В подтверждение правдивости этой истории, приведу два неоспоримых факта: Кошелёва гора в Белогорье есть?

- Есть!
Там живёт меловой гном Фома? - Живёт! - Так шо ж вам ещё надо?
– «Хай йому грэць!» – Иван лихо цыркнул сквозь прореху в зубах и обвел всех строгим взглядом. Добрая дюжина краинских пацанов вольно расположилась на стоптанном и за лето дочиста выгоревшем выгоне. Последние живые травы добирали свой год в теневых местах и на дне Кравченкового ярка, а тут беззаботно прыгали кузнечики, да черные скарабеи катали свои шары из подсушенных зноем давнишних телячьих блинов. Жуки как-то умудрялись не ссориться с муравьями, которые бестолково сновали по невидимым прежде дорогам и, наверное, нехорошо ругали этих странных двуногих, нагло валявшихся на их исконных угодьях. – «Россказуй знову» – потребовал Иван, заметив, что подошли еще трое. Федька прекратил рассматривать цыпки на руках, шмыгнул носом и начал – «А шо? Шли мы под Дидовой горой, никого не трогали…. Только стали в подъем забирать, глянь, а на Краинской купальне базаряне». – Тут члены благородного собрания дружно загалдели, возмущенные неслыханным святотатством. Почувствовав поддержку, ободрился и Федор: «А шо? Двое от воды зашли, остальные от вербы… Потом гнали их до самого Аношкино. Но картуза у Голубятникова мы не брали, он сам утоп, на шо нам той картуз? А шо? В него только квочку сажать, такый глыбокий…» – На этот раз аудитория зашумела одобрительно, незаметно переходя к безудержному веселью. Само собою, в центре внимания оставались участники сражения. – «Я ему как дал! ... И тут я врезал! …. Ха-ха-ха! ... Открываю глаз, а передо мной зад в белом исподнем, ну, чую парфюм не наш, я его зубами… , а нечего в честной драке, свой зад в мою морду сувать … Угага-га!» – И только Иван не улыбался, второй год он работал учеником сапожника и знал почем жизнь. Пока хай пацаны веселятся. Старший Голубятников наверняка спросит с их родителей и за картуз, и за мякоть укушенную. А у дядька Панька рука тяжелая, тот сразу троих будет учить. Оставалась еще надежда, что батьки рассудят по справедливости, небось свое защищали, родовое. Базарянские пацаны почти все из семей зажиточных, ходят в чистом, да в обувках. А если по правде сказать, так они голодранцы, своего ничего не имеют, а то, что на ихней земле находится – принадлежит всем. Взять хочь Дон, хочь луг. А ряды базарные, магазины, чайная и даже храм Преображенский, тоже ведь общие. Сами виноваты, сидели бы в своей школе, учили бы азы да буки, так нет же, обязательно надо на чужое раззявить. Между тем, за буйным весельем, как-то подзабылось, что завтра престольный праздник, и ярмарка с медом, и яблоки, и карусели обещали из Лосево привезти. Под такое дело почти у каждого припасена денежка. Но драка на Молочном озере ставила под сомнение присутствие краинских пацанов на этом празднике жизни. Если побьют на ярмарке, а дома так и так будут пороть, то будет чересчур даже для сыновей дядька Панька. С другой стороны – базарян бояться, в магазины не ходить! А других вариантов-то и не было, тут – «или – или». – «То добрый подарок для Водяного» – сказал Иван, и все принялись обсуждать, что, вообще-то, картуз по своим свойствам, не должен был утопнуть сам по себе. Тут же нашлись свидетели, что таки-да, своими глазами видели, как из воды поднялась зеленая рука, схватила за черный лакированный козырек, и утащила картуз вглыбь. А поскольку, случилось это на самых Крыйдычках, то им сразу поверили, ведь каждый пацан северной половины Белогорья, с мальства знает, что именно там живет Водяной, так как с середины, озеро просматривается в оба конца, а это в хозяйстве не последнее дело. К месту вспомнили рассказы одного старого деда. Часто приходил он к пацанам в ночное. Присаживался к костру, выкладывал к общему столу свои две картофелины, да неизменную луковицу, сразу давая понять, что не на халяву пришел, а на равных правах. Своих лошадей к тому времени у него не было по причине преклонного возраста, но душа никак не хотела с этим мириться. Постелив с под ветру потертый кожушок, старик