А ведь через несколько дней День рождения комсомола.

Вот и написалась очередная история. Кстати, другие истории вошли в мою книгу «Миссия на «Хиросиме». От ее тиража на сегодняшний день осталось всего 2 экз. Если поспешите - успеете заказать, запрыгнув на подножку последнего вагона. Ну или можете заказать электронный вариант - это без ограничений по количеству и времени. Как можно сделать заказ - в первом комментарии.
А пока - новый документальный рассказ...
Истории из жизни
Комитет ВЛКСМ
Отношения с комсомолом у меня всегда были странные и неровные - как в семейной паре, где она домогается неземной страсти, а он снисходительно позволяет себя обхаживать. Нет, не то чтобы я не любил эту молодежную организацию - скорее, был просто равнодушен, хотя, как и положено, вступил в ряды ВЛКСМ в 14 лет и добросовестно платил комсомольские алименты, то есть ежемесячный членский взнос в размере 2 копеек. Зачем всесоюзной молодежной организации на полном гособеспечении требовались эти гроши, мне неведомо. Видимо, это была такая имитация деятельного участия юных строителей коммунизма в финансовой поддержке их союза. А, может, еще зачем-то, платили ведь мы такие же символические взносы в ДОСААФ, ОСВОД, добровольную пожарную дружину, общество по защите лесов и еще уйму каких-то обществ, объединений, союзов и альянсов...
Вот и с комсомолом такая же финансовая белиберда происходила. Однако особой активности в нем я не проявлял ни в школьные годы чудесные, ни на первом курсе журфака, куда - чего уж тут скрывать - меня бы ни за что не приняли, не обладай я книжицей в красной картонной обложке с профилем вождя на ней. Несоюзную молодежь на идеологически выверенный журфак и в целом в университет не брали. Мы все были комсомольцами - за редким исключением тех, кто уже успел обзавестись билетом более темного колора с гордой надписью КПСС и таким же профилем того же персонажа.
Помнится, по этому поводу я даже измыслил четверостишие, полное некоторой внутренней иронии, которое мы разместили в курсовой стенной газете и нам за это ничего не было:
На журналистском факультете
Девчонок - как ромашек в поле,
Все на учете в комсомоле
В районном нашем комитете.
Но уже на втором университетском курсе ВЛКСМ, бегущий вперед в светлое будущее со скоростью паровоза, к которому прицеплен состав из разномастных вагонов, взял меня за постромки, как необъезженного жеребчика, вставил удила, оседлал, взнуздал и погнал в неведомые функционерские дали. В полном соответствии со схемой, описанной в популярной повести Юрия Полякова «ЧП районного масштаба».
Процесс взнуздывания моей судьбы проходил так: секретарь факультетского комитета комсомола и наш общий приятель и собутыльник Шура Григорьев - он был старше на несколько лет и до журфака успел поучиться на какого-то инженера в уральском политехе и вступить в стройные ряды членов КПСС - во время традиционного вечернего распития болгарского бренди «Слънчев бряг» вдруг сообщил: «Тут мне разнарядка пришла: в университетский комитет комсомола требуется два человека. Один кандидат у меня уже есть. Кого выберем вторым?».
Выбор произошел методом традиционной игры в «бутылочку»: участники распития сели в круг и раскрутили на полу пустую тару из-под дешевого болгарского бренди. Горлышко - вот ведь судьба! - показало на меня. После чего мы сбегали за добавкой в центральный гастроном, очень удобно располагавшийся по диагонали на другой стороне проспекта, конечно же, Ленина, и дружно отметили удачный старт моей политической карьеры. Ну а пустые бутылки, этот перст судьбы, традиционно схоронили, сняв одну из паркетин на полу, открывавшую вход в хранилище комсомольской тайны, где уже размещалась многочисленная батарея стеклотары из-под «Плиски», «Столичной», «Русской», «Зубровки», «Горного дубняка» и прочих горячительных напитков. Говорят, много лет позже производившие ремонт помещения рабочие-строители, подняв старый паркет в кабинете, были потрясены разнообразием и, главное, масштабами, размахом и объемом питейно-комсомольской работы, которая осуществлялась на журфаке...
