После того, как ты предал меня,
Я никого полюбить не могу.
Пусто в душе без былого огня –
Трепетно в ней я себя берегу.
Не разрешаю душе расслабляться –
В душу ко мне теперь трудно пробраться.
Там проржавевший у входа замок,
Заперта дверь и забор без прорешин.
Я никого не впущу на порог –
В душу ко мне твой визит безуспешен.
После того, как ты предал меня,
Я никого полюбить не могу.
Зря ты приходишь ключами звеня –
Ржавый замок я открыть не смогу.
ОНА:
Когда мне будет восемьдесят пять,
Когда начну я тапочки терять,
В бульоне размягчать кусочки хлеба,
Вязать излишне длинные шарфы,
Ходить, держась за стены и шкафы,
И долго-долго вглядываться в небо,
Когда все женское,
Что мне сейчас дано,
Истратится и станет все равно -
Уснуть, проснуться, или не проснуться.
Из виданного на своем веку
Я бережно твой образ извлеку,
И чуть заметно губы улыбнутся.
ОН:
Когда мне будет восемьдесят пять,
По дому буду твои тапочки искать,
Ворчать на то, что трудно мне сгибаться,
Носить какие-то нелепые шарфы
Из тех, что для меня связала ты.
А утром, просыпаясь до рассвета,
Прислушаюсь к дыханью твоему,
Вдруг улыбнусь и тихо обниму.
Когд
Я просила любви у Бога.
На всю жизнь, до волос седых.
Пусть чуть-чуть, пусть совсем немного,
Только чтобы была на двоих.
Хочешь? На! Но зачем чуть-чуть?
Я тебе ее много дам!
Выбирай, с кем в ней хочешь тонуть,
И дели ее пополам.
Я пыталась ее делить…
Я пыталась ее отдать…
Я хотела ее дарить,
И ее же взамен получать.
Но секрет я один не знала,
От любви выбиваясь из сил.
Я тому ее отдавала,
Кто у Бога о ней не просил…
Как хорошо, когда у всех детей есть папы. И не болит ни за кого душа. Как здорово, что папа любит маму, всё остальное — просто суета. Всё остальное купим, если будут деньги! Не будет их — руками создадим! Но очень важно, чтобы жили в счастье дети... И выросли хорошими людьми!