Екатерина Старыгина

Крик разума: «Да зачем оно тебе надо, хорошо жили же?»

Знакомый внутренний голос? Этот усталый, разумный, такой спокойный и обволакивающий шёпот. Он не кричит, нет. Он ведет беседу как опытный адвокат, который знает все твои слабые места. Ты собираешься прыгнуть с парашютом. Начать учить итальянский. Написать заявление об уходе. Признаться в чувствах. Просто купить билет в один конец. И тут он включается. Разум. Не тот, что сияет и творит, а тот, что отвечает за выживание. Хранитель статус-кво. «Послушай, – говорит он, заваривая чайку здравого смысла. – Давай разберёмся без эмоций. Зачем? Тебе мало проблем? Риск, стресс, неизвестность... А помнишь, как тогда прогорела? Лучше синица в руках. У нас же всё стабильно. Нормально. Жили же как-то до этого? И ничего». И он прав. Абсолютно, железобетонно прав. Мы действительно хорошо жили. Не шиковали, но и не голодали. Не плакали от счастья, но и не рыдали от горя. Мы существовали в этом уютном, предсказуемом коконе серых дней. Без потрясений. Без риска. Без... жизни. Этот голос – не враг. Он сторож. Его задача – охранять покой. Любой ценой. Даже ценой того, чтобы этот покой стал могильным. Он так боится падений, что готов отговорить тебя даже от попытки взлететь. Он предлагает тебе диван вместо горной тропы, сериал вместо нового навыка, тихую обиду вместо сложного разговора. Он торгует твоим потенциалом в обмен на иллюзию безопасности. И самый главный его козырь – это прошлое. «Хорошо же жили!» – и в памяти тут же всплывают самые теплые, обезопасенные картинки. Он не показывает тебе те дни, когда ты с тоской смотрел в окно. Он не напоминает о тихом отчаянии рутины. Он selective memory в чистом виде – хитрый пиарщик, продающий тебе назад твою же посредственность под соусом ностальгии. Так зачем же оно тебе надо? Именно потому, что «хорошо жили» – это не про настоящее. Это про прошлое. А настоящее требует действий. Оно требует роста. Оно требует, чтобы ты почувствовал вкус настоящего риска – не безрассудного, а того, что заставляет кровь бежать быстрее, а глаза – гореть. Чтобы однажды, лет через много, твой внутренний сторож мог сказать: «Ох, и лихачили же мы!» – и устало, но с уважением замолчать.

Крик разума: «Да зачем оно тебе надо, хорошо жили же?»

Знакомый внутренний голос? Этот усталый, разумный, такой спокойный и обволакивающий шёпот. Он не кричит, нет. Он ведет беседу как опытный адвокат, который знает все твои слабые места. Ты собираешься прыгнуть с парашютом. Начать учить итальянский. Написать заявление об уходе. Признаться в чувствах. Просто купить билет в один конец. И тут он включается. Разум. Не тот, что сияет и творит, а тот, что отвечает за выживание. Хранитель статус-кво. «Послушай, – говорит он, заваривая чайку здравого смысла. – Давай разберёмся без эмоций. Зачем? Тебе мало проблем? Риск, стресс, неизвестность... А помнишь, как тогда прогорела? Лучше синица в руках. У нас же всё стабильно. Нормально. Жили же как-то до этого? И ничего». И он прав. Абсолютно, железобетонно прав. Мы действительно хорошо жили. Не шиковали, но и не голодали. Не плакали от счастья, но и не рыдали от горя. Мы существовали в этом уютном, предсказуемом коконе серых дней. Без потрясений. Без риска. Без... жизни. Этот голос – не враг. Он сторож. Его задача – охранять покой. Любой ценой. Даже ценой того, чтобы этот покой стал могильным. Он так боится падений, что готов отговорить тебя даже от попытки взлететь. Он предлагает тебе диван вместо горной тропы, сериал вместо нового навыка, тихую обиду вместо сложного разговора. Он торгует твоим потенциалом в обмен на иллюзию безопасности. И самый главный его козырь – это прошлое. «Хорошо же жили!» – и в памяти тут же всплывают самые теплые, обезопасенные картинки. Он не показывает тебе те дни, когда ты с тоской смотрел в окно. Он не напоминает о тихом отчаянии рутины. Он selective memory в чистом виде – хитрый пиарщик, продающий тебе назад твою же посредственность под соусом ностальгии. Так зачем же оно тебе надо? Именно потому, что «хорошо жили» – это не про настоящее. Это про прошлое. А настоящее требует действий. Оно требует роста. Оно требует, чтобы ты почувствовал вкус настоящего риска – не безрассудного, а того, что заставляет кровь бежать быстрее, а глаза – гореть. Чтобы однажды, лет через много, твой внутренний сторож мог сказать: «Ох, и лихачили же мы!» – и устало, но с уважением замолчать.