Помню, отцу подарили коньяк «Наполеон», я его выпил, а вместо него налил чай. А через две недели привёл невесту знакомить. Ну, мать накрыла на стол, а отец поставил две бутылки: водку и коньяк и говорит:
«Угощайтесь! Нам, – говорит, – с сыном по-мужски водочки, а нашей гостье коньячок!»
Ну, выпили мы, мать с отцом смотрят на невесту, а та опрокинула рюмку и – хоть бы что!
Мать покраснела и говорит: «И часто вы так пьёте?»
Невеста говорит: «Каждый день».
Отец крякнул и говорит: «Удовольствие дорогое!»
Невеста говорит: «Ну, на это деньги всегда найдутся!»
Я громко говорю: «Может быть, телевизор посмотрим?!»
Отец говорит: «Тут интересней, чем в телевизоре!» И наливает невесте ещё.
Его сняли с поезда и привели в детскую комнату милиции. Куда и зачем он хотел уехать, он не сказал, да, наверное, и не мог сказать, лишь бы уехать, а куда — не все ли равно. Возвращаться не хотел и упорно отказывался назвать фамилию и адрес родителей, как и свое имя. «Не скажешь — отправим в колонию», — пригрозили ему. А хоть и в колонию, только не домой. «Пускай посидит, тогда разговорится», — решил дежурный и другим запретил трогать мальчишку: может, у парня стряслась беда, мало ли, бывает и так. И вот он сидел и, поджимая губы, упрямо молчал, вперив широко раскрытые голубые, с застывшей в них тоской и болью, не по-детски серьезные глаза куда-то в пространство перед собой, — этакий маленьк
Дитя Мое! Когда бывает трудно, Когда нет сил ни есть, ни спать, ни жить, Когда молитва кажется занудной, Дитя Мое, тем более молись! Хоть шепотом, Я все равно услышу. Твой шепот для Меня, как зов трубы. Я знаю все, Я каждый шаг твой вижу, Я помогу, ты только воззови. На ниточке висит освобожденье, От горьких слез, от тяжести в груди, От разочарований, от сомнений. Молчанием его не оборви. Молчание твое набат беззвучный. Слышнее грома эта тишина. Ты так своим несовершенством мучим, Так давит на тебя твоя вина... Так тяжело! Я чувствую как больно, Израненное сердце так болит. Дитя Мое! Остановись! Довольно! Отдай! Весь груз твой Мне принадлежит! Так тяжела, так непосильна ноша. Я от нее т