степенно сушил над огнем окладистую белую бороду да прослушивал все последние новости. Сам он тоже оказался непревзойденным рассказчиком, и пацаны, раскрыв рты, внимали удивительным историям о войне с туркой, о строении неба и даже о том, почему в наших краях не живет Баба-Яга. Но, со временем стали замечать, что гость старательно обходит любые насущные вопросы, связанные с Кошелевой горой и ее хозяином. Никто ни разу не поинтересовался, где он живет, и как его зовут. Приходил в сумерках, и уходил с последним жаром костра. Малый Юрко высказал было предположение – «А не сам ли это Меловой гном к нам приходит?» – Его дружно высмеяли, мал еще в такие вопросы вникать, да и гном, так запросто людям не кажется. Но, однажды, в стороне Белого озера вдруг тревожно заржали кони, и раздался шумный плеск воды. Пацаны дружно вскочили и навострили уши, а старик неторопливо подбросил ветку в огонь, и спокойно сказал – «Водяной балует! Он лошадей не тронет» – Так было положено начало очередной удивительной истории. Оказалось, что Водяной не так прост, как о нем раньше думали. Только тут узнали, что Хозяин Молочного озера часто приходит в село, прикинувшись молодым парубком, при этом всегда одевается по последней моде. Но, природу не скроешь за дорогим прикидом, с левой стороны обязательно мокрило, будь то хоть фрак барина, хоть армяк крестьянский. Чтобы скрыть такую явную улику, в нужные места приходилось подкладывать мочало. Ну, часа на два обычно хватало, а дальше, або тикай, або образ меняй. Очень любит Водяной ярмарки, при этом торгуется, щупает товар, берет на зуб, но никогда, ничего не покупает за исключением выпивки и донской сушеной чехони восковой спелости. Воскресную службу в храме, пережидает где-нибудь в близких лозняках, но самое неприятное для него, когда ярмарка совпадает с престольным праздником. Ждать приходиться дольше, и от этого начинает портиться характер. А выпить он любит!
– «Цыть! Завтра собираемся гуртом на этом же месте! Малышню с собой не брать!» – Иван встал и не торопясь направился до хаты. На следующий день краинские пацаны в полной мере осознали недостатки своего переходного возраста. Чтобы стать свободным человеком, надо было угодить и старому, и малому. С первыми договориться легче, а все эти бесчисленные Маньки, Катьки, Васьки и Петьки постоянно требовали внимания и всегда хотели жрать, пить и писать. Правдами и неправдами приходилось избавляться от такой обузы, пообещав кому леденцового петуха, а кому подзатыльника. Получалось, что поспевали на ярмарку только к концу праздничной литургии, оно и хорошо, люди из храма выйдут, а в толпе затеряться легче. Всю дорогу Иван поучал «необстрелянных» – «Базаряне в кулак свинец закладывают, поэтому носы береги и в ноги ему бросайся сразу по двое. У него рука длинная, в пол замаха бить неудобно, и достанется только жопе» – «Ну, а если укусит?» – с опаской спросил худой и нескладный, как кукурузная былка Антоха. Ответом ему был дружный хохот – «Уга-га-га! Иха-ха-ха! Зубы обломает… Не, они зубы чистят… побрезгуют такой дичью… Газами его отгоняй! Газами!» – Каждый в деталях и красках старался описать такую ситуацию. Не привыкшие к излишнему шуму, курбэчане пожилого веку торопились к плетням. Загребая босыми ногами августовскую пыль, во всю ширину улицы шли краины «на Базарь». Шли с миром, ну, а там, как получится. Кто-то крестился, кто-то плевал вслед, помня еще с прошлой осени разоренную бахчу на нижних огородах. Небо было безоблачным, настроение праздничным, но, на перекрестке от мышутянской грэбли случилась заминка. Сразу два черных кота пересекли путь в пределах броска камня, а один даже мяукнул. Коротко посовещавшись, решили обходить улочками, но в это время впереди торжественно ударили в колокола, извещая народ о завершении литургии. Тут, кто-то кстати вспомнил охранительное заклятье к такому случаю; при переходе любого колдовского места нужно держаться за пуговицу. Пуговицы оказались не у всех, поэтому хватались за чужие. А в ста саженях отсюда жила бабушка Гапка, которая приходилась родственницей чуть ли не половине