Берегиня Григорий Родственников На работе у Ивана Затерина был завал. Предновогодняя суматоха только добавляла лишних хлопот. Поэтому, получив от бабули странное смс, решил, что это чей-то дурацкий розыгрыш. Иван чертыхнулся и ещё раз перечитал сообщение: «Ванечка, приезжай. Во вторник ухожу». «Куда ухожу? – удивился Затерин. – И почему во вторник?» Потом смутная догадка неприятно кольнула сердце. Может, ошибка? Да и не умела бабуля смс-ки набивать. Но это образное словечко «ухожу» уж очень в духе Прасковьи Олеговны. Да и телефон её. Иван набрал номер бабушки. Длинные гудки и фраза на английском не удивили. Сроду она трубку не брала. Что же там случилось? Во вторник? А сегодня у нас понедельник… Затерин непечатно выругался и швырнул в ящик письменного стола незаконченный отчёт. Всё равно работать не сможет. Если бабуля сказала «ухожу», значит, так и есть. Прасковья Олеговна обладала каким-то мистическим умением знать наперёд, что должно произойти. Её необъяснимый дар заглядывать в грядущее даже немного пугал. А потому Иван решительно направился в кабинет шефа. – Владимир Сергеевич, тут такое дело. Мне срочно уехать надо. По семейным обстоятельствам. Отчёт я почти доделал. Вернусь – наверстаю. Начальник неодобрительно хмыкнул, побарабанил пальцами по столешнице и, не глядя на Ивана, буркнул: – Надо, так надо. Надеюсь, не подведёшь. – Не подведу! Спасибо! У самой двери Затерин едва не столкнулся с Крысовым. Вот уж говорящая фамилия. Юрочка действительно походил на крысу, юркий, шустрый, с длинным подвижным носом, с угодливой улыбочкой на тонких бледных губах, с прилизанными волосиками неопределённого серого цвета. Вот и сейчас, не иначе, подслушивал. Иван знал: Крысов только и ждёт удобного случая, чтобы занять его место. – Куда это ты собрался? – Юрочка подозрительно уставился на коллегу пронзительными тёмными глазками, похожими на чёрные маслины. – По делам. Срочно. – В разгар рабочего дня? – Крысов озабоченно поцокал языком. – Нехорошо это, Ваня. Мы как на фронте, каждый человек на счету. А ты дезертируешь… – Я спокоен за производство, когда на посту такие люди, как Юрочка Крысов, – с пафосом произнёс Иван и похлопал его по плечу. – Шути, шути, – прокричал ему вслед Крысов и тихо добавил шёпотом: – дошутишься, сука. Пробок на удивление не было, и Иван добрался до деревни за неполные три часа. Вот и знакомый зелёный заборчик, за ним уютный домик, из трубы вьётся дымок. Охваченный нехорошим предчувствием, Затерин выскочил из машины и бегом помчался к дому, утопая в высоких сугробах. Пинком распахнул калитку и едва не сшиб большого чёрного петуха, важно прогуливающегося по вычищенному от снега дворику. Петух шарахнулся в сторону, недовольно закудахтали куры, а Иван взбежал по ступенькам и распахнул дверь. – Ванечка! Внучок! – Прасковья Олеговна взмахнула сухонькими ручками и бросилась к нему в объятия. Обнимая пожилую женщину, Иван незаметно перевёл дух. «Жива! Слава Богу!». Ноги от переживаний стали ватными. Поцеловав бабушку в щёку, Иван поспешил сесть на стул. – Ты чего прямо в пальто? – улыбалась та. – Раздевайся, чай пить будем. – Погоди. Дай в себя приду. – А чего так торопился? Я же сказала, во вторник ухожу. Затерин нахмурился: – Это шутка? На умирающую ты не тянешь. Знаешь, сколько у меня сейчас дел на работе? А мне пришлось всё бросить и приехать. – Работа, Ванечка, никуда не уйдёт, – вздохнула Прасковья Олеговна. – Один ты у меня внучок любимый. Другие племянники про меня и не вспоминают. Как же мне, уходя, тебя без благословения и помощи оставить? – Ты действительно