Предыдущая публикация
Плач по Белухе.
PS наоборот:Друзьям, для которых интересны мои другие рассказы: они опубликованы на "Яндекс Дзен". Для летунов - там есть новый рассказик про нашего барда Вадима Захарова...
zen.yandex.ru/id/5eb61fd99dbe95648c545224
Среди седых высоких гор,Бесстрастных мрачных исполинов,Звучит ветров небесный хор,Маня к заоблачным вершинам.Здесь свой у времени отсчёт,Здесь в миг спрессованы столетья.Здесь эра длится, словно год,И в душах гор нет страха смерти.Не знают боли и любви,Их не волнуют наши беды.Живут отдельно от землиИ с Космосом ведут беседы.В них скрыты тайны Бытия,Рожденье звёзд и смерть созвездий.Как важно нам понять себя —Что нас влечёт к вершинам этим.Быть может слава и почётИль может чувство превосходства.А где-то там, внизу, народТобой любуется, как солнцем.Опасна на вершине спесь,Мгновенье — и тебя не стало.Ты никому не нужен здесь,Лишь только службе ритуалов.А горы, обретя покой,Вновь приступили к диалогу.Они, как Бог, для нас с тобой.Нельзя подняться выше Бога.
Леонид Гайкевич,
Глава 1. Первая попытка подобраться к Белухе.
«Комплекс Белухи от Томских стоянок».
Все люди как люди: захотел и поехал куда-нибудь и, что интересно и даже завидно, доехал и все красивости посмотрел. У меня же все, особенно горы, через мистику. Нет, я, конечно, могу и цель поставить и добиться ее, только еще с юности понял, что мне подсказкой будет для отказа от достижения цели, если случатся две неудачные попытки. В моей жизни всегда имело место наблюдение: если я предприму три - четыре попытки и все же добьюсь своего, то окажется, что достигнутый таким образом результат, мне не нужен в принципе, или вообще во вред. Вот я и решил, давно уже, считать эти неудачи подсказкой Судьбы, не предпринимать третьей попытки, отказаться от преследования цели и довольствоваться тем, что у меня есть на данный момент. В эту схему вторглись и мои взаимоотношения с главной вершиной Алтая – Белухой. С тех пор, как романтика воздухоплавания закончилась для меня с выходом на пенсию, в тот же уголок души, неожиданно для меня, просочилась романтика гор. Сначала это были Саяны - Ергаки, потом я дорос и до Алтая. В решение переключиться с Ергаков на Алтай, кроме факта, что я сам с Алтая и что пора отдать дань и поклониться чему-то родному, врезалась фраза - образное сравнение Ергаков и Алтая, того самого друга Сереги, с которым мы ходили на озеро Дарашколь два года назад. Он – мистик и выдал фразу, которая меня поразила тогда и перекрыла все, что я от него слышал до того: «В Ергаках – сакральность и непознанность тайны…, изящество архитектуры Флоренции… А Алтай – мощь и первозданность бытия…, сила и красота… этой силы…». Завораживает, правда? Красиво и выше моего понимания… С тех пор я эту фразу повторяю, где ни попадя.
Все люди как люди: захотел и поехал куда-нибудь и, что интересно и даже завидно, доехал и все красивости посмотрел. У меня же все, особенно горы, через мистику. Нет, я, конечно, могу и цель поставить и добиться ее, только еще с юности понял, что мне подсказкой будет для отказа от достижения цели, если случатся две неудачные попытки. В моей жизни всегда имело место наблюдение: если я предприму три - четыре попытки и все же добьюсь своего, то окажется, что достигнутый таким образом результат, мне не нужен в принципе, или вообще во вред. Вот я и решил, давно уже, считать эти неудачи подсказкой Судьбы, не предпринимать третьей попытки, отказаться от преследования цели и довольствоваться тем, что у меня есть на данный момент. В эту схему вторглись и мои взаимоотношения с главной вершиной Алтая – Белухой. С тех пор, как романтика воздухоплавания закончилась для меня с выходом на пенсию, в тот же уголок души, неожиданно для меня, просочилась романтика гор. Сначала это были Саяны - Ергаки, потом я дорос и до Алтая. В решение переключиться с Ергаков на Алтай, кроме факта, что я сам с Алтая и что пора отдать дань и поклониться чему-то родному, врезалась фраза - образное сравнение Ергаков и Алтая, того самого друга Сереги, с которым мы ходили на озеро Дарашколь два года назад. Он – мистик и выдал фразу, которая меня поразила тогда и перекрыла все, что я от него слышал до того: «В Ергаках – сакральность и непознанность тайны…, изящество архитектуры Флоренции… А Алтай – мощь и первозданность бытия…, сила и красота… этой силы…». Завораживает, правда? Красиво и выше моего понимания… С тех пор я эту фразу повторяю, где ни попадя.
