Самый страшный момент, когда ты замечаешь, как постарела мама.
вот она молодая и красивая ведёт тебя в 1 класс, а ночами вяжет свитера
на продажу на машинке, потому что в стране перестройка, в университете не
платят и вам нечего есть. звук такой ещё: трррынь, трррынь. всю ночь.
потом ругает тебя за сигареты, за Цоя, за первую пьянку, вы не понимаете друг друга от слова совсем. она так раздражает, что хочется сбежать из дома.
а мама все это время работает и тащит, не забывая ни про свои хобби, ни про то, что ей почти 40 и так хочется оставаться женщиной.
Первая мамина седина, которую ты замечаешь слишком поздно, потому что
все эти годы ты был занят собой и тебе было точно не до мамы, теб
- Мама, ты что?! Что ты делаешь? – Лена чуть не плакала, глядя, как мать выбрасывает из шкафа немудрящие ее пожитки.
Людмила Лаврова
Красное платье в горошек, Ленино любимое, небрежно брошенное на пол, тут же привлекло к себе внимание младшего брата, который сидел на полу. Павлик ухватил край пояса и сунул в рот. – Не надо, Павлуша! Отдай!
- Тряпку пожалела! – Наталья швырнула Ленины джинсы к остальным вещам, и захлопнула шкаф. – Выметайся!
- Да куда, мам? Куда я пойду? Да еще на ночь глядя? Что ты творишь?
- Что хочу - то и творю! Я в своем доме! А тебе здесь не место!
- А я? Разве это и не мой дом тоже?
- Нет, милая моя! Своего у тебя ничего здесь нет! – Наталья взяла на руки сына и вы
– Чем женщину обидели, девушки? Ну-ка, признавайтесь! – бойкая медсестра зашла в палату, строго спросила.
– Так ить и не знаем. Не обижали, вроде, – женщины переглядывались.
Лежали здесь, в палате районного стационара, дамы в возрасте, в основном, с проблемами давления.
– Она уж три дня тут, хорошо все было, а сегодня, прям, выбежала из палаты, – сказала одна из больных.
– Просит перевести ее в другую палату. К доктору приходила. Говорит – не может с вами лежать, – разговорчивая медсестра устанавливала капельницу и делилась.
Все переговаривались тихонько, удивлялись, пожимали плечами. Никто соседку не обижал. Обстановка в палате была доброжелательной. Вечерами подолгу рассказывали о се
-Мишка, я чего зашёл то -
мял кепку в руках отец -
Не подмогнете нам с матерью картоху выкопать?
Стыдоба какая, у всех уже прибрана, а у нас как бельмо на глазу. Мы бы сами. Но у меня артрит прихватил, а матери спину пересекло -
Мишка натягивая сапог, пробурчал -
Ну и куда вы её столько садите? Не голодаете, чай.
Сегодня, бать, не могу, в район еду - Отец хотел сказать что нибудь порезче, но махнул рукой и вышел.
Во дворе схватил вилы и прихрамывая пошёл на огород. Анфиса перетянувшая пуховым платком больную спину, засеменила рядом -
Ну чё, Микола, придут дети? -
Он рявкнул - Ага, жди.
Бери вон ведро и собирай картошку. Народили пятярых, етить их за ногу, а им некогда родителям пом
«Иду! Боже, а женщины-то, женщины! Ни одной старухи! Молодые, жаждущие! Без детей, с детьми, с внуками! Все молодые, идут быстро, обгоняя меня… Позади шепот: – Он! Он! Я узнала! – Да не-ет… – На спор! Он! Узнали. Узнали, черт бы их побрал! Ну да, я ведь вчера играл «Калифорнийскую сюиту»! А позавчера – «Копенгаген»! И ведь неплохо играл, черт возьми! А то, может быть, и по телевизору… Спину прямо держать! И – главное, главное – туман в глаза, внутреннюю углубленность, иллюстрирующую богатство души и – простоту, простоту – да, да, это тоже важно, несмотря ни на что, на популярность и уважение – я прост, прям, доступен… Молодой, румяный, черноглазый, улыбается, забегая вперед, встал передо м
Моей дочери было лет пять. Сижу я в ресторане в центре Москвы, встреча с подругой. Она изливала мне душу, я наливалась кофе, дочь старательно грела уши. Когда изливание души перешло в стадию «мужики — козлины, ухаживать даже не умеют», я, понимая, что дальше пойдет описание процесса в ярких красках, отправила дочь к витрине с пирожными.
Время было обеденное, народу много, и мой общительный ребенок завел светскую беседу со столиком джентльменов. Молодые мужчины были немного обескуражены общительным ребенком, и тут дочь им выдала фразу:
— Дяденьки, а где ваши тетеньки?
Распушив волосы в носу, дяденьки ей отвечают:
— А нет у нас тетенек. Видишь, мы одни в ресторане обедаем.
Диалог уже слуш