собралась помирать? – Иван недоверчиво хмыкнул. – А как же, родненький, как чёрный петух пропоёт – так и уйду… – Да глупости это, бабуль! – начал злиться Затерин, но, поймав укоризненный взгляд женщины, стушевался и буркнул: – Пойду зарежу твоего глупого петуха, и никто не пропоёт. И вообще, чего у тебя куры на морозе гуляют? Они же перемёрзнут. – У нас зимы сейчас тёплые, европейские, – улыбнулась Прасковья Олеговна, – им погулять на свежем воздухе пользительно. Через часок загоню. А петух мой зажиточный. Тут вчерась один городской приезжал, золотые горы мне за него сулил. Только нутро у него чёрное было, чернее, чем хвост у моего кочета. Отказала. Иван снял пальто и шапку, повесил на вешалку. С тоской огляделся. Если бабуля права, то видит он эту знакомую с детства комнату в последний раз. Если бабушки не станет, то и дом этот ему ни к чему. – А ведь ты продашь мой дом, – словно подслушав его мысли, сказала Прасковья Олеговна. – Знаю, продашь. Я не против. Вы, городские, любите дома, чтобы до небес. Скучно тебе здесь будет. Надеюсь, Игнату повезёт с новыми жильцами… Иван помнил, что Игнатом бабушка величает домового. Тут у неё живности богато. Ещё банник был, Матвей, и прочие полезные духи. Затерин вымученно рассмеялся: – А ты Игната со мной отправь. Как там у Горького было? Лапоть бросить и сказать: «вот тебе сани – поезжай с нами». Бабушка печально вздохнула: – Не уходит хозяин из дома. Да и не поедет он в многоэтажку. Пустое это. Анку пошлю, она за тобой присмотрит. – Анку? – поразился Иван. – Это куклу, что ли? – Её, – ласково улыбнулась женщина, подошла к дальней стене и взяла с полки под божницей самодельную куклу. – Она за любимым внучком присмотрит. – Да как она присмотрит? Ей смотреть нечем. Действительно, у куклы не было глаз. Этот факт поражал Ивана с самого детства. Просто круглая тряпочная голова в белом платке. Однажды маленький Ванька вооружился фломастерами и решил нарисовать игрушке глаза. Схватил Анку в охапку, положил на стол и… словно вспышка молнии ударила в лицо. Прасковья Олеговна прибежала на рёв внука. Тот сидел под столом и дрожал. Женщина сразу обо всё догадалась. Аккуратно вернула куклу на место, а Ване строго сказала: «Это тебе наука. Не бери чужое без спроса». С тех пор Ванька стал бояться тряпичную куклу. Ему казалось, что слепая игрушка постоянно следит за ним. Да и бабушка объяснила, что Берегине глаза ни к чему, она душой видит. Постепенно детские страхи прошли, но неприятный осадок остался. Прасковья Олеговна бережно вложила куклу в руки внука: – Береги Анку, и она тебя беречь будет. Платьице время от времени стирай. Это её дом, а дом нужно в чистоте содержать. Затерин вертел в руках куклу, гладил пальцами кружевной передничек, а сам думал: «Выброшу по дороге этот хлам». Бабушка дала ему пластиковый пакет: – Сюда Анку положи. Иван хотел сунуть игрушку головой вниз, но, уловив неодобрение на лице бабушки, с преувеличенной аккуратностью поместил тряпичное изделие в пакет, словно это была хрустальная ваза немыслимой ценности. – Мы почему с твоим дедом так справно жили, – говорила пожилая женщина, – в доме полно и ровно. Нас Анка хранила. Её ещё моя бабушка смастерила. По законам пращуров, без игл и ножниц. А внутри сук дерева священного. – Бабуль, – не выдержал Иван, – ты, вроде, православная. В церковь по воскресеньям ходишь, свечки жжёшь, иконы вон у тебя на стене. Так чего во всяческие языческие бредни веришь? – Цыц, балбес! – прикрикнула на него Прасковья Олеговна. – Не болтай о чём не понимаешь! Услышат тебя – обидятся! – И, видя, что