«Сонное озеро Дарашколь».
Что-то тесно стало от Серег на просторах моих рассказов. И все встречи с разными Серегами знаковые... Тоже мистика имен в моей судьбе или, может быть, в моем возрасте уже пора иметь постоянство привязанностей, в том числе и к именам? А если проще, то, наверное, имена не меняются для того, чтобы я их не забывал, исходя из своего возраста. Хотя, если этот возраст и дальше будет бежать так же резво, обгоняя мои мозги, то я скоро и жену начну звать Серегой… Еще два года назад этот Серега, когда мы уходили с озера Дарашколь, пытался объяснить мне мистическую сущность Белухи и духов хранящих ее покой. Я же занятый своими переживаниями, начерпанными ладошками из озера и, уносимыми обогащенной душой, не слушал его. Да мы все: три мужика уходили от этого озера, сраженные его первозданной чистотой, погруженные в себя, давились удивившими нас слезами. Но и позже Серегины рассказы, основанные на алтайских традициях, слушались мной в пол-уха.
Что-то тесно стало от Серег на просторах моих рассказов. И все встречи с разными Серегами знаковые... Тоже мистика имен в моей судьбе или, может быть, в моем возрасте уже пора иметь постоянство привязанностей, в том числе и к именам? А если проще, то, наверное, имена не меняются для того, чтобы я их не забывал, исходя из своего возраста. Хотя, если этот возраст и дальше будет бежать так же резво, обгоняя мои мозги, то я скоро и жену начну звать Серегой… Еще два года назад этот Серега, когда мы уходили с озера Дарашколь, пытался объяснить мне мистическую сущность Белухи и духов хранящих ее покой. Я же занятый своими переживаниями, начерпанными ладошками из озера и, уносимыми обогащенной душой, не слушал его. Да мы все: три мужика уходили от этого озера, сраженные его первозданной чистотой, погруженные в себя, давились удивившими нас слезами. Но и позже Серегины рассказы, основанные на алтайских традициях, слушались мной в пол-уха.
«Красная горка» от Уймонской долины.
Я давно уже чувствовал направленность моей души в сторону Белухи, хотя еще и не мог обозначить эту тягу, как ее зов ко мне – слишком бы такое внимание с ее стороны ко мне, песчинке, было нереальным. Стремление поклониться ей, если, не забравшись на нее, то, хотя бы побродив в ее окрестностях, Серега пытался остудить тем, что алтайцам же не положено приближаться к ней, даже шаман может ступить на ее подножие не чаще, чем раз в десять лет. Меня же удивляло, что алтайцы сами не позволяют себе приблизиться, но не возражают против того, чтобы мы – иноверцы, даже поднимались на ее вершину. Для кого-то встреча с вершиной-королевой могла стать незначительным приключением, облегченным высадкой на ней с вертолета, а для кого-то задачей потруднее - забраться на нее в компании таких же, как он, отягощенных рюкзаками, туристов. Зов этой вершины я чувствую уже несколько лет, но все не решаюсь двинуться в ее сторону и хожу вокруг да около, благо Алтай богат на захватывающие душу красоты – нагуливаю аппетит, наверное. Когда я смогу это себе позволить не знаю. Может, в этих многочисленных «вокруг да около», мне необходимо достичь какой-то чистоты, чтобы стать достойным ее благосклонности?