краин и имела в хозяйстве яблоневый сад. Ну, как не проведать такого человека? Бабушка оказалась дома и благословила каждого большим златолобым яблоком. Мед, еще раньше договорились купить вскладчину, и обязательно в сотах. Сразу от Ковальченковой улочки открывался прямой вид на саму ярмарку, которая всасывала в себя празднично разодетый народ ото всех сторон и краев, только изредка отторгая тех немногих, которые довольствовались на сегодня духовным. Под плетнями уже стояли подводы хуторян, эти, скорее всего приехали не продавать, а покупать. Основная торговля велась на площади и вдоль церковной ограды, там, не затих еще колокольный перезвон, а гармошка при карусели уже заспешила напомнить о мирских и плотских утехах. Ноги сами бежали вперед, и все же Иван задержался напротив круто уходившей в огороды улочки – «От, под теми вербами есть мочажина неглубокая, ее родники питают, потому, даже в самое жаркое лето не высыхает. Если совсем худо будет, тикай все туда. Базаряне нипочем в то место не полезут, они, что пылью, что грязью одинаково брезгуют». Между тем, ярмарка только входила в свою силу и становилась похожа на того мышутянского петуха, который, как всегда проспал в тени Кошелевой горы первый луч солнца, а теперь бестолково суетился и голосил. Появились первые пьяные, но вели себя пока вполне пристойно, других не задирали, к продавцам не цеплялись. Ну, дак еще ж и не полдень. Внутри праздника спешить некуда, пацаны со знанием дела осматривали товары не пытаясь даже торговаться. Правда Васька с Тяпкивки хотел было купить глиняную свистульку, но ему дружно отсоветовали – от дурного свиста деньги пропадают. Задержались у скобяных товаров, подивились огромности задонских арбузов, хотели переходить к рыбным рядам, но, тут прошел слух, что за углом цыгане показывают ученого медведя. Не сговариваясь все рванули туда, и сразу за гарбой горшечника, с разбегу влетели в широкую спину дядька Панька. Он стоял в окружении десятка мужиков с Сагуновского края. Обнажив головы все внимали словам старшего Голубятникова, а тот позволял себе довольно свободные выражения, не без основания полагая, что проповедь не молитва. Сразу стало не до медведя, шоб он сдох. И, казалось, яркое солнце померкло, когда дядько Панько начал заводить руку себе за спину, на ходу сжимая ладонь в кулак. Кулак выразительно качнулся, вселяя тоску в сердца, но, совершенно неожиданно выпрыснул из себя большой палец поднятый вверх. Во всех поколениях этот жест толковался однозначно. Не веря своим глазам, пацаны, как завороженные смотрели на заскорузлое, обкуренное свое счастье, потом разом бросились тикать. Двое или трое врезались в стоявшую на пути гарбу, переложенные соломой горшки не пострадали, зато самому невезучему досталось кончиком батога по жопе. Аж слезу вышибло, он же, зараза, кончик самый болючий. Про медведя сбрехали, поэтому проверили рыбные ряды, потом издаля посмотрели на карусель, но там уже дрались чужие парубки, и хоть те разборки их не касались, решили близко не подходить. А своего неприятеля не видно нигде, наверное, вчерашнее зализывают. Правда, рядом все время подозрительно крутился меньший сынок кожевника Шевцова, но, по сопливости возраста, внимания на него не обращали. Так или иначе, праздник продолжался, а натощак обычно, люди не веселятся. Ближе к обеду продавцы стали сбавлять цену, пришло самое время для грамотного покупателя. Дешево сторговались у знакомого пасечника, которому весной помогали, так он, по старой памяти, еще и лишку положил. Медовые соты заворачивали в широкие листья лопуха, чтоб и снизу не протекало, и сверху оса либо муха не объела. По пути, напротив двухэтажного дома купца Лозового, прикупили медовых пряников, прямо с воза. Гулять, так гулять! – «Ну, теперь мы дома!» –довольно вздохнул Сенька с Богомазивки!» – «До дому, як до Кыеву раком!» – возразил ему Иван, и отпустил болтуну щелбана. Тот аж присел от боли и обиды, потом немного подумал, но, вместо того, чтобы заплакать, вдруг метнулся под телегу и за шиворот потащил оттуда вусмерть перепуганного малого Шевцова. Паренек