Прошло сто лет с тех пор, когда к подножью Кошелёвой горы впервые явился иноземный волшебник Мерлин...

И вот опять... И всё опять закончилось хорошо.
Однажды, в предрассветный час, приснилось Фоме будто пролетавший над Кошелевой горой гусь, оправился золотою монетой. Монета звякнула о вершину, и покатилась вниз к еще спящим хатам, а Фома бежал следом и думал: «Если выпадет орел – то к добру, решка – ко злу!» Золотой выкатился на середину дороги, и остановился на ребре, как вкопанный. Дело было ранней весной, да под пятницу, а такое знамение требовало авторитетного толкования. По всему пока выпадала не дальняя дорога к бабушке Ялэське. А бабушке и самой интересно, небось не каждому сняться золотые червонцы. Выслушала она все внимательно, посоветовалась с сушеным кузнечиком и заявила: «То не к добру, не к худу, то к незваным гостям!» – «Незваный гость хуже татарина!» – проворчал в ответ гном, и обреченно поплелся домой. В трудах и заботах прошел день, за ним другой. Весна не оставляла времени для праздных раздумий, но, уже где-то там, далеко за тридевятью лесами, царский дьяк отложил в сторону лебяжье перо и присыпал готовый текст песком. За другим столом бумагу вложили в конверт, за третьим прихлопнули державной печатью. Почтовый чиновник мельком глянул на адрес – «Белогорье. Кошелева гора.» – и сунул письмо в ящик с надписью – «Дикое поле». – В длинной цепи исторических событий не бывает не нужных звеньев, зато бывают слабые. Опять сработал пресловутый человеческий фактор. Царский гонец вовремя доставил письмо в Дуванку, да поспешил некстати и упал в воду вместе с фирменной сумкой от Почты России. От пережитого душевного расстройства он запил ввиду Кошелевой горы, всего в пяти верстах от адресата. Шло время, Фома давно забыл тот странный сон, да видно никому не суждено изменить однажды предопределенное судьбой. Лето уже дохнуло зноем по склонам горы, убирая оттуда скудную зелень, а степь только входила в колос. Обычно, в такую пору, гном чистил свои водоводы, но, в этот раз его срочно вызвали на поверхность. Гонец с помятым лицом из рук в руки передал ему помятый конверт, облегченно выдохнул буряшным перегаром и был таков. Фома открывал письмо так осторожно, словно боялся порезаться, а вокруг уже народ встревоженный подсобрался. Прошел достоверный слух, что всех мужиков будут забирать на войну, и в задних рядах затужили бабы – «Ой лышенько нам». Тут, волостной писарь громко зачитал адрес, народ понял, что кесарю кесарево, а дела Горы их не касаются. Каждый вдруг вспомнил, что его хата с краю, и все быстро разошлись, оставив Фому наедине с неизвестным. Письмо замокло до такой степени, что поплыли царские чернила и только отдельные слова угадывались скрозь сплошную зеленую плесень. Кликнули волостного писаря да бабушку Ялэську, стали втроем зачищать, вычленять абы смысл улавливать. Еще через три часа у Фомы появилось зыбкое чувство дежавю, вроде все это с ним уже было. Из отдельно стоящих, смазанных букв да расплывчатых слогов составили наконец текст без всякого смыслового содержания – «Едут…, колдуны…, задолбали уже …, падлы…, МИ-6…, бриты…, не царское это дело…, умыть своими силами…» – дальше совсем неразборчиво. А внизу мелким шрифтом про ответственность, и подпись – «Царь». – «Не то инструкция, не то обструкция» – молвила бабушка Ялэська, и добавила вздохнув – «Но встретить надо достойно, ибо, как говорил один русский самодержец– «Гости распускают в чужих землях добрую и худую о нас славу». Гном выругался не по-человечески, и пошел собирать своих. Собрались на вершине горы Степовой, Водяной с Лешим, да от каждого десятка по деду. Стали заново царское письмо перечитывать, да по падежам его склонять, и от того даже белогорские жаворонки на три дня теряли голос, изумленные