Я давно уже чувствовал направленность моей души в сторону Белухи, хотя еще и не мог обозначить эту тягу, как ее зов ко мне – слишком бы такое внимание с ее стороны ко мне, песчинке, было нереальным. Стремление поклониться ей, если, не забравшись на нее, то, хотя бы побродив в ее окрестностях, Серега пытался остудить тем, что алтайцам же не положено приближаться к ней, даже шаман может ступить на ее подножие не чаще, чем раз в десять лет. Меня же удивляло, что алтайцы сами не позволяют себе приблизиться, но не возражают против того, чтобы мы – иноверцы, даже поднимались на ее вершину. Для кого-то встреча с вершиной-королевой могла стать незначительным приключением, облегченным высадкой на ней с вертолета, а для кого-то задачей потруднее - забраться на нее в компании таких же, как он, отягощенных рюкзаками, туристов. Зов этой вершины я чувствую уже несколько лет, но все не решаюсь двинуться в ее сторону и хожу вокруг да около, благо Алтай богат на захватывающие душу красоты – нагуливаю аппетит, наверное. Когда я смогу это себе позволить не знаю. Может, в этих многочисленных «вокруг да около», мне необходимо достичь какой-то чистоты, чтобы стать достойным ее благосклонности?
«Белуха от Аккемского озера».
О мистической осознанности Белухи, в которой она может и не принять, я знал, но применительно к себе еще не думал. Не подумал я об этом даже тогда, два года назад, когда мы с Серегой после Дарашколь двинули свои рюкзаки через Кедровые стоянки к перевалу Кара-Тюрек, где нас и завалило снегом на ночевке. А все потому, что мистиков среди нас троих оказалось перебор. Один из нас - профессиональный звездочет-астролог Довлет, вычислил, что благоприятное время выхода из Тюнгура наступит после 20 августа, как раз в это время какой-то ни то Марс, ни то Энгельс заходил за какого-то Рака… Поход мы рассчитывали на три недели. Первые две из них планировалось потратить на Кучерлу и Дарашколь, а третью на долину Аккема. Но, еще первая неделя не закончилась, когда звездочеты начали замерзать по ночам.
О мистической осознанности Белухи, в которой она может и не принять, я знал, но применительно к себе еще не думал. Не подумал я об этом даже тогда, два года назад, когда мы с Серегой после Дарашколь двинули свои рюкзаки через Кедровые стоянки к перевалу Кара-Тюрек, где нас и завалило снегом на ночевке. А все потому, что мистиков среди нас троих оказалось перебор. Один из нас - профессиональный звездочет-астролог Довлет, вычислил, что благоприятное время выхода из Тюнгура наступит после 20 августа, как раз в это время какой-то ни то Марс, ни то Энгельс заходил за какого-то Рака… Поход мы рассчитывали на три недели. Первые две из них планировалось потратить на Кучерлу и Дарашколь, а третью на долину Аккема. Но, еще первая неделя не закончилась, когда звездочеты начали замерзать по ночам.
Не странно мне, что замерзали они, более молодые, чем я, и не такие, как я, морозонеустойчивые. Я знал себя, что как бы я ни одевался: термобелье, кофты, свитеры, все равно в спальнике, а он у меня экстремально до -25°, со мной спит Мороз. Может, мороз – женщина? Но зачем это ему – ей?! Кто я ему – ей? Старый летчик, припозднившийся турист, недоученный альпинист, что с меня возьмешь? Сказать, что я и наяву - мерзляк, так нет. Только в момент погружения в сон или в медитацию, в мгновение перехода я так глубоко расслабляюсь, что чувствую могильный холод, и это выбрасывает меня из сна и из медитации. Все это заставляет излишне утепляться, чтобы выдерживать обычные для других температуры, что, конечно же, утяжеляет мой рюкзак. И в тот раз я постарался укутаться еще из дома и теперь не мерз. Но, именно, к этому снегопаду мои спутники уже были готовы признать свои астрологические построения ошибочными, сократить наш вояж на неделю, отказаться от штурма Кара-Тюрека и перехода в долину Аккема.
Это была первая неудачная попытка познакомиться с Белухой поближе. Мистики я в тот раз в ней не нашел, только недостаток экипировки друзей.
Глава 2. Вторая попытка усыпить бдительность горы.
«Уймонская долина».
В этом году я решил подбираться к Белухе постепенно и не торопясь, усыпляя ее бдительность медленным подкрадыванием к ней через посещение красивейших мест Уймонской долины, а когда она упустит меня из виду, молниеносным рывком конницы через Кара-Тюрек ошеломить ее, неожиданно представ перед Ее Величеством.
В этом году я решил подбираться к Белухе постепенно и не торопясь, усыпляя ее бдительность медленным подкрадыванием к ней через посещение красивейших мест Уймонской долины, а когда она упустит меня из виду, молниеносным рывком конницы через Кара-Тюрек ошеломить ее, неожиданно представ перед Ее Величеством.
«Жители Уймонской долины».
