Предыдущая публикация
Навсегда запомнила двух женщин в буфете Консерватории.
Очень пожилые, в темных платьях — потертых, состарившихся с таким же достоинством, что и они сами. У одной под горлом камея, на плечах шаль, связанная крючком. У другой – гребень. Не гребешок, а гребень из слоновой кости в седых волосах. 90-е, зима, холод, бокал шампанского в буфете — по цене трех бутылок. И вот они берут себе по этому бокалу шампанского, отходят в сторонку и смакуют. И ведут беседу, со знанием дела обсуждая достоинства и огрехи исполнения…
— Интерпретация чересчур уж смелая!
— А мне кажется, эта музыка давно нуждалась в том, чтобы с нее стряхнули «пыль веков!»
Скорей всего, дома на гречке сидели. Но в консерватории пили шампанское. Потому что так принято. Потому что для них этот поход — торжественное событие. Раньше таких старушек в театрах было много. Сейчас почти не видно.
Как-то с детства за словом ОПЕРА у меня закрепилась ассоциация с фильмом «Война и мир», когда Курагин-Лановой соблазняет Наташу, смотрит на нее снизу, из партера, так и зыркает своими бесстыдными темными очами. Ложи блещут, декольте, лорнеты, веера, бриллианты, локоны, эполеты, красный бархат, золотая лепка… Специально я об этом не думала, но так до сих пор и представляла оперу.
И когда первый раз туда собиралась — это было недавно, переживала, что у меня нет вечернего наряда. Надела самые большие сережки, пришла в театр и сразу у зеркала столкнулась с парнем в зеленых кроссовках и красном поло Lacoste. Штанишки такие — тоже полуспортивные. И ничего. Пошел, сел в третий ряд. Никто его не остановил. Мне казалось, должны.
Еще мне казалось, что все вокруг завсегдатаи и наизусть помнят сюжет, арии, музыку, слова, как профессор Преображенский, который ездил послушать дуэт: "сегодня в Большом — «Аида». А я давно не слышал. Люблю… Помните? Дуэт… тари-ра-рим". И что по мне будет видно, что я всего этого не знаю. Изучила старую мамину книгу «100 опер», потому что ладно «Евгений Онегин», там понятно, что происходит, но вот «Набукко» я даже приблизительно не представляла о чем. В общем, подготовилась, настроилась на встречу с прекрасным, а дедушка, сидевший рядом на «Набукко» в театре Станиславского, почти непрерывно делал себе точечный массаж носа. Сопел страшно. Фыркал и толкался.
А когда ходила в «Геликон», как раз на «Евгения Онегина», так передо мной сидели тетеньки, которые во время сцены дуэли достали, шурша пакетами, фруктовое пюре «Агушка» в вакуумной упаковке и посасывали его. Они, конечно, пытались подавить хлюпание, но им не очень-то удавалось. Девушка справа во втором акте плотно спала. Сползла в кресле, вытянула ножки, накрылась кофтой и спала. Группа школьников периодически гудела, переговариваясь, как в классе, когда учитель выходит за дверь.
/.../ Мужчина и женщина на входе в зал:
— Ты глянь – аншлаг!
— Ходят люди в оперу – не то что мы с тобой, сидим у телевизора, как отсталые.
Тетки во втором ряду:
— Нина, ты меня разбуди, если усну.
— Тут такой сюжет, что не уснешь!
— Я себя знаю – могу и захрапеть…
Две девушки озираются по сторонам:
— Смотри, какая кладка хорошая!
— Дааа, кирпичик к кирпичику.
/.../Начался спектакль. С первых секунд – от сцены невозможно отвести глаз, напряжение невероятное, солисты творят чудеса – поют сложнейшие партии из положения лежа, сидя, полусидя, полулежа… Декорации под стать Шостаковичу — рушат шаблоны, настраивают на трагедию, в хоре каждый играет, будто он солист. Грандиозно, ошеломляюще.
Свёкр Катерины Измайловой, Борис Тимофеевич, поет:
— Баба здоровая, а мужика нету…
Сзади кто-то громко замечает:
— Да тут ползала таких сидит! (хихиканье)
Действие разворачивается, отношения, характеры, события развиваются стремительно. И каждый из героев находит поддержку у зрителей, которые явно были не в курсе сюжета и теперь неприятно поражены его убийственными поворотами. Мнения моих соседей разделяются.
Вот Катерина Измайлова впервые обнимается с Сергеем, и женщина слева вскрикивает:
— Ох, свекр идет! Я прямо волнуюсь! Сейчас он ее, бедную…
Вот свекор застает Катерину в объятиях Сергея. Мы тут же узнаем, что по этому поводу думает Нина из второго ряда, соседка которой боялась заснуть:
— Ну вот так ей и надо, шалаве!
Девушка слева зашептала на ухо подруге, пытаясь перешептать оркестр:
— Лучше б тот, который свекр, Сергея играл. Видный такой мужчина, да?… На любовника тянет!
— И не старый совсем. Ну все уж – отравила она его, видать.
После слов Катерины, обращенных к Сергею «Целуй же меня, целуй, целуй» высказалась сама не уснувшая Нина:
— Да он уже замучился с ней целоваться без конца.
— Устал, бедняжка…
Следующая публикация
Нет комментариев