«Я – старшеклассница, закончила девять классов.

Что мне дала школа? Я вот сравниваю с образованием Джейн Эйр и героинь других романов – эти девушки умеют всё: культурно разговаривать, вести себя в обществе, за столом. Умеют хорошо рисовать, вышивать, играть на музыкальном инструменте. Знают иностранный язык.
Что умею я? У нас были уроки труда, но я не умею шить. У нас были уроки музыки, но я не знаю даже музыкальной азбуки. У нас были уроки рисования, но я не умею хорошо рисовать. У нас есть уроки французского, но я не знаю так хорошо этот язык, чтобы читать или говорить на нём. Я не умею танцевать. Я не умею пользовать столовыми приборами (в столовую у нас в школе галопом бегут). Я не могу в обществе свободно говорить о литературе, о музыке, об искусстве. Вы подумаете, что я неуч. Нет. Я хорошистка. Имею четвёрки и пятёрки. Но почти все мы такая серость.
Я не знаю, что я могу предложить. Но я бы не такое хотела получить образование. Я поступлю в институт, но и после его окончания получу диплом – кусочек бумаги и всё».
Это письмо интересно не только как эмоциональный документ эпохи. Оно поднимает более широкий вопрос: чему на самом деле учила советская школа, особенно в гуманитарной сфере? Формально — всему. На практике — часто ничему, кроме умения соответствовать постоянно меняющейся «генеральной линии».
Можно ли считать это письмо частным случаем? Или оно отражает системную проблему — разрыв между декларируемыми целями и реальным содержанием образования? И если да — то насколько этот разрыв был следствием идеологии, а насколько — организационных и кадровых ограничений?
В контексте обсуждения советского периода это письмо — не обвинение и не оправдание. Это материал для размышления. О том, как формировалась личность в условиях всеобуча. О том, что считалось «успехом» и что — «серостью». О том, как система, стремившаяся к универсальности, могла порождать ощущение внутренней пустоты.
Текст письма приведён по следующему источнику: alex-vergin.livejournal.com/533130.htm ...