Уймонскую долину можно без натяжки считать жемчужиной Алтая. С выходом из долины или через нее можно начинать много интересных походов. Белуха, Аккем, Красная гора, комплекс Мультинских озер вместе с озером и водопадом Куйгук – все это безусловные богатства долины. Что с моей точки зрения делает это замечательное место проходным и лишает долину внимания путешественников к ней самой, которая сама по себе заслуживает такое внимание.
Уймонскую долину можно без натяжки считать жемчужиной Алтая. С выходом из долины или через нее можно начинать много интересных походов. Белуха, Аккем, Красная гора, комплекс Мультинских озер вместе с озером и водопадом Куйгук – все это безусловные богатства долины. Что с моей точки зрения делает это замечательное место проходным и лишает долину внимания путешественников к ней самой, которая сама по себе заслуживает такое внимание.
«Там же, в долине».
Мне, как и за Чуйский тракт, за Уймон обидно. На Чуйском есть столько замечательных мест, что, проезжая их мимо к более знаковым и дальним красотам в очередной раз, в очередной же раз даешь себе обещание посвятить этой дороге, хотя бы один персональный поход. Потом… И это «потом» никогда не наступает. Но мне, все-таки, удалось поучаствовать даже в паре таких походов, отдающих дань этой дороге жизни Алтая. Сколько я привез в этот раз не столь ярких, но милых моему сердцу, фоток! Вот и в этом июне в Уймонскую долину я приехал уже в четвертый раз, чтобы отдать должное сейчас, именно ей. И долина не подвела – поделилась своими красотами, может быть, не столь завораживающими, но трогательными и уютными.
Мне, как и за Чуйский тракт, за Уймон обидно. На Чуйском есть столько замечательных мест, что, проезжая их мимо к более знаковым и дальним красотам в очередной раз, в очередной же раз даешь себе обещание посвятить этой дороге, хотя бы один персональный поход. Потом… И это «потом» никогда не наступает. Но мне, все-таки, удалось поучаствовать даже в паре таких походов, отдающих дань этой дороге жизни Алтая. Сколько я привез в этот раз не столь ярких, но милых моему сердцу, фоток! Вот и в этом июне в Уймонскую долину я приехал уже в четвертый раз, чтобы отдать должное сейчас, именно ей. И долина не подвела – поделилась своими красотами, может быть, не столь завораживающими, но трогательными и уютными.
«Тихие уголки Уймонской долины».
Казалось бы, появившийся у меня только что «телевик» с большим зумом, должен склонять меня к дальним объектам, а мне в него попадались всякие нежности: маленькие кувшинки, травушка-муравушка, кукушка одна чего стоит!
Казалось бы, появившийся у меня только что «телевик» с большим зумом, должен склонять меня к дальним объектам, а мне в него попадались всякие нежности: маленькие кувшинки, травушка-муравушка, кукушка одна чего стоит!
«Кукушка».
А Белуха, которую можно было разглядеть уже со многих горок долины, явственно звала. И в этот раз у меня в планах был длинный, в три недели, поход по красотам Уймонской долины, но с рывком дней на десять в долину Аккема. Оказалось, что, если поход на Дарашколь мы тогда затеяли слишком поздно, то этот я задумал слишком рано – в середине июня. Рано, даже для опередившей свое время весны в этом году. Перевал Кара-Тюрек, как утверждали метеорологи, сидевшие рядом с ним, был еще непроходим из-за снега. А маршрут вдоль Аккема, через перевал Кузуяк, зимние бури завалили деревьями так, что его можно пройти только в обнимку с бензопилой. Сколько я не бился и с кем только не встречался из коноводов, никто не соглашался меня проводить через Кара-Тюрек на лошадях. Не помогли и менеджеры нескольких баз, которые всегда были на связи с коноводами и предоставляли им работу. А ведь я, еще из дома, связался с одним из них и он пообещал попробовать, но когда я к нему приехал, пошел на попятный. Кажется, и четвертое свидание с Уймонской долиной придется ограничить только ее красотами. Появилось время и повод поразмышлять уже и о мистической составляющей моего сближения с Белухой.
