Предыдущая публикация
Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем
Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем
Не скажу про живых, а покойников мы бережём
Присоединяйтесь — мы покажем вам много интересного
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 26
Пришла в согласье инструментов рать,
Пал пианист на стул и мановенья
Волшебной трости начал ожидать.
Два первых ряда отделяли ленты
Для свиты, для вельмож, для короля.
Лениво пререкались инструменты
За первой скрипкой повторяя ля.
Настраивались нехотя и хитро,
Друг друга зная издавна до йот.
Поскрипывали старые пюпитры,
На плечи принимая груды нот.
Стоял рояль на возвышеньи в центре,
Как чёрный раб, покорный злой судьбе.
Он знал, что будет главным на концерте,
Он взгляды всех приковывал к себе.
И, смутно отражаясь в чёрном теле,
Как два соглядатая, изнутри,
Из чёрной лакированной панели,
Следили за маэстро фонари.
В холодном чреве вены струн набухли,
В них звук томился, пауза долга...
И взмыла вверх рояля крышка - будто
Танцовщица - разделась донага.
Рука маэстро над землёй застыла,
И пианист подавленно притих,
Клавиатура пальцы ощутила
И поддалась настойчивости их.
Минор мажору портил настроенье,
А тот его упрямо повышал,
Басовый ключ, спасая пол...ЕщёОн вышел - зал взбесился. На мгновенье
Пришла в согласье инструментов рать,
Пал пианист на стул и мановенья
Волшебной трости начал ожидать.
Два первых ряда отделяли ленты
Для свиты, для вельмож, для короля.
Лениво пререкались инструменты
За первой скрипкой повторяя ля.
Настраивались нехотя и хитро,
Друг друга зная издавна до йот.
Поскрипывали старые пюпитры,
На плечи принимая груды нот.
Стоял рояль на возвышеньи в центре,
Как чёрный раб, покорный злой судьбе.
Он знал, что будет главным на концерте,
Он взгляды всех приковывал к себе.
И, смутно отражаясь в чёрном теле,
Как два соглядатая, изнутри,
Из чёрной лакированной панели,
Следили за маэстро фонари.
В холодном чреве вены струн набухли,
В них звук томился, пауза долга...
И взмыла вверх рояля крышка - будто
Танцовщица - разделась донага.
Рука маэстро над землёй застыла,
И пианист подавленно притих,
Клавиатура пальцы ощутила
И поддалась настойчивости их.
Минор мажору портил настроенье,
А тот его упрямо повышал,
Басовый ключ, спасая положенье,
Гармониями ссору заглушал,
У нот шёл спор о смысле интервала,
И вот одноголосия жрецы
Кричали: В унисоне - все начала!
В октаве - все начала и концы!
И возмущались грубые бемоли,
Негодовал изломанный диез:
Зачем, зачем вульгарные триоли
Врываются в изящный экосез?
Низы стремились выбиться в икары,
В верха - их вечно манит высота,
Но мудрые и трезвые бекары
Всех возвращали на свои места.
Склоняясь к пульту, как к военным картам,
Войсками дирижёр повелевал,
Своим резервам - терциям и квартам
Смертельные приказы отдавал.
И чёрный лак потрескался от боли,
Взвились смычки штыками над толпой
И, не жалея сил и канифоли,
Осуществили смычку со струной.
Тонули мягко клавиши вселенной,
Решив, что их ласкают, а не бьют.
Подумать только: для ленивой левой
Шопен писал Двенадцатый этюд!
Тончали струны под смычком, дымились,
Медь плавилась на сомкнутых губах,
Ударные на мир ожесточились
У них в руках звучал жестоко Бах.
Уже над грифом пальцы коченели,
На чей - то деке трещина как нить.
Так много звука из виолончели
Отверстия не в силах пропустить.
Как кулаки в сумбурной дикой драке,
Взлетали вверх манжеты в темноте,
Какие - то таинственные знаки
Концы смычков чертили в пустоте.
И, зубы клавиш обнажив в улыбке,
Рояль смотрел, как он его терзал,
И слёзы пролились из первой скрипки
И незаметно затопили зал.
Рояль терпел побои, лез из кожи,
Звучала в нём, дрожала в нём мольба,
Но господин, не замечая дрожи,
Красиво мучил чёрного раба.
Вот разошлись смычковые, картинно
Виновников маэстро наказал
И с пятой вольты слил всех воедино.
Он продолжал нашествие на зал.