Вернись, всё прощу...

Они до преклонных лет ходили вместе даже в магазин за хлебом. Изредка можно было увидеть ее или его в одиночестве.
А началось всё в 1939 году, когда Фёдор и Катерина поженились. По любви, по общему согласию. И сами рады, и родители довольны. Дочка у них родилась. Жить бы да жить, но перешла дорогу красивая и отчаянная Клавдия. Такой заводной певуньи в селе еще поискать надо. И нашло на Федора будто затмение, как в тумане, пошел он за Клавой, семью бросил, будто и не было ничего до этого. Помогал, конечно, потому как дитё растет.
Событие в те времена, да еще в селе, незамеченным не осталось: все односельчане осуждали Федора и Клавдию. И за углами шептались, и в глаза говорили. А они ничего и никого вокруг не замечали.
Катерина ходила, не глядя в их сторону, с людьми здоровалась, разговоров не вела и не улыбалась, - одним словом, как тень ходила.
- Ну ты хоть слово ему скажи, - просила мать.
- Не скажу, нет у меня слов на него, - отвечала Катя.
И неизвестно, как бы оно дальше сложилось, но летом 1941 ушел Федор на фронт, как и многие его односельчане. Поредели улицы, меньше смеха, больше горя. Да еще труд с утра до ночи, и женщины на тяжелой работе мужчин заменили.
Самый долгожданный человек на улицах села теперь почтальон. Почтальоншу ждали и одновременно боялись, что она там принесет в своей сумке, какую весточку.
Федор всю войну слал письма матери и Клавдии. В своих письмах мать Федора извещала, как живет его бывшая жена Катерина с дочкой Машенькой. И Федор на войне многое переосмыслил и понял, что сильно обидел свою первую жену, когда так легко переметнулся к другой. И порывался написать, да стыдно было, в памяти остался осуждающий взгляд Катерины. И взгляд этот, как стена был, взглянешь на нее и упрешься будто в стену, никакой надежды на прощение. Так и не написал он, только у матери спрашивал, как там дочка, как Катя поживает.
И вот в феврале сорок пятого пришла Клавдии похоронка на Федора. Звонкоголосая Клава завопила на всё село. Горько ей было, что только успели перед войной сойтись, да пожить не случилось - ушел муж на фронт… Кабы вернулся, деток нарожала, жили бы, не тужили…
Кого не встретит Клавдия, рассказывает о своем горе и плачет. Так весь месяц и проплакала, а потом замолчала – как отрезала. Не вернешь Федора.
И только Катя – бывшая жена Федора - ни слезинки не проронила, а только говорила всем: «Живой он. Пусть вернется, - все прощу».
Изменилась она так, что впору подумаешь: уж не тронулась ли умом. Вот же извещение официальное пришло, Клавдия вон как выла, оплакивала его, а теперь смирилась. А Катерина ходит с улыбкой на лице и говорит, что жив Федор. Как же так? Когда жив был, слышать он нем не хотела, ходила с каменным лицом, а теперь, когда пал на поле брани, с улыбкой о нем говорит.
Три месяца прошло. Клавдия давно смирилась с гибелью мужа. А люди судачили: «Увела чужого мужика, а он ей все равно не достался, на фронте погиб».
Конечно, может и жестоки людские пересуды, но в этом случае, отчасти, правы односельчане.
И только Катерина часто ходила за околицу, держа за руку подросшую дочку, и смотрела вдаль, надеясь, что какая-нибудь попутка привезет ей мужа живым. А то может какая-нибудь подвода проедет мимо, а в ней Федор… с техникой-то сложно было, на лошадушках всё вывозили.
Свекровь ее Агафия Андреевна не выдержала и спросила, глядя как Катерина, не веря в гибель Федора, ждет его: - А если и правда жив Феденька... что тогда?
В глазах у Кати надежда появилась, ответила она, как выдохнула: - Всё прощу, лишь бы вернулся!
И пошла Агафья в раздумьях, и с того дня всем, кто скажет на Катю «умом тронулась», отпор давала.
В мае сорок пятого стояла Катя также за околицей. В клубах пыли показалась полуторка, потом свернула на другую дорогу, но прежде чем ехать дальше, остановилась и высадила пассажира. Мужчина долго выбирался из кузова, а потом, тяжело хромая, пошел в сторону села. Катя кинулась на встречу, сердцем почувствовала: Федор это.
Никто не знает, как прошла их встреча, что они говорили друг другу, но домой пошли вместе: Федор, Катя и дочка Машенька.
Никуда не заходя, сразу вошел он под крышу дома, где жил когда-то с Катей, где родилась их дочка. Успел только вещмешок бросить, и так же , не раздеваясь, пошли они всей семьей к матери, пусть порадуется, что сын живым вернулся.
А уж потом к Клавдии пошел. Один. Люди говорили, прощения просил у нее. За все просил: за то, что перед войной ее обнадежил, за то, что похоронка на него пришла, даже за то, что жив остался – даже за это просил. И за то, что возвращается к своей первой семье – попросил прощения. Сказал, что оттуда ему виднее было, кто на самом деле дорог и кого сильнее всех обидел.
Так Федор остался с Катей.
Похоронка на него пришла ошибочно, поторопились видно. А он как раз в госпитале лечился. Как только оклемался, письмо отправил жене Клавдии и матери своей. А потом еще одно письмо написал Катерине, извещал, что жив и прощения попросил в том письме.
Не надеялся, что простит его Катя, а когда на попутке приехал, то первой, кого увидел, была Катерина с дочкой.
Ну а письма те, что из госпиталя отправлял, запоздали: пришли уже после возвращения Федора. Да и ладно, может так оно и лучше.
Никто и никогда не слышал, чтобы ругались они, или упрекала Катерина мужа своего в довоенной измене. Прожили всю жизнь, друг дружке во всем помогая, еще двоих деток нажили. А Клавдия, еще молодая и красивая тогда, нашла себе жениха, замуж вышла. А уж простила она Федора или нет – неизвестно.
Татьяна Викторова