непривычными оборотами классического суржика. У кого какие мысли были на тот момент, тот такие и думал, но, в одном были едины – царская воля оставалась тайной, а потому решения принимать самим... Представители былинно-фольклорного народа сразу все связали с событием столетней давности, смертные того помнить не могли по понятным причинам, однако ж, хоть у каждого своя судьба и дорога, а Белогорье одно такое на всем белом свете. В суетах сразу не обратили внимание на сохранившийся постскриптум внизу страницы, и прошло еще немало времени, прежде чем знающий грамоте дед Мусий от третьего десятка, зачитал вслух время прибытия незваных гостей. – «Полдень, дня летнего солнцестояния!» – Все разом оборотились к зениту, там, среди быстроногих, вечно куда то спешащих облаков, неподвижно замерло светило. В тот же час, за Кирпичанским поворотом, впервые заметили густой черный дым, настолько тяжелый, что не поднимался даже и вполовину Монастырской горы, а сразу проседал вниз и грязнил бирюзовые воды тихого Дона. – «Чужой пароход идет с Азова!» – объяснил Водяной. – «Они!» – коротко ответил Фома, все с ним сразу согласились и будто осунулась гора в тревоге. Теперь никто, даже при большом желании, не мог повлиять на дальнейшее развитие событий. Пешего ходу напрямки всего-то с полчаса, а по реке чуть подольше будет, и хоть причудливо перекручен этот водоем, он неизбежно приведет к луговому подножью Кошелевой горы. Русло для реки – это судьба. Гулко шлепая колесными плицами, судно медленно, но неумолимо приближалось к своей цели. Серая цапля испуганно присела в густой осоке, старый сом ушел вглыбь, все живое присмирело в донских берегах, и только брызги весело и шумно серебрились под солнечными лучами. Но, вот колеса вспенили воды белогорьевской излучины, и на пустынную прежде палубу вышли несколько человек в черных фраках. Придерживая руками диковинные шляпы, похожие на закопченные котелки, они принялись внимательно осматривать окрестности. Самый важный поднял подзорную трубу, и стеклянное око жадно зашарило по склонам горы. Наши-то, к встрече совсем не готовились, вышли в буднем, от забот частных общей тревогой оторваны. Сначала смутились было, но тут, вперед выступил Горыныч и из хулиганских побуждений показал гостям средний коготь. Все сразу обрели бодрость духа, а Фома вспомнил старинное пророчество из Большой Белой Летописи, гласившее, что через каждые сто лет, всяческие завистники будут пытаться извести Кошелеву гору с белу свету. Там же было написано, что придет время, когда люди будут ставить лайки за фейки, тут гном ничегошеньки не понял, но сами слова ему сильно не понравились. Что ж, ему не в чем было себя упрекнуть, хоть и чувствовал личную ответственность. У Степового один ветер в голове, Водяной в своих берегах обретается, а Леший вне своего хозяйства имеет только совещательный голос, по причине малочисленности лесов в наших краях. Тут не то, чтобы, берег приболотить, или на фарватере отмель намутить – с горы сойти не успевал. Тем временем, пароход выбросил вверх облако седого пара, что-то хрипло закричал, затем круто отработал правым колесом и ткнулся носом в илистый берег. С борта опустили сходни с перилами, и загорелые матросы в шароварах и красных фесках с кисточками принялись выносить из трюма на берег сундуки, ящики, узлы и кошелки, и было тех вещей так много, что, в какой-то момент Водяной озаботился – как бы это луг в Дон не осунулся. Оказалось, того добра раза в три больше, чем мог вместить пароход, а ведь потом еще свели ишака и верблюда. Тот презрительно огляделся вокруг и плюнул в сторону Горы. Тогда и поняли, кто пришел. Время шло, чужие люди продолжали обустраивать свой лагерь и, казалось, не обращали на хозяев никакого внимания. Это немного раздражало… Первый не выдержал