Предыдущая публикация
«КИЛЬ МАНДА» — ЭТО «ИДИ СЮДА»
Вспоминая докапиталистическую «Звезду»
Начало 70-х, я, студент политеха, прислал в редакцию молодежно-комсомольской газеты «Молодая Гвардия» юмористический рассказ. После чего состоялась личная встреча с Искандером Садриевым. Он заведовал отделом писем, только-только организовывал в газете юмористическую полосу, так что мой рассказ попал в цвет. Садриев тут же предложил не останавливаться и приносить сразу же все, что напишется. Более того, назначил конкретные сроки сдачи.
Это было уже больше, чем счастье. Счастьем было то, что первый рассказ вообще опубликовали. А тут... Наверное, невыразимое блаженство, какое испытывают молодые болваны в состоянии «первой любви», вдруг обнаружившие в предмете обожания ответное чувство. Мне такого пережить не доводилось, потому и говорю: «наверное». Да, нас с Есениным мало любили «в эти годы».
Но не об этом же речь. Спустя какие-то месяцы меня, с подачи Садриева же, взяли в штат и назначили заведующим отделом учащейся молодежи на место ушедшей в декрет настоящей заведующей Татьяны Сопиной. Все это предварительные сведения для того, чтобы перейти собственно к событию.
Наступило лето. Свердловский райком комсомола Перми, как обычно, проводил в это время туристический слет районной молодежи на реке Бабка. И как обычно, пригласил судить различные конкурсы Садриева. А тот прихватил и меня. И даже сейчас речь пойдет не о слете, а скорее, о его последствиях.
Утро воскресенья. Концертные номера исполнены, все конкурсы проведены, веселая ночь позади. И гениальный заголовок классика «Хмурое утро» постоянно свербит в голове, несмотря на то, что ласковое солце жарит вовсю. Как-то не сговариваясь, мы с Искандером пошли по окрестным деревням в поисках отимизма. В первой магазина не оказалось. Во второй он не то что был, но и торговал. Он торговал из бочек каким-то разливным вином, что было, конечно, позитивно.
Беда заключалась в том, что продавалось вино только в банки. Счастливые обладатели трехлитровых баллонов подарить нам свою тару категорически отказывались. Внушала оптимизм уверенность Садриева. Он сказал:
- Это татарская деревня. Не может быть, что мы не достанем банку. Стой здесь.
С этими словами он, близоруко прищурившись, обнаружил совершенно неприветливую старушку. Всем своим видом она показывала, что является воинствующей поборницей трезвого образа жизни. И вот Садриев, этакий городской хлюст с руками, не знавшими тяжкого деревенского труда, да еще в очках с толстыми стеклами и без малеших национальных мотивов в одежде приближается, и с каждым шагом лицо старушки темнеет и наливается злостью. Близорукость, видимо, мешает Искандеру ощутить надвигающуюся опасность. И я уже готов был броситься вперед и оттащить его назад в момент кризиса ситуации. Но тут он произносит:
- Здравстуйте, әби. Ээээ... ал... эээээ... алмаган... ээээ... булыр иде... сез безгә... эээээ... бирергә... эээ... БАНКА!
Такого преображения во внешности ни до того, ни после я уже не встречал. Старушка оказалась доброй и милой настолько, что готова уже была Садриева (да что Садриева, и меня за компанию) расцеловать.
- Киль манда, - сказала она. И показала на высокое крыльцо, уставленное банками.
Когда мы перевели дух после первых глотков, я сказал Искандеру:
- Все-таки иногда полезно знать иностранные языки.
Это ему понравилось, и впоследствии он с удовольствием пересказывал этот эпизод, заканчивая его вышеприведенной фразой. Но он и не подозревал, что кое-что из иностранного отложилось в моей подкорке и всплыло спустя полтора десятка лет.
Было это уже в «Звезде». Садриев появился спустя полтора часа после начала рабочего дня, весь причесанный, напомаженный и благоухающий всеми оттенками отечественной парфюмерии. Он прошел на свое место и тут начались восклицания.
- Искандееер, ты постригся, что ли? - протянул Леня Могиленских.
- Ну, красииив, красив! - отметил Вася Бубнов.
Садриев скромно потупился, слегка улыбнулся и ответил:
- Да, встретил по пути одну девушку. Она тоже сказала, что я стал похож... ммм.... ээээ, в общем, сказала, что я стал похож на какого-то французского киноартиста.
- Ага! - всунулся тут я. - На этого, как его... На Кильмандо!
Стих хохот. Садриев протер надушенным платочком заслезившиеся от смеха глаза, и сказал:
- Все-таки скотина ты, Куличкин. День так хорошо начался, а ты его испортил. Теперь я никому не смогу это сказать без смеха...
К чему это рассказано, станет ясно немного позже. Пока конспективно расскажу еще два эпизода. Первый — как-то посоветовал старшему по возрасту и по должности товарищу родом из поселка Гайны сменить псевдоним.
- Какой ты предлагаешь?- спросил он.
- Гайнюк.
Или... Опять замредактора «Звезды» Альберт Александрович Ничиперович. Имея привычку во время планерки делать в блокноте шаржированные зарисовки присутствующих, мне как-то удалось сделать его портрет, передающий его непримиримую сущность ко всем и ко всему. Это полбеды. Я тут же выдернул листок из блокнота и пришпилил его к стенке в кабинете отдела информации. Это еще четверть беды. Оставшаяся заключалась в том, что хотелось дождаться не только реакции окружающих («Похож! Похож!»), но и натурщика.
Натурщик вошел в кабинет, долго смотрел на шарж тяжелым взглядом, не меньше пяти минут, потом спросил:
- Это что, я?
- Нуууу.... в общем, да.
- Мдааа...
- Но это же шарж, Альберт Александрович, дружеский...
- Дружеский? Нееееет! Это нарисовал человек, который меня ненавилит! Да — не-нави-дит!!!
Конечно, не все люди легкие, не все с чувством юмора. К чести Альберта Александровича, скажу, что не почувствовал после этого какого-то изменения в отношении ко мне. Но вот, наконец, подбираюсь к той идее, которая породила всю эту писанину. Собственно, я как-то ее уже высказывал. Есть люди, которые относятся ко мне с неприязнью. Есть люди, которые меня не-на-ви-дят. Возможно, многие — как раз из-за таких вот шуточек. Прошу извинить, если так.
Следующая публикация
Комментарии 3