Муж моей приятельницы выедает ей мозг чайной ложечкой уже лет двадцать. Сколько их помню, супружница никогда не дотягивала до идеала. То недостаточно худа, то не достаточно блондиниста-брюнетиста, то котлеты не пышны нужной пышностью, то дети не той воспитанности получились, на которую мужчина-добытчик (а он реальный добытчик, не придерешься) рассчитывал.
Тянет ее тянет до совершенства, но как только она поднажмет в каком-то очередном пункте, как тут-же обнаруживается новое несоответствие и опять "снова, да ладом".
Их обоих это вполне устраивает, не осуждения ради завела я этот разговор, просто после очередной беседы с бесконечно совершенствующейся подругой навеяло-вспомнилось.
Еще
«Я безумно люблю Ники и никогда не в силах буду его забыть». Откровения из дневника балерины Матильды Кшесинской». Часть 1. После заключительного спектакля (это был выпускной экзамен Императорского Театрального училища, где училась Матильда Кшесинская) всех участников собрали в большом репетиционном зале. Ученики и ученицы балетного и драматического отделений стояли в длинном ряду, оставшись в тех же костюмах, в которых выступали... Из зала было видно, как из театра вышла царская семья и медленно двигалась в направлении учеников. Во главе шествия выделялась маститая фигура императора Александра III, который шёл под руку с улыбавшейся императрицей Марией Фёдоровной. За ним шёл ещё совершенно
Большой белый пёс шел по кругу. Люди стояли возле церкви и ждали появления священника. В ногах их стояли корзинки, наполненные всякими яствами. Булочками, пирогами и колбасками. Домашнего приготовления. Пёс шёл и смотрел на всё это богатство. Иногда он подходил поближе, не в силах сдержаться. Сглатывал слюну и принюхивался.
Люди отгоняли его, покрикивая и прикрывая приготовленную еду.
За ним шла сука с отвисшими сосками, а рядом с ней. Двое маленьких и худых щенка. Она не подходила близко. Она смотрела на своего добытчика и защитника. Большого белого пса.
Она знала, если ему дадут что-нибудь. Он не станет есть.
Он позовёт их, но.
Люди отгоняли его. Весь длинный ряд. Весь. Все до одного, отка
«А я — Нонка! Нарекли невинное дитя… При чем там была Нонна? Среди казацких хат, кубанских степей разве это имя для вовсе не поэтической девочки с пыльными ногами? Как ни вдалбливала мне мама любовь и память о той девушке Нонне, что приехала когда-то из Москвы комсомольские дела проверять, я все равно ее не полюбила, потому что не видела никогда. Казачки отводили иногда душу, рассказывая с издевкой, как мама понесла меня, запеленутую, в сельсовет, где сидела делопроизводитель — такая же молодая комсомолка. Долго она листала толстую книгу с именами, чтоб по-человечески записать. — Такого нема, Петровна… На Кубани родившую ребенка называли по отчеству, какая б молодая она ни была. Мама,
Я не целуюсь больше в губы, не подпускаю близко к телу. Самоуверенно и грубо имею всех, кого хотела... Я не читаю больше дУши, к своей касаться запрещаю. Во мне восстал характер сучий по своим правилам играю. Я повзрослела, поумнела, стервозна, холодна, коварна. А до любви? Какое дело и без нее живу шикарно. И спросишь ты, что со мной стало, какой вселился в меня бес? Отвечу я: «Любить устала... Пропал к ней всякий интерес.» Мир раньше полон был чудес. теперь сама чудить я стала. И наплевать, с тобой иль без... Я - рулевой! Я - у штурвала!