Змей Горыныч – «По правилам воинского искусства, вражеский десант полагается сбросить в воду, не давая ему закрепиться» – сказала Ратная голова. – «Не лотоши! Не знаем мы чего интересы державы требуют» – спокойно отвечала бабушка Ялэська и снова оборотила свой внутренний взор к Дону. – «Умный белогорец, если он, конечно, не полный дурак, всегда может отличить мышутянина от базарянина, а семейца от манжарца. Отделим и мы зерна от плевел, а добродетель от коварства». Ближе к вечеру на лугу стал собираться народ. Подходили степенно ото всех улиц и краев, управившись на сегодня с домашними делами и переодевшись в чистое. Бабы щелкали семечки, да жалели верблюда, а молодежь высмеивала и задирала приезжих, однако, издалека. Тогда вниз спустился волостной писарь и доходчиво объяснил, что явились незвано заморские колдуны, а чего хотят, даже сам Царь не знает. Людей как ветром сдуло, и ни одно оконце не светилось в селе в тот вечер. Всю ночь на берегу Дона горели костры, и хоть тянуло свежо сквозняком от всех белогорских краев, вопреки физическим законам, дым стелился против ветру. Первым учуял неладное Степовой и тут же разбудил старую травницу. Та потянула носом и подтвердила – точно, конопляный дух да маковый, да еще от мухомора горелый запах, да еще что-то индейское, чужое. Остаток ночи провели спасая людей от колдовского дурмана. Отводили дым вдоль северного подножья горы, потом продували каждую улицу, каждый двор. А поутру, чуть залучилось за рекой, село проснулось как обычно от крика третьих петухов. Зато, рыбы в Молочном озере спали трое суток подряд. Поговаривали, что первыми проснулись щуки … В то утро случился еще один знаменательный курьез, подаривший надежду нашим, а может даже определивший дальнейший ход событий. То ли от пережитого, то ли от прохлады отсыревшего воздуха, а только бабушка Ялэська маленько икнула…. Ну, мало ли, с кем не бывает? Живой ведь человек. С малых лет, любой житель Белогорья, знает правила оказания первой помощи в таких случаях. Старушка скромно отошла в сторонку, и, не думая о последствиях, вполголоса пробормотала: «Икалка-икалка, пиды до воды – кого встритышь, на того напады» – веками проверенное заклинание сработало и на этот раз, и на берегу Дона неожиданно икнул верблюд. За ним ишак. Не прошло и минуты, а привязчивая патология распространилась на все живое, волею судьбы, оказавшееся возле воды. Простое слово, сказанное в нужный час, большую силу имеет, а слово, имеющее колдовскую природу, в семь раз сильнее. Что-то такое понял и Главный колдун, не владея секретом противоядия, он, продолжая дергаться всем телом, замахал белым флагом в сторону Горы. – «Эге!» – произнес Фома, еще немного подождал, смакуя вкус победы, потом не торопясь стал спускаться вниз. Обе делегации встретились посреди луга. Наши-то, мужского полу все бородатые, а колдуны все как на подбор оказались дочиста бриты, по крайней мере, тут царская грамота не сбрехала. Чужаки, не то, что разговаривать, даже икать вслух уже не могли, только стенали жалобно, ослабленные внутренним неустройством. Обращались к бабушке, безошибочно определив в ней источник поразившего их странного недуга. До той поры не приходилось знахарке лечить иноземцев, ну не считать же в самом деле одноухого Панька, который семь лет прожил в турецком плену, и матерился исключительно на басурманском, из-за чего случались частые недоразумения с соседями. Опять же в своем хозяйстве скандалы, ни баба, ни скотина его не понимали. Мужик и сам был не рад, но, тут ему присоветовали обратиться к Ялэське. Та являлась сторонницей народных методов, завязала Паньку глаза и пустила по двору. Уже на третьем шаге больной влетел в угол хаты и сразу вспомнил нужное слово, ну, а дальше само собою наладилось. А возвратная икалка даже