен. Второе такое же было у моего отца. Он не снимал его до самой смерти. Но лишь после его кончины я узнала историю этого кольца...точнее, этих двух колец. Мне рассказал об этом друг отца — Колин Гэлбрайт.
Услышав это имя, журналистка словно очнулась от оцепенения и кивнула головой, подтверждая, что ей хорошо знаком человек, о котором сейчас говорит леди Гордон. Впрочем, Женя вспомнила, что тоже слышала о нем — как раз от Ирины. Это же тот самый старик-англичанин, который разыскивал свою русскую подругу, соломбалку Тоню! Ирина говорила, что Колин Гэлбрайт был другом Билла Гордона. Кажется, он жив до сих пор. Так что же он рассказал дочери своего покойного друга?
Тем временем леди Гордон продолжала свой рассказ:
— Колин говорил, что мой отец очень любил Хелен. Настолько, что решил жениться на ней. Он попросил друга стать свидетелем на их свадьбе. Между прочим, именно Колин помог раздобыть для молодоженов обручальные кольца. Его подруга Тоня за несколько пачек сигарет заказала у знакомого ювелира два кольца: он отлил их из старинной оловянной чарки. Внутри колец были выгравированы имена новобрачных и дата их свадьбы. В назначенный день Билл, Хелен и Колин отправились в ЗАГС. Однако там отказались зарегистрировать брак между подданным короля Великобритании14 и гражданкой страны Советов. Колин говорил, что Билл был изумлен и возмущен этим. Разве в том, что они решили пожениться, есть что-то противозаконное? Напротив, они хотят вступить в законный брак. Тогда почему им запрещают это? Что за странные законы, возводящие беззаконие в ранг закона?! Но он все равно женится на Хелен. Через британское посольство он добьется разрешения сделать ее своей законной женой, после чего они вместе уедут в Англию. А до тех пор они будут считаться женихом и невестой. И в знак этого обменяются кольцами. Вот почему на кольце, которое Вы подарили мне — имя моего отца. Но оно и без того навсегда останется в моем сердце. И потому я хочу подарить это кольцо внучке моего отца...Вам, милая Эжени! Леди Зоя, Вы не будете возражать, если я пришлю Вашей дочери приглашение в Англию?..
Эти слова словно пробудили Зою Ивановну от оцепенения. Она обернулась к Рубену, сидевшему по правую руку от нее. Затем — к Ирине. Но увидев, что те изумлены и растеряны не меньше ее, нашла в себе силы изобразить на своем лице улыбку и ответить:
— Конечно, нет, дорогая сестра! Спасибо Вам!
* * *
...После отъезда леди Гордон Зоя Ивановна плакалась журналистке Ирине на то, что ее любимая сестра оказалась такой не родственной. Нет бы ей пригласить в Англию их всех! Но вместе этого она хочет видеть у себя в гостях только одну Женьку! Что она нашла в этой дуре, которая только и умеет, что книжечки почитывать, вместо того, чтобы по примеру матери, отвоевывать себе место под солнцем! Впрочем, их разговор с журналисткой длился недолго. Судя по всему, Ирина была крайне разочарована тем, что встреча двух сводных сестер завершилась не так, как она предполагала. В самом деле, что за странное объяснение произошло между ними напоследок! Поди пойми! Ясно одно — теперь Ирина вряд ли сможет написать статью о том, как она помогла двум сестрам Билла Гордона обрести друг друга и стать одной семьей. И потому она была не настроена выслушивать сетования Зои Ивановны. У каждого — свои проблемы. Решить бы свои!
Неудивительно, что вскоре Зоя Ивановна переключилась на безответного Рубена. И долго изливала перед сыном свое горе по поводу того, что теперь, им, похоже, не видать пресловутого «английского наследства». И виной этому, увы, она сама! Точнее, ее собственный язык! Но разве она могла предполагать, что ее английская сестра хорошо знает русский? Впрочем, следовало предполагать, что она окажется такой коварной. Яблоко от яблони недалеко падает. Вон сколько горя вытерпела Зоя Ивановна оттого, что ее отцом был этот англичанин, Билл Гордон...
После этого уже никто и ничто не могло остановить поток красноречия Зои Ивановны, становившийся все более неудержимым по мере того, как пустела стоявшая перед ней бутылка «Бордо». Наконец, утомленная впечатлениями уходящего дня, она сочла, что утро вечера мудренее, и отправилась спать. А Рубен со вздохом облегчения включил любимый телевизор.
Тогда Женя позвонила Лешке. Потому что и ей сейчас нужен был, если не собеседник, то человек, способный выслушать и понять ее. Спустя полчаса они уже стояли на улице, которую заходящее солнце окрасило в царственный цвет червонного золота.
— Она уехала? — спросил Лешка. Впрочем, его вопрос звучал, как утверждение. — Жаль. Хороший она человек... А знаешь, что она мне подарила на прощание?
И, хотя сейчас кольцо, которое лежало у него на ладони, казалось золотым, Женя не могла ошибиться... Так вот куда подевалось кольцо леди Гордон! Но почему она подарила его Лешке? Хотя сердце подсказывало девушке ответ на этот вопрос...
Она достала из кармана свое кольцо. В следующий миг они с Лешкой уже держали друг друга за руки...
Монахиня Евфимия Пащенко