Истории из жизни

Красный диплом
Ранней весной 1981 года - до госэкзаменов и защиты диплома оставалось месяца полтора-два - меня зазвала себе в кабинет Лена Ивановна Фролова, замдекана журфака УрГУ имени пролетарского писателя Горького, наша факультетская мама, как мы ее звали.
«Сережа, а ты знаешь, что у тебя в итоге получается красный диплом. Ну если кое-что поправить», - совсем по-матерински сообщила она.
Я сильно удивился, поскольку особым тщанием в учебе никогда не отличался и на последних курсах вообще прогуливал половину занятий, посещая лишь те лекции и семинары, что были действительно интересны или где в качестве чтецов-лекторов выступали преподаватели не только с глубокими академическими познаниями, но и наделенные дарованием мастеров художественного жанра. Во время сдачи экзаменов и зачетов выручали разве что хорошо подвешенный язык «без костей», бархатистый баритональный тембр голоса с некоторой придающей эротизма хрипотцой, полученной в результате многочисленных детских простуд, а еще изворотливость уроженца и воспитанника хулиганских дворов из сугубо пролетарского района Уралмаш.
Однако, как выяснилось, система критериев для выдачи красного, точнее, бордового по цвету диплома (то есть с отличием) сама по себе отличалась гибкостью необыкновенной. Например, в общем перечне полученных за годы оценок не менее трех четвертей должны были быть «отлично», а остальные - «хорошо», но при этом имелись, как говорится в крайне неприличном анекдоте, «нюансы».
Скажем, за странный и непонятный предмет «Политэкономия капитализма», где требовалось вчитываться в огромный по объему и смутный по содержанию «Капитал» Карла Маркса, на экзамене я с трудом получил «трояк». А за не менее странную и еще более непонятную «Политэкономию социализма», заучив накануне несколько цитат из материалов очередного Пленума ЦК КПСС, посвященного сельскому хозяйству, которое планировалось еще больше поднимать и развивать, заработал «пятерку». Как будто предвидел, что две «политэкономические» оценки суммируются и из них выводится среднеарифметическая, так что в итоговом списке для диплома у меня по этому разделу знаний числилась «четверка».
Впрочем, стать краснокнижным специалистом с документом такого же цвета я особо не горел. Какая разница - синий или красный, в реальной жизни на колер диплома никто не смотрит.
«А зачем это надо?», - наивно спросил я Лену Ивановну.
Замдекана покачала головой и объяснила мне, дурачку: «Для факультета показатели успеваемости очень важны. Чем больше при выпуске красных дипломов - тем лучше. А у вас на курсе их пока только два - у девочек, ну ты их и сам знаешь. А ты - парень, это тоже для ректората хороший признак. Ну что мы не только отчисляем неуспеваюших, пьяниц и хулиганов, но и учим мужиков достойно...».
Две девочки - моя одногруппница Оля Вахрушева и Тоня Вставская из параллельной группы, которая перевелась к нам из Омска, чтобы получить профессию журналиста (в Омске их тогда не готовили) и потерявшая из-за этого целый год, - на свои красные дипломы несколько лет пахали, как колхозные лошадки в коллективном хозяйстве «Закат коммунизма». А я? Но чего не сделаешь ради общего блага и любимого факультета.
И тогда я кивнул Лене Ивановне головой в знак согласия и промычал, как бычок, ведомый на академическую бойню: «Что надо делать?».
А делать надо было вот что. В первую очередь - исправить последнюю остававшуюся «тройку», которую я схватил на первом курсе на первой зимней сессии за свой самый первый экзамен. Ее мне - спасибо, что не завалила, как фашистский «мессер», - с трудом натянула доцент кафедры филологического факультета Ирина Ивановна Щербакова. Она читала у нас два предмета - на первом курсе «Теорию литературы», а на третьем или четвертом (уже точно не помню) - «Советскую литературу».
Ирина Ивановна была очень эффектной женщиной. Мне, незатейливому уральскому пареньку, она всегда казалась образцом стиля и элегантности: шелковые блузки, строгие костюмы с юбкой-карандаш чуть выше колен, красивые туфли на среднем каблучке. И вот я, первокурсник и вчерашний школьник, сижу перед этим созданием из другой вселенной и что-то мямлю. А она - это я потом понял - хочет мне помочь и просит, чтобы я прочитал любимое стихотворение советского поэта. Их я знаю десятки, но не могу вспомнить ни строчки. Вообще. Как замкнуло.
«Стыдно! - говорит она. - Ладно, идите, Сергей. Поставлю вам авансом удовлетворительно, но не знаю, ох, не знаю, как вы дальше собираетесь учиться»...