упирался и визжал до тех пор, пока в дело не вмешался сидевший на возу хуторянин, который перепоясал батогом всех подряд, и правых и виноватых. От неожиданности Сенька ослабил хватку, шпион выскользнул и с ревом помчался по дороге, призывая на помощь брата. – «Тикаемо!» – негромко произнес Иван, и не стесняясь принятого решения, побежал первым. Это потом уже его обогнали все. До Ковальченковой улочки оставалось рукой подать, но тут, из переулка напротив, с криком и гиканьем показалась толпа базарян. – «Ну шо? Попались босяки?» – Первая сшибка была быстротечной и бескровной. С одной стороны оторванный рукав праздничной рубахи, с другой, втоптанный в пыль кусок сотового меда. Потеря товара означала поражение в любом случае, не за тем приходили. Однако, иногда приходиться поступиться малым, дабы сохранить большее, тем более, что к неприятелю спешила подмога уже с другой стороны. Пришлось позорно отступать под свист и улюлюканье преследователей, которые вполне довольствовались ролью победителей и догонять не спешили. Долго еще потом гордились базаряне своей победой, при каждом удобном случае рассказывали о том, как загнали голытьбу в болото. Краины же, гордились искусным маневром, благодаря которому оставили буржуев в дураках. Впрочем, ведь именно так и пишут историю… С разбега проскочили через неширокую мочажину, сплошь покрытую густой желто-зеленой ряской и вконец обессилев, остановились на сухом. Только тут обрели достаточное чувство безопасности, а чуть отдышавшись, стали задирать и корчить рожи в сторону своих врагов. Базаряне в долгу не оставались, но, скоро такая война надоела тем и другим. Тут, кстати, от Преображенского храма ударили в колокол, объявляя обеденный час, и Голубятников с приближенными заспешили к праздничному столу. За ним потянулись остальные. Под Кошелевой горой снова воцарились мир и покой, и только издалека, от Рижанской гребли, доносились звуки гармошки, и чей то пьяный голос, старательно выводил – «Брали русские бригады, галицийские поля, и досталось мне в награду, два дубовых костыля….» – Пацаны двинулись дальше, миновали густые заросли лозняка и вышли на замкнутую полянку, сплошь покрытую шелковистой отавой, может быть даже и от третьего укоса. За частым мелким осинником угадывались крутые склоны Горы, а с левой руки, под корнями огромной вербы, обнаружили еле заметное глазу дрожание воды. Рядом лежал сколок от глиняного горшка, похожий на створку большой ракушки. По всему выходило, что место обжитое, тут и решили трапезничать. Все продукты сначала разделили на количество едоков, затем, по давней краинской традиции, приступили к важному и справедливому обряду. Иван указывал на очередную порцию и спрашивал – «Кому?» – а самый малый, отвернувшись, определял каждому его долю. С этого момента всяк оставался в своей воле– хочь сам поедай, хочь домой уноси. Мед вкусно сочетался с яблоками, пряниками и родниковой водой. Пацаны объедались в свое удовольствие, не забывая при том и отложить что-то в заначку. Дома ждали малые, а подарок от «зайчика», никто не отменял. Обсосанную до горечи вощину, тоже заворачивали в лопушок – зимой этот продукт станет свечкой. Праздник удался на славу. Конечно, можно было бы искупаться в небольшом озерце, размером в квадратный сажень, но вода там оказалась неожиданно холодной. Вряд ли этот крошечный водоем питал родник под вербой, А значит, были другие, скрытые источники. Так или иначе, именно этот вопрос, чуть не привел к междоусобной войне. Сыто отрыгнув и погладив себя по животу, старший из рода Паньковых произнес с видом знатока: «Сразу видно, что это озеро под Водяным!» – и добавил вдогонку – «Вода глыбокая, но стоячая!» – На, что Тарасив Васька возмутился: «Это еще с чего? Под горой вода, значит, эти угодья за Фомой числятся!» – и в доказательство своей правоты, указал на козий горошек, рассыпанный вдоль берега. Оно вроде и так… Любой житель северной половины Белогорья, с мальства знает, что Водяной живет в Молочном озере, и даже на дух не переносит всяческих козлов, гадящих у дверей его дома. Но, старший из