Ну а я, проснувшись поутру с бодрой и готовой на подвиги головой, отправился за назначением и ценными указаниями в университетский штаб молодых строителей коммунизма. Комитет ВЛКСМ УрГУ располагался на первом этаже в большом сдвоенном кабинете с дверью, обитой кожзамом цвета крови девственницы. В предбаннике стояли шкафы с личными делами - университетский комитет имел права райкома, то есть мог самостоятельно принимать в ряды и вести учет членов. Здесь обитали секретарша с большой пишущей машинкой и освобожденная инструкторша, которые выдавали факультетским посланникам марки об уплате членских взносов и получали уже поступившие от молодых ленинцев копейки. А за стенкой располагались комсомольский секретарь, большой стол и стулья вдоль стены для приглашенных участников идеологических торжищ.
Оглядев эту диспозицию, я начал выверенно пучить глаза, внимая первому комсомольскому лицу. В его роли выступал некто Юрий Ушаков, солидный человек лет тридцати в больших роговых очках и двубортном по моде тех лет костюме цвета плотины Братской ГЭС, аспирант то ли исторического, то ли философского факультета, для поддержки штанов и биографии назначенный на общественную, хотя и неплохо оплачиваемую должность. Местный лидер ВЛКСМ был лаконичен: «Ты ж с журфака? Отлично! Поручим тебе сектор печати и информации. Раз в месяц у нас проходят заседания комитета, надо будет давать отчет в университетскую газету. Ты готов?». «Нет проблем», - ответствовал я. На этом установочная часть беседы завершилась. «Да, а ты пьешь?», - напоследок уточнил секретарь. «Не без этого», - успокоил его я, на чем мы, вполне удовлетворенные друг другом, и расстались.
Так и потянулась мои будни функционера. Кроме меня, юного второкурсника, членами комитета оказались комсомольцы и комсомолки возрастом постарше, поступившие в универ, обретя какой-никакой жизненный опыт и стаж. Например, усатый и улыбчивый парень-историк, отслуживший срочную на дальневосточной пограничной заставе, откуда вышел в запас в чине старшины. Сумрачный пролетарий с завода «Пневмостроймашина», решивший стать химиком и потому посвящавший нас в стадии и секреты перегонки этилосодержащих материалов. Девушки-математички и филогини с последних курсов, озабоченные тем, что на горизонте никак не появится достойный матримониальный кандидат. Вторым посланцем журфака оказался Серега Парфёнов - он учился курсом старше и в комитете отвечал, кажется, за спортивный сектор.
Раз в месяц я и остальные приходили на заседание, где обсуждалась всякая чушь. Типа обсуждения перспективных планов школы комсомольского актива по обучению участников мероприятий коммунистического строительства. Набор пустых бессмысленных фраз сменялся не менее пустым набором бессмысленных предложений. Обсудили. Приняли к сведению. Одобрили...
На следующий день я относил в редакцию многотиражки «Уральский университет» листочек с текстом, который успешно размещали в ближайший номер под рубрикой «В комитете ВЛКСМ» - даже без заголовка, зато с подписью «Сектор информации комитета ВЛКСМ УрГУ» и комсомольским значком с профилем любимого вождя.
Пару раз мы все вместе выезжали за город на турбазу, принадлежавшую то ли университету, то ли арендованную у одного из предприятий. Чтобы днем провести забег и футбольный матч - надо же было Сереге Парфенову отчитаться о проделанной работе. Ну а вечером в произвольной программе у девчонок-филологинь появлялся призрачный шанс устроить свою личную судьбу. Правда, не знаю, насколько успешно они этот шанс реализовали...
Еще одной важной функцией комитета оказался прием в члены молодежной организации - туда у нас вступали в основном как-то избежавшие ранее призыва техсотрудники - секретарши, лаборантки, водители и пр., которых достали самые активные комсорги подразделений, а еще разбор персональных дел пьяниц, прогульщиков и нарушителей трудовой дисциплины. Процесс всегда шел по накатанной: выслушали, постыдили, объявили выговор.