А Белуха, которую можно было разглядеть уже со многих горок долины, явственно звала. И в этот раз у меня в планах был длинный, в три недели, поход по красотам Уймонской долины, но с рывком дней на десять в долину Аккема. Оказалось, что, если поход на Дарашколь мы тогда затеяли слишком поздно, то этот я задумал слишком рано – в середине июня. Рано, даже для опередившей свое время весны в этом году. Перевал Кара-Тюрек, как утверждали метеорологи, сидевшие рядом с ним, был еще непроходим из-за снега. А маршрут вдоль Аккема, через перевал Кузуяк, зимние бури завалили деревьями так, что его можно пройти только в обнимку с бензопилой. Сколько я не бился и с кем только не встречался из коноводов, никто не соглашался меня проводить через Кара-Тюрек на лошадях. Не помогли и менеджеры нескольких баз, которые всегда были на связи с коноводами и предоставляли им работу. А ведь я, еще из дома, связался с одним из них и он пообещал попробовать, но когда я к нему приехал, пошел на попятный. Кажется, и четвертое свидание с Уймонской долиной придется ограничить только ее красотами. Появилось время и повод поразмышлять уже и о мистической составляющей моего сближения с Белухой.
Глава 3. Мистика предупреждающих знаков на подступах к Белухе.
«Горка Сопочка».
Сама Уймонская долина напоминает паучка: ровная, как стол, она вбирает в себя лапки-ущелья по которым в долину стекают реки-паутинки с такими чудными названиями: Мульта, Теректа, Чендек, Кокса, Катанда и, конечно, Катунь. Но посередине этой ровности стоит как жертвенный камень, в тот раз сделавший попытку подарить мне покой, невысокая и миниатюрная, в сравнении с самой долиной, горка Сопочка.
Сама Уймонская долина напоминает паучка: ровная, как стол, она вбирает в себя лапки-ущелья по которым в долину стекают реки-паутинки с такими чудными названиями: Мульта, Теректа, Чендек, Кокса, Катанда и, конечно, Катунь. Но посередине этой ровности стоит как жертвенный камень, в тот раз сделавший попытку подарить мне покой, невысокая и миниатюрная, в сравнении с самой долиной, горка Сопочка.
«Прощание с Филаретовой горой».
Много раз уже, попавшая издалека в прицел моего фотоаппарата, горка Сопочка манила меня к себе. Я тоже обратил внимание на ее призывы и, проезжая в очередной раз мимо, начал должным образом оценивать скальные выходы на не крутых, в общем-то, ее бедрах. Сама она не вышла ростом и лицом - не высока, не стройна, всего на 105 метров возвышалась над Уймонской долиной рядом с селом Тихонькое, что на коротенькой и уютной речке Большой Окол, которая тут же, быстренько и прячется в Катунь. Стоит горка отдельно от хребтов, образующих долину, как пуп посреди бескрайнего ее живота. Но и сама она, глядя на них, вытянулась в постепенно повышающийся к вершине небольшой хребет. Может, гора Сопочка и оставалась незаметной долго для меня потому, что стояла на самом видном месте - почти посередине Уймонской долины, а я лазал по горкам, расположенным по периметру и смотрел поверх неё, ища чудеса на стороне.
Много раз уже, попавшая издалека в прицел моего фотоаппарата, горка Сопочка манила меня к себе. Я тоже обратил внимание на ее призывы и, проезжая в очередной раз мимо, начал должным образом оценивать скальные выходы на не крутых, в общем-то, ее бедрах. Сама она не вышла ростом и лицом - не высока, не стройна, всего на 105 метров возвышалась над Уймонской долиной рядом с селом Тихонькое, что на коротенькой и уютной речке Большой Окол, которая тут же, быстренько и прячется в Катунь. Стоит горка отдельно от хребтов, образующих долину, как пуп посреди бескрайнего ее живота. Но и сама она, глядя на них, вытянулась в постепенно повышающийся к вершине небольшой хребет. Может, гора Сопочка и оставалась незаметной долго для меня потому, что стояла на самом видном месте - почти посередине Уймонской долины, а я лазал по горкам, расположенным по периметру и смотрел поверх неё, ища чудеса на стороне.
«Горка Сопочка на закате».
