«Бабушка уже в маразме, подпишет всё», — услышала я шепот внучки. Она не знала, что я притворяюсь, чтобы узнать, кто из них предатель...
Запах чужого резкого парфюма ударил в нос раньше, чем я услышала шепот. Въедливый, как пятно от вина на фамильной скатерти. — Она подпишет всё, не волнуйся, — донеслось из коридора. Голос внучки Киры, тихий и деловитый. — Бабуля уже не соображает, ей что воля, что неволя — всё едино. Я сидела в своем старом кресле, глядя в окно невидящим взглядом. Для них я была лишь телом, оболочкой, доживающей свой век. Пустой сосуд. Евгения Валентиновна Орлова, вдова профессора Орлова, превратилась для них в «бабулю». Они не знали, что я просто надела маску. И ношу ее уже месяц, с тех самых пор, как открыла глаза в больничной палате после инсульта и увидела их алчные, оценивающие взгляды. Взгляды не на меня, а сквозь меня — на стены, на мебель, на мое будущее наследство. Они не догадывались, что мой разум остер, как скальпель хирурга. Болезнь сковала тело, но отточила мысль. — Евгения Валентиновна, вот, мы к вам, — в комнату вплыл сын, Игорь Алексеевич Орлов. От него всегда пахло больницей, стериль