Однажды прихожу домой, а моя мама, взрослый человек (в анамнезе: заведующая детсадами, а затем человек, дважды восстановивший бизнес из руин дефолтов) сидит и плачет навзрыд.
Сидит (в укладке, макияже и платье) и плачет навзрыд.
В причёске, макияже и в шпильках – она всегда, а вот навзрыд – редко.
И она плачет так, как плачут, когда потеряно всё. То есть так и не плачут вовсе. Потому что надежда не потеряна никогда.
И я боюсь спросить, потому что боюсь узнать. Но сквозь слёзы она кричит: «Ира, он... ... ...!»
И так – раз восемь. Или пять.
И я перебираю в уме дорогих семье мужчин, с которыми случилось ужасное, непоправимое и прям среди мимоз.
А потом: «Ира, он мне... ... ...»
Ну