Непонятно было, почему на этом этапе моего сближения с Белухой, именно она привлекла мое внимание, но я поперся на нее в жажде новых сюжетов с верхнего ракурса, хотя и успел осилить не больше тридцати метров ее высоты - какое там бедро, до коленки не добрался. В тот вечер мое влечение к формам Сопочки значительно усилил быстро приближающийся атмосферный фронт с шикарной грудью из черной, клубящейся облачности. Никогда не думал, но интересно, а бывают атмосферные фронты женского рода?.. Фронт совсем уже был готов нависнуть над горой и «окропить ее мокреньким», когда я начал взбираться на ее хребет с северного, противоположного фронту, пологого склона. Хребет этой горки я "штурмовал" не вдоль, а поперек и в середине, с тем, чтобы, не тратя время на затяжной подъем, потом пойти вверх уже по нему к вершине Сопочки и сократить путь. На другом ее южном скате я увидел два сходящихся в мою сторону отрога, свисающих, как ребра, с хребта этой горки. В точке схода отроги образовали сжатие воздушных потоков от этого, уже нависшего над ними, фронта и, как в аэродинамической трубе, значительно усиливая и без того приличную скорость ветра во фронте. Этот сход отрогов и усиление ими ветра могли с успехом олицетворять, как действующую модель, то самое «сопло Лаваля», которое демонстрирует образование подъемной силы крыла и причину, почему самолеты летают, которое я изучал до этого тридцать лет... Вот в эту-то точку схода отрогов, как в прицел, я и нарисовался со своим фотоаппаратиком, и фронт не промахнулся.
Непонятно было, почему на этом этапе моего сближения с Белухой, именно она привлекла мое внимание, но я поперся на нее в жажде новых сюжетов с верхнего ракурса, хотя и успел осилить не больше тридцати метров ее высоты - какое там бедро, до коленки не добрался. В тот вечер мое влечение к формам Сопочки значительно усилил быстро приближающийся атмосферный фронт с шикарной грудью из черной, клубящейся облачности. Никогда не думал, но интересно, а бывают атмосферные фронты женского рода?.. Фронт совсем уже был готов нависнуть над горой и «окропить ее мокреньким», когда я начал взбираться на ее хребет с северного, противоположного фронту, пологого склона. Хребет этой горки я "штурмовал" не вдоль, а поперек и в середине, с тем, чтобы, не тратя время на затяжной подъем, потом пойти вверх уже по нему к вершине Сопочки и сократить путь. На другом ее южном скате я увидел два сходящихся в мою сторону отрога, свисающих, как ребра, с хребта этой горки. В точке схода отроги образовали сжатие воздушных потоков от этого, уже нависшего над ними, фронта и, как в аэродинамической трубе, значительно усиливая и без того приличную скорость ветра во фронте. Этот сход отрогов и усиление ими ветра могли с успехом олицетворять, как действующую модель, то самое «сопло Лаваля», которое демонстрирует образование подъемной силы крыла и причину, почему самолеты летают, которое я изучал до этого тридцать лет... Вот в эту-то точку схода отрогов, как в прицел, я и нарисовался со своим фотоаппаратиком, и фронт не промахнулся.
«Сопло Лаваля».
Ветер, похоже, приближался к апогею, а я тыкал в него объективом. В нем не было порывов в классическом летчицком понимании, когда его скорость значительно увеличивается или сильно стихает, исходя из начальных небольших значений, кому как удобней думать. В нем был сплошной шквал, который на мгновение и резко стихал, чтобы мои удивленные напряжением ноги бросали меня вперед в этот момент или назад, если он внезапно усиливался, не давая зафиксировать картинку в видоискателе. Если я сам еще как-то стоял, то фотоаппарат удержать ровно не мог, просто беспорядочно нажимал на спуск. Неожиданно краем глаза я увидел, как ветер смел мой фотографический рюкзак со склона рядом со мной, куда я его сбросил впопыхах. В нем оставалось килограммов восемь моей аппаратуры. То ли от удивления, то ли от страха за дорогую аппаратуру, я отвлекся от борьбы с ветром и в следующий момент полетел за рюкзаком. Переворачиваясь в воздухе и пытаясь защитить новую тушку фотоаппарата, старым объективом я, все-таки, зацепил камень, но его спасла в который раз уже его защитная бленда. На моей голове бленды не было, и я свой висок, слава Богу, только рассек об следующий камень.