Лишь в редких случаях выпадало действительно необычное персональное дело. Однажды, помню, девочку-второкурсницу с философского факультета разбирали за то, что она в какой-то очередной анкете в графе «происхождение» написала: «из дворян». Хотела пошутить, а получилось вона что. Как говорится, понеслась женская интимная часть по кочкам... Как так: будущий преподаватель марксистско-ленинской философии или научного коммунизма проявила вопиющую идеологическую незрелость! Могли из комсомола исключить, а значит - следом и из универа. Девочка стояла перед нами бледная, а мы, молодые идиоты, пряча усмешки, отчитывали ее, чтобы в итоге объявить выговор. Как пьянице или прогульщице. Легко отделалась, кстати. Слава Марксу-Энгельсу-Ленину, даже без занесения в учетную карточку...
Завершалось заседание - как без этого - тоже традиционно. За накрытым столом, на котором стояли стаканы в подстаканниках, но без чая и дожидались своего часа бутерброды с докторской колбасой из кафетерия того же самого центрального гастронома. Как говорится, чем больше выпьет комсомолец, тем меньше выпьет хулиган!
Закупленных напитков, как всегда, не хватало, и тогда за добавкой отправляли меня как самого молодого и старшину-пограничника на случай недовольства пролетариев из очереди в винном отделе. Мы с ним, решая общую задачу, даже подружились, и старшина по дороге туда и обратно рассказывал мне о тревожных часах в пограничном дозоре, где ждешь неожиданного выстрела или проверки боевой готовности.
Тревога, однако, случилась не в том месте, где ее ждали. Возвратившись из питейной очереди в теплый комитетский кабинет, я как-то нелицеприятно выразился в адрес пролетариев, которые не хотели без очереди пропускать молодое поколение комсомольского актива к винному прилавку, чем в комитете вызвал гнев их засланного казачка в наших рядах. В завязавшейся потасовке на стороне бывшего рабочего завода «Пневмостроймашина» выступили еще несколько комитетчиков, а на моей - старшина-пограничник и однофакультетник Парфенов. Силы были примерно равные, поэтому, получив каждый по фингалу, мы быстро успокоились, заключив перемирие за стаканами с эликсиром, который я же только что доставил из гастронома.
Однако, проснувшись на следующее утро и посмотрев в зеркало, в комсомольской работе я сильно разочаровался. И больше на заседания комитета ни ногой. Меня было звали, передав пару раз приглашения, но я их игнорировал, как Ленин призывы меньшевиков. И в самом деле: чтобы объединиться, надо полностью размежеваться!
А следующей осенью в комитете на этой должности меня сменил Серега Авдеев, однокашник курсом младше. Потом мы еще долго, встречаясь, приветствовали друг друга: «Привет, предшественник!» - «Привет, преемник!». У него с комсомолом получилось гораздо лучше - вплоть до того, что через несколько лет Серега умудрился закончить в Москве Высшую комсомольскую школу.
А я на высший комитетский уровень ВЛКСМ после этого развода с нелюбимой организацией никогда больше не поднимался. Довольствовался малым - уже работая в редакции в Магадане, числился комсоргом во главе двух таких же корреспондентов и парочки корректорш. Так и тянул до 28 лет, пока окончательно не выбыл из организации, о чем, думаю, не жалели ни я, ни она. Потому что, опять же как мудро выразился классик, была без радости любовь, пришла разлука без печали...
НА ФОТО: весна 1983-го: комитет ВЛКСМ УрГУ на загородной базе - я в нижнем ряду в центре в лыжной шапочке, справа рядом со мной и тоже в лыжной шапочке Сергей Парфенов, и рядом с ним справа в пыжиковой шапке секретарь комитета ВЛКСМ Юрий Ушаков, в верхнем ряду второй справа в меховой шапке суровый пролетарий - бывший рабочий завода «Пневмостроймашина», а рядом с ним улыбчивый старшина-пограничник (их имен я не помню); одна из заметок-отчетов с заседания комитета ВЛКСМ в газете «Уральский университет».