Паньковых так просто сдаваться не хотел, и привел свои доказательства – «У Фомы все родники проточные, и выходят с мелового камня!» – Тоже вроде так… Не поспоришь. Общественное мнение крайне переменчиво, и, чтобы окончательно утвердить и закрепить свою победу, он скорчил рожу и обидно пропел – «Ля-ля-ля…правда не твоя!!!» – Василий, сжав кулаки шагнул вперед, тут же младшие Паньки встали по бокам брата. Хвостовка и Богомазивка поднялась за Василя, супротив вышла остальная улица, от Тяпкивки до самой крайней хаты колдуна. Предмет спора уже никого не интересовал, теперь, лицом к лицу стояли свои и чужие. Казалось, драки не миновать, но, вдруг, в той самой тишине, которая обычно бывает перед большой грозой, все отчетливо услышали чей-то храп. Невозможно было определить источник звука, он исходил от древней вербы, осинника и озера одновременно, а тут еще и рябь по воде пошла. Невольно все отступили назад, но природное любопытство все же победило страх. Осторожно, стараясь не шуметь, двинулись вдоль лозняка, и, почти сразу, меж двух огромных лопухов, обнаружили лежащего навзничь мужика. По одежке определили, что человек явно не местный, это то и насторожило. Добротного сукна штаны в полоску заправлены в забрызганные грязью сапоги, но, голенища щегольски собраны в «гармошку». Косоворотка из красного шелку перепоясана не бечевкой, а кожаным наборным ремешком. Опять же борода немецкая, клинышком, у нас такую носят только земский начальник да аптекарь Митропольский. Осмелев, подошли ближе и ахнули – под затылком незнакомца покоился смятый картуз с черным лакированным козырьком, точь-в-точь тот самый, вчера утопший на Молочном озере. – «Быть такого не может!» – упавшим голосом произнес Федька. Тут было над чем подумать. – «Братцы гля!» – изумленно прошептал Мишка Савтырев, хоть все и так уже видели – из кармана незнакомца торчала длинная как сабля сушеная чехонь, а вся левая штанина, в отличие от правой, была влажной, хоть и оставалась под жаркими лучами солнца. Теперь, почти наверняка пацаны знали, кто перед ними, слишком много совпадений. Только малый Юрко засомневался – «Може это вовсе и не Водяной, а просто барина заезжего бес попутал?» – но, на него строго прицыкнули, тут не до глупостей, тут дело серьезное. Кто бы это ни был, он шел к воде, на это явно указывали оставленные в грязи следы. – «К озерцу шел, до хаты!» – уверенно заявил кто-то из Паньковых. – «Як же, як же!» – насмешливо возразил Василий – «От по пути сюда две копанки, да два колодца с журавлями, да будь это сам Водяной, отчего бы он раньше через них не ушел? А родник и озеро под меловым гномом Фомой, не даром там черепок для питья лежит» – Ну, если внимательно подумать, так и то правда! Общественное мнение качнулось в одну сторону, потом в другую, и остановилось ровно по середочке, опять поделив жителей одной улицы на два враждебных лагеря.
Опять предмет спора отходил на второй план, снова лицом к лицу стояли свои и чужие. – «Тпру –у-у-у…» – раздался голос Ивана. – «Щас разберемся! Хто бы это ни был, а шел он к воде! Так?» – «Так!» – согласились все. – «Хочь мужику, хочь Водяному, на такой спэки оставаться вредно. Так?» – «Так!» – «Значит заносим его в холодок к воде, а дальше не наше дело, потому, как праздник до полудня, и у каждого дома есть свои заботы». – Все разом подняли глаза к небу, солнце действительно клонилось в сторону Сагуновского края. Как же быстро пролетело время. За руки, за ноги подхватили спящего, будто комашня дохлого коныка, и дружно потащили его за вербу в тень. Едва успели отойти на сажень, а из кармана незнакомца выпала чехонь. Сунули обратно – через пару шагов опять выпала… Само собою это было знамение, но тогда об этом вовремя не подумали, а если бы и подумали, вряд ли смогли правильно истолковать. Только по прошествии дней, все поняли, но, как всегда, поздно. Таковы превратности судьбы. Груз оказался неожиданно тяжелым и неудобным для перемещения, но не бросать же начатое вполовину дороги. – «Небось пудов шесть живого весу!» – навскидку определил старший из Паньковых и, на этот раз, с ним