На втором экзамене - по советской литературе, который Ирина Ивановна, принимала у нас через пару-тройку лет, я опять едва не оконфузился. Хотя опыт, как справедливо заметил классик, сын ошибок трудных, а опыта, да и наглости, к этому времени я поднабрался изрядно. Поэтому, взяв билет с вопросом о военной прозе, я даже не стал особо готовиться. И уже через пять минут бодро перессказывал со своими комментариями фабулу популярного произведения «А зори здесь тихие». Нет, саму повесть Бориса Васильева я не читал - проглочу ее лишь три года спустя, зависнув в ожидании самолета на неделю в арктической гостинице в поселке Мыс Шмидта, где кто-то оставил на тумбочке потрепанный номер журнала «Юность» за 1969 год. Зато на снятый Станиславом Ростоцким фильм еще в школе ходил раз пять, роняя на грязный пол кинозала слюну с такими же, как я, прыщавыми подростками, замершими в ожидании знаменитой сцены в бане, где красивая актриса Ольга Остроумова в роли зенитчицы Жени Комельковой демонстрирует неискушенному советскому зрителю свои голые сиськи.
Про этот элемент тела рядовой Комельковой на экзамене я, конечно, не говорил, но излагал материал вполне складно. Поэтому отвечать на второй вопрос не понадобилось: Ирина Ивановна, улыбнувшись и загрустив одновременно, взяла зачетку и написала в ней круглым, каллиграфически безупречным почерком - «отл.».
...Ирина Ивановна воевала сама. Во время войны сержант Щербакова как раз и была зенитчицей, командиром 85-мм орудия 52-К образца 1939 года, награждена орденом Отечественной войны 2-й степени и медалями.
И вот к такому человеку я отправился на пересдачу давних грехов. А если уж совсем точно, Ирина Ивановна пришла к нам на этаж сама. Мы зашли в пустующую в эти послеобеденные часы аудиторию, она достала из портфеля десяток билетов и сказала: «Выбирайте и готовьтесь. Я пока на полчаса отлучусь. Вам времени хватит?». А когда вернулась, сказала просто: «Уверена, что вы знаете на «отлично». Давайте зачетку...». Когда я счастливый таким исходом сложного испытания, уже подходил к двери, вдруг окликнула: «Постойте, Сергей, а это не вы, когда сдавали мне экзамен, рассказывали о повести Бориса Васильева? Не хотите еще побеседовать об этом?».
Я вернулся, и мы проговорили до вечера. Я в основном слушал. А она неожиданно давала непривычные для времени позднего застоя оценки. Что-то вроде того, что повесть «А зори здесь тихие», конечно, хорошая и Борис Васильев как фронтовик постарался отразить историю, но... Всей беспощадной правды о женщине на войне все-таки там нет. Что реальная жизнь и литература - это далеко не одно и тоже. Но, может быть, когда-то найдется такой гениальный писатель, которому удастся раскрыть всю горькую историю испытаний и преодоления...
Не знаю, почему в собеседники в тот день она выбрала меня. Может быть, на кафедре ей делиться своими мыслями было не с кем. Или еще почему-то. Мне казалось, что я говорю с мудрой, красивой, но очень пожилой, даже старой женщиной. А ведь Ирине Ивановне тогда было всего 57 - гораздо меньше, чем мне сейчас.
Мы вообще считали, что наши преподаватели - это чуть ли не древние старики, а на самом деле им, фронтовикам, еще и 60 не исполнилось или чуть за 60 перевалило. По нынешним меркам, просто зрелые опытные мужики: завкафедрой Валентин Андреевич Шандра (в годы войны штурман дальней авиации) - 55 лет, наш декан Вадим Николаевич Фоминых (командир взвода реактивных «Катюш») - 56, преподаватель истории печати Александр Иванович Курасов (командир радиоотделения в 1-й гвардейской танковой армии) - 58, легендарный преподаватель техники производства и оформления газеты Владимир Александрович Чичиланов (корректор армейской газеты во время боев в Манчжурии в 1945 году) - тоже 58, один из основателей уральской школы журналистики Борис Самуилович Коган (закончил войну в Восточной Померании капитаном в пехоте) - 62. И только Сергею Георгиевичу Александрову (редактор "дивизонки" Уральского добровольческого танкового корпуса) уже исполнился 71 год.
Между нами, нынешними, и ими, из воевавшего поколения, были только наши родители, а у некоторых из нас и родители успели повоевать.
Их, учивших нас не только специальности, но и отношению к делу и самой жизни, уже давно нет. О судьбе Ирины Ивановны знаю только, что преподавала она до 1995 года, а потом ушла на пенсию и переселилась в интернат для ветеранов войны. В биобиблиографическом справочнике Уральского федерального университета (так теперь называется моя альма матер) дату ее ухода я не нашел. Год рождения ииеется, а года кончины нет. А вдруг жива еще? Хотя вряд ли - ей в этом году должно исполниться 102 года. И все-таки - а вдруг?
Ну а красный диплом мне вручили. Но так ли это важно...
НА ФОТО: таким я был на первом (кажется) курсе университета - кадр явно постановочный, потому что куртка не моя; моя однокурсница Тоня Вставская - уж она-то, в отличие от меня, заработала свой красный диплом тяжким трудом; Ирина Ивановна Щербакова в конце 70-х (качество фото низкое, потому что оно переснято несколько раз); преподаватели журфака УрГУ: половина - бывшие фронтовики.
Другие истории из жизни вошли в мою книгу «Миссия на «Хиросиме». Если вы хотите их почитатать - можете заказать в электронном виде. Как это сделать - читайте в первом комментарии.