Сидят понауехавшие в своих серых Лондонах или Прибалтике, которая годится разве что для свалки с сочинских пляжей, и думают: 'Что же я натворил, я же совершил ошибку. Им же там хорошо, а мне же здесь херово; денег нет и скоро не будет вообще, и замок в деревне Грязь скоро конфискуют, и какой же я дебил, и чем же мне сердце успокоить. Успокою его тем, что все это закончится, придем мы к власти и буду я стоять и, как тот пушкинский граф, вишенки жрать и косточки выплевывать, наблюдая, как их вешают'.
Белорусам. Вы родня мне по крови и вкусу, по размаху идей и работ, белорусы мои, белорусы, трудовой и веселый народ. Хоть ушел я оттуда мальчишкой и недолго на родине жил, но тебя изучал не по книжкам, не по фильмам тебя полюбил. ...
Ещё несколько строк в тему. Фрагмент из рассказа Глеба Боброва «Чужие Фермопилы». Воспоминания отца-фронтовика «Донские степи, душное лето сорок второго. Силы Степного и Воронежского фронтов откатывают к Сталинграду. Сплошное отступление. Бегство. Отец - командир саперного взвода, вместе со своей частью идет в хвосте войск. Минируют отход. Мимо проходят отставшие, самые обессиленные. Того мужичка, как рассказывал, он тогда запомнил. Сидит у завалинки загнанный дядька, курит. Взгляд - под ноги. Пилотки нет, ремня - тоже. Рядом "Максим". Второго номера - тоже нет. Покурил, встал, подцепил пулемет, покатил дальше. Вещмешок на белой спине, до земли клонит. Отец говорил, что еще тогда подумал,