за хворобу не считалась, и лечить ее было в одно удовольствие. Дала бабушка каждому страждущему по глотку чистой родниковой воды, и все как рукой смело. – «Кто такие?» – напустив на себя строгость, спросил Фома – «Дело пытаете, иль от дела лытаете?» – Отвечал ему гость спесиво: «Сто лет назад на этой горе был повержен и публично унижен мой предок (Мерлин такой-то!). Исполняя его предсмертную волю, я (Мерлин такой-то), вызываю тебя Фома на турнир по колдовскому многоборью! Список прилагается…» – сунул бумагу и гордо удалился, оставив белогорцев в растерянности. Нарушил молчание Леший – «Надо было добить!» – и укоризненно покосился на знахарку. Та перевела стрелку на Водяного – «Топить их надо было еще в Азове!». – Водяной прикинулся окунем и начал обвинять людей, но тут вмешался Фома: «Тихо! Нам только гражданской войны не хватало… Будем едины – выстоим и победим! Однако, вызов все же придется принять, хоть и не колдовскою мерою наши труды измерены» – сказал и посмотрел на свои мозолистые ладони. Никто не возразил, и в тот же час стали готовиться к поединку. Место для ристалища выбрали на берегу Молочного озера. Народ оповестили заранее, да к вечернему часу, чтобы, значит, от хозяйских дел не отрывать. Зритель пришел в выходных одежах и расселся по склонам холмов, всегда готовый поддержать своих глоткой, но не более того. Потом долго перечисляли имена и титулы всех участников противной стороны. Оказалось, вся Европа собралась тут. С нашей стороны вышел Фома. Один. Даже без титулов. Первым номером программы объявили превращение навоза в золото, что, по понятным причинам вызвало заметное оживление в народе, чего-чего, а этого добра хватало в каждом дворе. Колдуны наполнили навозом большой котел и развели под ним огонь, время от времени помешивая и добавляя туда снадобья из окованных железом сундуков. Время шло, зрители уже откровенно насмехались, но вдруг, иноземцы опрокинули котел наземь, тем затушив огонь, и в свете ранней луны все увидели блеск золотого слитка. Вздох изумления пронесся среди людей. Кому-то стало плохо, кто-то придвинулся ближе, чтобы ничего не упустить. Двое или трое уже собрались бежать через Казенщину, к своим хлевам, но тут объявили, что каждый желающий может лично убедиться в подлинности золотого слитка. Прикоснуться к чуду желали все. Мужики степенно подходили, обсуждали такое явление да свои перспективы, чья-то баба уже тужила в голос, кляня на чем свет стоит своего дурака, успевшего вывезти под пары весь навоз со двора. Только тогда главный колдун, громко, чтобы слышали все, предложил Фоме повторить опыт. Гном стоял в великом смятении –ничего подобного он не умел. В это время к золоту подошел кузнец Омылян. Он потрогал желтый металл пальцем, понюхал, и со словами: «Говно – оно и есть говно!» – неожиданно бросил его в озеро. Слиток погрузился в воду ровно на столько, насколько ему позволяли его природные органические свойства (между нами говоря, именно в тот вечер родилась известная русская пословица). Народ визжал и плакал от смеха, а благородные европейцы злобно сверкали очами, и, пошептавшись меж собою, объявили ничью и технический перерыв до завтрашнего утра. Всю ночь на берегу Дона гремело, шумело да истошно вопил осел. Непривычные звуки не давали спать бережанам, и тогда впервые прошел слух, что просвещенные европейцы, вопреки своим декларациям, всегда приносят ослов в жертву. Многие не поверили… Всю ночь в обоих штабах шла напряженная работа, а поутру чужаки явились первыми, Фома подзадержался специально, давая людям завершить утрешние заботы. Иноземцы опять привезли на верблюде горы волшебного реквизита, гном снова пришел один. Что поделать, в технологиях мы всегда отставали. Сегодня предстояло состязание с подвохом, уж очень эти хитрецы надеялись