И я сумел поймать себя в силки. Нашёл болезнь. Судьба так захотела. Разбросанность слагается в грехи. Душа навек оторвана от тела. О, сладость глупости: взойти на пьедестал! Натешиться! Наесться! Возгордиться! Чуть позже осознать, что перестал И чувствовать, и мыслить, и учиться. Как тонка грань у гения с шутом! Судьба распробует и то, и это. А звёзды стыли рядом за окном. И боль была. И делала поэтом. «Да, что творится?» - мой ближайший друг Диагноз ставил: «Что за клоунада? Смешная блажь! Стихи? Ты что, лопух? Есть классика! А дальше канонада…» А у меня дрожит в ладонях дождь. А у дождя сто красок и сто масок. Он кошкой скрёбся вечером в окно, А утром мне принёс одну из сказок. Я знаю, ка
ПИСЬМА СЕБЕ
*
Стихи порой, как письма в никуда,
не стоит ждать созвучного ответа,
когда слова букетом сухоцвета,
и сносит рифмы мутная вода.
Они бегут беспечно за порог,
оставив послевкусие соблазна.
Писать стихи самой себе – заразно,
но не писать никто пока не смог.
Не выписавшись очень сложно спать –
слова булыжниками под подушкой:
кому петлёй, кому ночной игрушкой,
где сталью обжигает рукоять.
Текут по свежим белым простыням,
ныряют в чашку с недопитым кофе.
Стихи порой подобны катастрофе,
взбесившимся на привязи коням.
Все как обычно: правит балом бес –
ты прячешься под неприглядной маской.
Но следуешь означенной указке —
текут стихи душе наперерез.
Мелькнёт вдруг мысль – "все истин
ПОЧЕМУ Вы, запуская пальцы в мои проседи, Играете на струнах, теребя. Ах, милая, ведь Вы меня возносите! Зачем Вы, так возносите меня?! К чему венчать грядущее и прошлое, В узор вплетать потрёпанную нить. В Вас столько удивительно хорошего, Мне было б больно что-то погубить. Не расцените, как призывы к жалости, Но карта бубны с трефами не в масть. Ведь мне всего, какой-то шаг до старости, А в Вас бушует молодости страсть. И пусть друг к другу тянет души схожие, Нельзя оспорить слишком явный факт. Мне – поздно мерить мили бездорожные, Вам – рано на унынья ровный тракт. Глаза размыты от печали краскою, Сравним со смертным – страшный приговор. Вы, не скрывая дрожи в пальцах ласковых: Ну,
*
Сорвав бретельки, тронул за лопатки
и вздрогнул ожидаемо:" Что это...?!"
"Так...пустяки... Хотела стать поэтом..."
Страх потихоньку опустился в пятки.
Сказать про крылья? Вряд ли он поверит.
Два тонких шрама что ему докажут?
Мы чаще верим в правду цвета сажи —
неважно бог иль бес её отмерит.
Они мешали мне ещё с пелёнок.
Вернее всем, столкнувшимся с уродством:
"К чему ей заниматься стихоплётством?
Хватило б стать бухгалтером силёнок."
Хирург не спорил. Я во власти воли
родителей, Шекспира не читавших
и тех, ни разу в небе не летавших.
Иным их приговор обычный — "болен..."
Больна... Годами ноет за спиною,
В полёт зовёт из черепицы крыша,
поддразнивая: "Ну давай, кто выше!"
Вдруг он:" А