Предыдущая публикация
ЧУДО ВЕРЫ!
Русский солдат Александр Воронцов просидел в яме в Чечне 5 лет
Пять лет судьбы одного человека.
Саша был в чеченском плену — 5 лет; два года его – НЕ КОРМИЛИ;
испытывали на нем приемы рукопашного боя; его несколько раз —
РАССТРЕЛИВАЛИ, стреляли почти в упор, но так и – НЕ СМОГЛИ
расстрелять!!!
В 1995 году — первая чеченская война. Я подполковник Антоний Маньшин,
был командиром штурмовой группы, а соседняя, вторая штурмовая группа
была названа именем героя России Артура, моего друга, который погиб в
Грозненских боях, накрыв собой раненого солдата: солдат выжил, а он
погиб от 25 пулевых ранений. В марте 1995 года штурмовая группа Артура
из 30 бойцов на трех БРДМ-ах выполняла штабной рейд по блокированию
групп боевиков во Введенском ущелье. Есть там такое место Ханчелак, что
переводиться с чеченского — как мертвое ущелье, там нашу группу
поджидала засада.
Засада — это верная смерть: головная и замыкающая машины подбиваются, и
тебя методически расстреливают с высоток. Группа, попавшая в засаду,
живет максимум 20-25 минут – потом остаётся братская могила. По
радиостанции запросили помощь с воздуха вертолетов огненной поддержки,
подняли мою штурмовую группу, мы прибыли на место через 15 минут.
Управляемыми ракетами воздух-земля уничтожили огневые позиции на
высотках, к нашему удивлению группа уцелела, только недосчитались Саши
Воронцова. Он был снайпером и сидел на головной машине, на БРДМ-е и
взрывной волной его сбросило в ущелье метров 40-50 глубиной. Стали его
искать, не нашли. Уже стемнело. Нашли кровь на камнях, а его не было.
Случилось худшее, он контуженный попал в плен к чеченцам. Мы по горячим
следам создали поисково-спасательную группу, трое суток лазили по горам,
даже в контролируемые населенные пункты боевиков ночью входили, но так
Сашу и не нашли. Списали, как без вести пропавшего, потом представили к
ордену мужества. И вы, представляете, проходит 5 лет. Начало 2000 года,
штурм Шатоя, в Артурском ущелье в Шатойском районе есть населенный пункт
Итум-Кале, при блокировке его нам мирные жители сообщили, что у них в
зиндане (в яме) сидит наш спецназовец уже 5 лет.
Надо сказать, что 1 день в плену у чеченских бандитов — это ад. А тут — 5
лет. Мы бегом туда, уже смеркалось. Фарами от БМП осветили местность.
Видим яму 3 на 3 и 7 метров глубиной. Лесенку спустили, поднимаем, а там
живые мощи. Человек шатается, падает на колени и я по глазам узнал Сашу
Воронцова, 5 лет его не видел и узнал. Он весь в бороде, камуфляж на
нем разложился, он в мешковине был, прогрыз дырку для рук, и так в ней
грелся. В этой яме он испражнялся и там жил, спал, его вытаскивали раз в
два-три дня на работу, он огневые позиции чеченцам оборудовал. На нем
вживую чеченцы тренировались, испытывали — приемы рукопашного боя, то
есть ножом тебя — в сердце бьют, а ты должен удар отбить. У нас в
спецназе подготовка у ребят хорошая, но он изможденный, никаких сил у
него не было, он, конечно промахивался — все руки у него были изрезаны.
Он перед нами на колени падает, и говорить не может, плачет и смеется.
Потом говорит: “Ребята, я вас 5 лет ждал, родненькие мои.” Мы его в
охапку, баньку ему истопили, одели его. И вот он нам рассказал, что с
ним было за эти 5 лет.
Вот мы сидели неделю с ним, соберемся за трапезой, обеспечение хорошее
было, а он кусочек хлеба мусолит часами и ест тихонечко. У него все
вкусовые качества за 5 лет атрофировались. Рассказал, что его 2 года
вообще — не кормили.