Ветер, похоже, приближался к апогею, а я тыкал в него объективом. В нем не было порывов в классическом летчицком понимании, когда его скорость значительно увеличивается или сильно стихает, исходя из начальных небольших значений, кому как удобней думать. В нем был сплошной шквал, который на мгновение и резко стихал, чтобы мои удивленные напряжением ноги бросали меня вперед в этот момент или назад, если он внезапно усиливался, не давая зафиксировать картинку в видоискателе. Если я сам еще как-то стоял, то фотоаппарат удержать ровно не мог, просто беспорядочно нажимал на спуск. Неожиданно краем глаза я увидел, как ветер смел мой фотографический рюкзак со склона рядом со мной, куда я его сбросил впопыхах. В нем оставалось килограммов восемь моей аппаратуры. То ли от удивления, то ли от страха за дорогую аппаратуру, я отвлекся от борьбы с ветром и в следующий момент полетел за рюкзаком. Переворачиваясь в воздухе и пытаясь защитить новую тушку фотоаппарата, старым объективом я, все-таки, зацепил камень, но его спасла в который раз уже его защитная бленда. На моей голове бленды не было, и я свой висок, слава Богу, только рассек об следующий камень.
«Скажи еще спасибо, что живой…»
Что интересно: в процессе этого пируэта, как всегда, по-дурацки и не вовремя, через мою голову просквозил старый анекдот. Про то, как мужик кладет в задний карман брюк дорогущий гаджет, а, когда садится в машину и слышит сзади хруст, думает про себя: «Хоть бы позвоночник». Фотоаппарат и стоит то, как машина...
Ветер, конечно, кувыркал меня в воздухе по всем правилам рукопашного боя: переворот меня через мое плечо ему удался, и я ему в этом подыграл - защищая фотоаппарат одной рукой и переворачиваясь, я падал на другую. Но эта другая у меня не была рукой тренированного десантника. И, наверное, по этой причине или от возмущения, что я пытаюсь сберечь не ее, а какой-то бездушный фотик, обиделась на меня. Для меня же фотоаппарат, как раз, и является душевным предметом. Рука, не разделяя моих благоговений перед техникой, надулась шишками сразу в четырех точках и подернулась здоровенными синяками. Да и еще местах в трех мое бренное тело повторило обиду руки. Несколько дней я последовательно и с удивлением фиксировал появление приличных синяков на своем горячо любимом тельце.
Что интересно: в процессе этого пируэта, как всегда, по-дурацки и не вовремя, через мою голову просквозил старый анекдот. Про то, как мужик кладет в задний карман брюк дорогущий гаджет, а, когда садится в машину и слышит сзади хруст, думает про себя: «Хоть бы позвоночник». Фотоаппарат и стоит то, как машина...
Ветер, конечно, кувыркал меня в воздухе по всем правилам рукопашного боя: переворот меня через мое плечо ему удался, и я ему в этом подыграл - защищая фотоаппарат одной рукой и переворачиваясь, я падал на другую. Но эта другая у меня не была рукой тренированного десантника. И, наверное, по этой причине или от возмущения, что я пытаюсь сберечь не ее, а какой-то бездушный фотик, обиделась на меня. Для меня же фотоаппарат, как раз, и является душевным предметом. Рука, не разделяя моих благоговений перед техникой, надулась шишками сразу в четырех точках и подернулась здоровенными синяками. Да и еще местах в трех мое бренное тело повторило обиду руки. Несколько дней я последовательно и с удивлением фиксировал появление приличных синяков на своем горячо любимом тельце.
«Урочище Тургунда» недалеко от Тюнгура.
Потом уж я вспомнил определение силы ветра, исходя из опыта одного бывалого. Он сказал, что если стоишь и можешь еще противостоять ветру, то его сила меньше пятидесяти метров в секунду. В моем случае ветер был явно сильнее. Но, только в точке схода тех отрогов, образующих «сопло Лаваля», под горой же он был просто приличной силы и только.
Подгонявший меня в спину и к подножию горы сильнейший ливень заставил задуматься о мистической причине не только этой вылазки. Было в этом моменте что-то от знаков Судьбы, что-то сознательное со стороны горы, я, как будто, получил подзатыльник по не понимающей таких подсказок голове. Бесконечно и безуспешно, бегая по проводникам, и агитируя их на поход, а в перерывах лазая по горкам Уймонской долины, я и споткнулся об эту горку-Сопочку. Это было, когда я уже совсем сдался и понял, что и в этот приезд в Уймон сблизиться с Белухой у меня опять не получится, а последние дни этого похода я наметил потратить на озеро и водопад Куйгук, где я еще не был. Приключение на горке Сопочка заставило задуматься о мистике этих мест. Хотя мне все еще этих знаков не хватало. И новый, предоставленный мне знак Судьбы, разбитое мной на следующий же день и накануне выхода на Куйгук зеркало, заставил отказаться и от Куйгука, и закончить эту вылазку досрочно. Мужская часть моей команды, конечно же, не верила в приметы, но это зеркало, как палец чудища из воды в детском фильме "Огонь, вода и медные трубы", грозило и предостерегало от чего-то, и мы сдались на милость женской, суеверной, части моей команды.