снять список со всей округи и положить его на карту. Наши то, в свою очередь приготовились, как могли. Не владея магией, стартовать решили от вековой вербы, той, что росла когда-то между Первой Серединой и Канавой (Сергей Палыч знает.) Соперники долго готовили приборы, подгоняли амуницию, определяли азимут. Все, как на подбор крепкие, поджарые, с военной выправкой. Одним словом – зоологи. Наконец ударили в рынду и, Фома неторопливо двинулся было в сторону Гнилого озера, потом передумал и вернулся, уверенный в своих соратниках. Под светлой кроной творилось что-то невероятное. Целая дюжина молодых здоровых парней бодро бегала вокруг дерева. Время от времени они останавливались, советовались с умными приборами, смотрели на солнце, и, придя к очевидному решению, бежали в обратную сторону, однако ж, не удаляясь от вербы дальше, чем на три сажени. Любое направление неизменно выводило их к месту старта. Бег по кругу, занятие довольно утомительное, а главное, ни на шаг не приближающее к цели. Что-то такое понял и Мерлин (какой-то), он ринулся на выручку, сопровождаемый язвительными замечаниями зрителей. А народ у нас на язычок вострый. Прошел час. Солнце все поднималось, укорачивая тени и высушивая утренние росы. Мерлин (какой-то) уныло брел в хвосте экспедиции, давно потерявшей всякую надежду. А наверху, сидя в густой листве ухохатывался Леший. Однако, здорово, если обыкновенная работа приносит такое удовлетворение. Время от времени он правил траекторию, не выпуская людей за невидимую черту, определенную своей волей в три сажени вокруг. В полдень неприятель выбросил белый флаг. Победа была безоговорочной, но не окончательной. Впереди ждали новые сражения. Едва Фома успел отобедать и смежил веки дабы восстановить нервные клетки, за ним прислали гонца – «Зовут тебя! Колдуны новое испытание придумали!» –Вот ведь неугомонные люди! Но, надо отдать им должное. Пока гном отдыхал по русскому обычаю, они взяли образцы белогорского мела, определили его удельный вес и плотность вод Молочного озера, а теперь нагло ухмыляясь, предлагали перейти на другой берег, не замочив ног. И так дело безвыигрышное, а тут еще и отобедал… Земляки наперебой советовали не вестись на явную провокацию и отказаться сразу, ведь мокрый мел в два раза тяжельше. А тут еще и отобедал! Пока все галдели, убеждая самих себя в своей же правоте, к гному подошел молодой парень и шепнул на ухо одно только слово: «Соглашайся!» – Молодец скрылся в толпе и мало кто обратил внимание, что с левой полы его кафтана немного мокрит. Фома подходил к воде, будто к эшафоту. Сотни пар глаз сочувственно смотрели, сотни человеческих душ сопереживали. Зажмурившись, он сделал первый, самый трудный шаг. Все так и ахнули – вода держала! Рядом плеснула красноперка, цвели кувшинки, проплыл по своим делам ужик – значит, вода находилась в своем естественном природном состоянии. Фома сделал еще один шаг, потом еще. Так дошел он до середины и там остановился. Вдруг из воды раздалось сердитое шипение: «Да иди уже быстрее, каменюка ты бессердечная. Тяжело ведь тебя держать!» – Водяной опять подставил свою перепончатую лапу под следующий шаг друга. Возвращался Фома тем же путем, теперь быстро и уверенно, чуть только замочив подошвы. Хотели его качать, но не любят этого гномы, а тут еще и отобедал … Тогда казалось, вот она – виктория!!! Но, восторженные крики смолкли, едва увидели приготовления соперников. А те выбрали из своих рядов самого малого да худого, (что уже противоречило принципам фейр плей). Закрепили на его шее дутый бычий пузырь, а к спине привязали пропеллер. Затем объявили, что их представитель может пересекать любой водоем, сколько захочет раз в обе стороны, при этом, даже не касаясь воды. Признаться, народ был несколько разочарован, от иноземцев