Спрашиваю: ”Как ты жил-то?” А он: “Представляешь, командир, Крестик
целовал, крестился, молился, — брал глину, скатывал в катышки, крестил
её, — и ел. Зимой снег — ел”. “Ну и как?”–– спрашиваю. А он говорит: ”Ты
знаешь, эти катышки глиняные были для меня вкуснее, чем домашний пирог.
Благословенные катышки снега были — слаще меда”.
Его 5 раз — расстреливали на Пасху. Чтобы он не убежал, ему — перерезали
сухожилия на ногах, он стоять — не мог. Вот ставят его к скалам, он на
коленях стоит, а в 15-20 метров от него, несколько человек с автоматами,
которые должны его расстрелять.
Говорят: “Молись своему Богу, если Бог есть, то пусть Он тебя спасет”. А
он так молился, у меня всегда в ушах его молитва, как простая русская
душа: “Господи Иисусе, мой Сладчайший, Христе мой Предивный, если Тебе
сегодня будет угодно, я ещё поживу немножко”. Глаза закрывает и
крестится. Они спусковой крючок снимают — осечка. И так дважды —
выстрела НЕ ПРОИСХОДИТ. Передвигают затворную раму — НЕТ выстрела.
Меняют спарки магазинов, выстрела — опять не происходит, автоматы —
МЕНЯЮТ, выстрела все равно – НЕ ПРОИСХОДИТ.
Подходят и говорят: “Крест сними”. Расстрелять его – НЕ МОГУТ, потому
что Крест висит на нем. А он говорит: “Не я этот Крест надел, а
священник в таинстве Крещения. Я снимать — не буду”. У них руки тянуться
— Крест сорвать, а в полуметре от его — тела их СКРЮЧИВАЕТ Благодать
Святого Духа и они скорченные — ПАДАЮТ на землю. Избивают его прикладами
автоматов и бросают его в яму. Вот так два раза пули — не вылетали из
канала ствола, а остальные вылетали и всё — МИМО него летели. Почти в
упор – НЕ МОГЛИ расстрелять, его только камешками посекает от рикошета и
всё.
И так оно бывает в жизни. Последний мой командир, герой России Шадрин
говорил: “Жизнь странная, прекрасная и удивительная штука”.
В Сашу влюбилась девушка чеченка, она его на много моложе, ей было 16
лет, то тайна души. Она на третий год в яму по ночам носила ему козье
молоко, на веревочки ему спускала, и так она его выходила. Её ночью
родители ловили на месте происшествия, пороли до смерти, запирали в
чулан. Звали её Ассель. Я был в том чулане, там жутко холодно, даже
летом, там крошечное окошко и дверь с амбарным замком. Связывали её. Она
умудрялась за ночь разгрызать веревки, разбирала окошко, вылезала,
доила козочку и носила ему молоко.
Он Ассель забрал с собой. Она крестилась с именем Анна, они повенчались,
у них родилось двое деточек, Кирилл и Машенька. Семья прекрасная. Вот
встретились мы с ним в Пскова — Печерском монастыре. Обнялись, оба
плачем. Он мне всё рассказывает. Я его к старцу Адриану повел, а там
народ не пускает. Говорю им: “Братья и сестры, мой солдат, он в Чечне в
яме 5 лет просидел. Пустите Христа ради”. Они все на колени встали,
говорят: “Иди, сынок”. Прошло минут 40. Выходит с улыбкой Саша от старца
Адриана и говорит: “Ничего не помню, как будто — с Солнышком
беседовал!”. А в ладони у него ключи от дома. Батюшка им дом подарил,
который от одной старой монахини монастырю отошел.
А самое главное, мне Саша при расставании сказал, когда я его спросил,
как же он всё это пережил: “Я два года пока сидел в яме плакал так, что
вся глина подо мной мокрая от слез была. Я смотрел на звездное чеченское
небо в воронку зиндана и ИСКАЛ — моего Спасителя. Я рыдал как младенец,
ИСКАЛ — моего Бога”. “А дальше?”- Спросил я. “А дальше — я купаюсь в
Его объятиях”, — ответил Саша.
Следующая публикация
Нет комментариев