никто не спорил. Еще два раза отдыхали, а с третьего зашли таки к озеру. – «Заводи ноги к берегу» – скомандовал Иван шедшему сзади Антохе. Тот подвинулся чуть в сторону, и босой пяткой ступил прямо в козий горошек. Ступня поехала вниз по склону и, пытаясь удержаться, Антон уцепился за Федьку, Федька сшиб с ног Степку, а тот в свою очередь упал на Гришку. Конечно, было бы странно, если бы лишенное опоры тело осталось висеть в воздухе, само собою, согласно законам природы оно тоже устремилось вниз. Сначала никто ничего не понял, но, вдруг будто взорвалось озеро, разбросав вокруг миллионы брызг, щедро приправленных тиной да ряской. Оцепенев, все молча смотрели, как исчезают под водой сапоги, собранные в гармошку. Верхняя половинка утопла раньше – она тяжельше. Не успела еще схлынуть третья волна, а озеро забурлило снова и выпростало из своих недр сушеную чехонь. Рыба некоторое время держалась всторчь, словно поплавок из гусиного пера, потом ушла вниз, а вместо нее появилась голова с выпученными от страха глазами и бородкой клинышком. – «Караул! Убивают!» – дурным голосом заверещала голова и дернулась к берегу. Бежали пацаны долго и сосредоточенно. Никто потом даже не вспомнил, как оказались на Низянской улице возле колодца с журавлем, а это вполпути к Сагуновскому краю. Тяжело дыша, вконец обессилев, повалились под терновый куст на огородной меже. Тут только осмотрелись, еще опасались погони. Оказалось, от праздника не осталось ничего – ни меда сотового, ни яблока, даже воска жеванного ни у кого не сохранилось. Троим послабело, они молча отошли до ветру. В другой раз не обошлось бы без насмешек, но сейчас был случай особый. Издалека доносился собачий лай и людские крики, потом все стихло, только проскакал по своим делам урядник, да продолжала рвать душу пьяная гармошка – «Брали русские бригады...». Подошли две тетки с разных сторон, поставили к срубу коромысла с ведрами и завязали разговор – «Кума! А шо оно там под горою случилось?» – «Да шо, шо? Приехал к нашему батюшке брат двоюродный из Воронежу. Такой статный да видный собою, и бородка клинышком, и картуз с козырьком лакированным. Сперва выпивали они с Васей Шевцовым в торговых рядах, потом гостил он у Слюсарева Якова Федоровича, потом посетил купца Лозового, а когда оттуда вышел папироску выкурить, то и загубывся. Кинулись к обеду искать, а его и нету!» – И, оглянувшись кругом, добавила громким шепотом – «Разбойники выкрали и в лозняки утащили!» – «Ой, шо на белом свете твориться…, шо твориться, ой людочки – конец света приходит…» – Запричитала другая кума. – «Отож! А как стали его разбойники убивать, то вырвался он из их рук, и побежал, что было сил к людям. Бежал к людям, а налетел на бычка годовалого, тот с переляку сорвался с привязи и помчался было по дворам, да зацепился веревкой за плетень. А там, с другой стороны, как раз присела баба Приська, ну, ты ж ее знаешь! Не в добрый час присела, придавило ее тем плетнем, начала она кричать, да так, шо все собаки сгавкались, будто на волка. От того овцы Ивана Ивановича поломали кошарю и затоптали огород Ивана Никифоровича, а тот, ты ж его знаешь, в отместку выпустил своих волов на огород Ивана Ивановича. А ты ж знаешь, какие у него волы. Всем волам волы! Сильно расстроился Иван Иванович и пряслом отшиб одному волу рог. Теперь обиделся Иван Никифорович и оглоблей ударил Ивана Ивановича по ребрам. За одного заступились браты, за другого сваты. Оба огорода выбили дочиста, но тут, кто-то потянул из плетня кол, освободив тем бугая, который сразу опрокинул колоду с пчелами. На том все разбежались, а то б до ночи воевали. А разбойники…» – Но не суждено было пацанам узнать дальнейшую судьбу разбойников. Представив себе здоровых мужиков, убегающих от пчел, малый Юрко громко чмыхнул. Тетки враз похватали коромысла с ведрами, и часто оглядываясь, заспешили прочь. – «Не работает значит охранное заклятие с пуговицами… Надо было переулками обходить!» – тяжело вздохнул Антоха, хоть жил он с матерью и батьки у него не было. Но, на следующий день пороли всех… Такие вот превратности судьбы.