ждали большего. Веками жили своим трудом и умением, но, с самого мальства твердо знали и верили, что хорошо там, где нас нет. А сейчас, будто мечту украли. Ничем мы, оказывается не хуже, а то, что семечки «плюхаем», так ведь не от бескультурья, а следуя народным традициям. Тут, Главный Колдун дернул за веревку, и воздух вокруг, до того насыщенный ароматами степи, леса и луга, наполнился непрерывным грохотом и смрадом сгоревшего керосина. Представитель закордонной цивилизации завис над водой в нескольких дюймах, затем плавно заскользил в сторону противоположного берега. То, что случилось дальше, не мог бы предсказать даже сам Мерлин (какой-то там). Любой мышутянин или краин знает, что при тихой погоде, кристально чистое Молочное озеро зеркально отражает в себе глубокое небо и, даже местные птицы часто ошибаются, и вместо полета к облакам, падают в воду. Чужой человек вырос при туманных болотах, поэтому, обнаружив летящие облака под собой, совершенно растерялся. С криками – «Где небо? Где небо?» – он в отчаянии кружил над самой серединой озера. Любой мышутянин или краин знает, что в таких случаях крайне опасно впадать в панику, надо просто оборотиться к облакам, сделать глубокий вдох, а затем сильно плюнуть. Если плевок возвратиться на ваше лицо, значит вы смотрите в настоящее небо, а под затылком, его зеркальное отражение. – «Там, где верх» – отвечали ему с берега. Рев мотора глушил голоса, но парень понял. Он добавил обороты двигателя и с плеском ушел в воду. От удара сломался пропеллер, одним концом проткнул спасательный пузырь, а другим разрубил надвое клешню рака, случайно оказавшегося не в том месте не в тот час. Поднялась страшная суматоха. Молодежь ринулась к месту катастрофы вплавь, те, кто постарше отвязывали лодку, европейцы убеждали тех и других, что этого делать не обязательно, так, как у Джона есть страховка. Наши успевали отвечать, что озеру три миллиона лет, наполняется оно чистыми водами через ископаемые фильтры, и всякой гадостью вроде вашего Джона даже раки побрезгуют. По этой же причине утопающего не принял Водяной, вытолкал его на белый свет, а тут уже люди подхватили. И в этот раз колдуны позорно бежали прочь, на ходу выкрикивая угрозы. Вслед улюлюкали и свистели пацаны, а взрослые задумчиво качали головами: «Не угомонится битый немец, опять что-нибудь придумает». Тут вперед выступил Степовой: «Братья мои! Каждый из вас сделал все, что мог. Пришла моя очередь!» – сказал так и ушел. Тихо-тихо стало вокруг, даже облака в небе замерли в пол пути. А ближе к ночи разразилась буря, какой и старики не помнили. Сильный ветер, гроза, дождь, град, прошли поймой Дона, лишь краешком зацепив бережанские огороды. Утро проснулось, как ни в чем не бывало, в обычное свое время, принеся в новый день обычные свои заботы. Ничто больше не напоминало о незваных гостях. Думали сначала, не готовят ли обманом новую пакость, но тут дали знать, что видели их пароход уже в Дарданеллах. Все обрадовались, и только бабушка Ялэська вздохнула: «Через сто лет придут снова…» – Людям свойственно забывать прошлое, но это пророчество осталось в Большой Белой Летописи Белогорья, которая хранится в Кошелевой горе.
Так закончилась эта невыдуманная история. От себя, лишь добавлю, что с легкого языка знахарки, бритых иноземцев прозвали бриттами, а их мокрый остров – Британией. Раки в озере вдруг обнаружили, что не было бы счастья, да несчастье помогло, а жить с раздвоенной клешней, гораздо удобней, но по простоте русской широкой натуры разнесли это по миру, не догадались даже оформить патент. Остальные участники колдовского турнира до сих пор считают, что просто делали свою работу, каждый на своем месте. Вот и все. Если остались вопросы, обращайтесь к меловому гному Фоме, живущему в Кошелевой горе.