внук насупился, уже мягко добавила: – Как же в Господа нашего не верить? Но и про заветы предков забывать нельзя. Лучше скажи, как у тебя с Оленькой? – Никак, – отмахнулся Затерин. Говорить о бывшей невесте не хотелось. Похоже, разошлись пути-дорожки. Она теперь всё больше в сторону Крысова смотрит. Обидно, конечно, думал – любовь… Время пролетело незаметно. За окном давно стемнело. Затерин чувствовал, что глаза слипаются. Сказывались суматоха и напряжённость последних дней. Да ещё эти ночные кошмары, из-за которых толком не выспишься. Под рассказ бабушки о несчастной девушке Анке, которую выдали замуж за нелюбимого богача, он незаметно задремал. Стал падать со стула, встрепенулся и услышал окончание истории: – Умерла она от тоски. А потом явилась моей бабушке и сказала: «Буду отныне род наш беречь, а душа моя в кукле-обереге жить станет». – Сколько времени? – спросил Иван, поглядывая на часы. – У меня, наверное, спешат… – Скоро полночь, Ваня. Вижу, устаёшь сильно. Под глазами круги. Спишь, наверное, плохо? – Плохо, бабуль. Кошмары замучили. – Скверное дело. Баечник за тебя принялся. Извести хочет. – Да какой баечник? – отмахнулся Затерин. – Крыса одна хитрожопая пакостит. На моё место метит. А начальник ему потакает. Чую, скоро выпрут меня с работы. – Не печалься, внучок. Анка поможет. Пойдём спатки, я тебе мягкую перинку постелила. – Анка-пулемётчица, – хмыкнул Иван. – Только я не Чапай… Лёжа на кровати, Иван блаженно улыбался. Хорошо и спокойно, как в детстве. Бабушка сидела рядом и тихо говорила: – Как усопну – уезжай. Не нужно меня хоронить. С деревенскими обо всём договорилась. Николаю Кузьмичу скажешь – он всё сделает. – Не усопнешь, – бормотал Иван, – ишь чего выдумала… ты ещё на моей свадьбе не… не гуляла… Чей-то звонкий крик ворвался в сознание. Тревожный, словно по нервам ржавым гвоздём чиркнули. Не сразу Иван сообразил, что это пропел петух. А когда понял, резко вскочил с кровати, босиком бросился в бабушкину комнату и… застыл на месте. Обстоятельный дед Николай Кузьмич, неторопливо пересчитал деньги и больше половины вернул Затерину: – Эти лишние. У нас здесь не город. – На похороны приеду. – Как знаешь. Только Прасковья не хотела. Говорила: не хочу, чтобы внук меня в гробу видел. – Даже не знаю… – А чего знать? Дело хозяйское. Только не хотела она. Приехав домой, Иван не раздеваясь прошёл на кухню. Достал из холодильника бутылку водки и прямо из горла сделал большой глоток, скривился, вытер рукавом повлажневшие глаза и бросил в пустоту: – Вот и нет тебя, бабушка! Кто мне теперь добрым советом поможет? Кто дурня уму-разуму учить станет? Чувствуя, что ещё немного, и заревёт как ребёнок, с преувеличенной бравадой вскричал: – Да не плачу я! С чего ты взяла?! Сам знаю, что все там будем! Ну-ка, чего за презенты ты мне наложила? Он с грохотом ставил на обеденный стол банки с вареньем, маринованными огурцами и помидорами. Стеклянная бутыль, где на этикетке корявым почерком Прасковьи Олеговны значилось: «Святая вода». Раньше бы посмеялся, а сейчас только вздохнул и убрал в холодильник, пригодится. Шелестя пластиковым пакетом, извлёк тряпочную куклу и впился в неё злым нетрезвым взором: – Берегиня, говоришь? А чего же бабушку не сберегла? Ей бы жить да жить, а ты… Затерин ухватил Анку за тряпичную голову и с размаху швырнул в мусорное ведро. – Завтра выкину! Сейчас сил нет! Допил водку, стянул пальто и шапку, бросил на пол и, пройдя по одежде, как по ковру, направился в спальню. Упал на кровать навзничь и затих, чувствуя, как мокреет, пропитывается слезами подушка.