Потом уж я вспомнил определение силы ветра, исходя из опыта одного бывалого. Он сказал, что если стоишь и можешь еще противостоять ветру, то его сила меньше пятидесяти метров в секунду. В моем случае ветер был явно сильнее. Но, только в точке схода тех отрогов, образующих «сопло Лаваля», под горой же он был просто приличной силы и только.
Подгонявший меня в спину и к подножию горы сильнейший ливень заставил задуматься о мистической причине не только этой вылазки. Было в этом моменте что-то от знаков Судьбы, что-то сознательное со стороны горы, я, как будто, получил подзатыльник по не понимающей таких подсказок голове. Бесконечно и безуспешно, бегая по проводникам, и агитируя их на поход, а в перерывах лазая по горкам Уймонской долины, я и споткнулся об эту горку-Сопочку. Это было, когда я уже совсем сдался и понял, что и в этот приезд в Уймон сблизиться с Белухой у меня опять не получится, а последние дни этого похода я наметил потратить на озеро и водопад Куйгук, где я еще не был. Приключение на горке Сопочка заставило задуматься о мистике этих мест. Хотя мне все еще этих знаков не хватало. И новый, предоставленный мне знак Судьбы, разбитое мной на следующий же день и накануне выхода на Куйгук зеркало, заставил отказаться и от Куйгука, и закончить эту вылазку досрочно. Мужская часть моей команды, конечно же, не верила в приметы, но это зеркало, как палец чудища из воды в детском фильме "Огонь, вода и медные трубы", грозило и предостерегало от чего-то, и мы сдались на милость женской, суеверной, части моей команды.
«Старый мост в Тюнгуре».
Вот и считай теперь количество попыток и решай, пора остановиться от достижения Белухи или можно еще потрепыхаться? Если считать недотянутый до Аккема Кучерлинский поход два года назад и неудавшийся бросок к нему же из нынешнего похода за две попытки, то, как меня сбросили с Сопочки и, тем более, разбитое зеркало - это вообще последнее предупреждение... Но уж больно хотелось к горе, я решил схитрить и считать не какие-то там Куйгуки, а чистые попытки сблизиться с самой Белухой. В этот же поход успокоиться и к горе не ходить, а попробовать еще раз через две недели после этого, в июле, уже с руководителем моего прошлогоднего похода по Укоку Артемом из Москвы. Эти же предупреждения принять за запрет Судьбы всего лишь не ходить на Куйгук, что-то там должно состояться такое, что мне в этом не стоило участвовать, мне же будет лучше. Бывали подсказки и в такой форме в моей практике...
Вот и считай теперь количество попыток и решай, пора остановиться от достижения Белухи или можно еще потрепыхаться? Если считать недотянутый до Аккема Кучерлинский поход два года назад и неудавшийся бросок к нему же из нынешнего похода за две попытки, то, как меня сбросили с Сопочки и, тем более, разбитое зеркало - это вообще последнее предупреждение... Но уж больно хотелось к горе, я решил схитрить и считать не какие-то там Куйгуки, а чистые попытки сблизиться с самой Белухой. В этот же поход успокоиться и к горе не ходить, а попробовать еще раз через две недели после этого, в июле, уже с руководителем моего прошлогоднего похода по Укоку Артемом из Москвы. Эти же предупреждения принять за запрет Судьбы всего лишь не ходить на Куйгук, что-то там должно состояться такое, что мне в этом не стоило участвовать, мне же будет лучше. Бывали подсказки и в такой форме в моей практике...
«Над Асоновым ключом тучи ходят хмуро». Уймонская долина.
Мне так хотелось думать, и я решил счет количеству предупреждений обнулить, во всяком случае, хотелось считать, что еще одна попытка у меня осталась.
Мне так хотелось думать, и я решил счет количеству предупреждений обнулить, во всяком случае, хотелось считать, что еще одна попытка у меня осталась.
«Девичьи Плесы» на реке Кумир.
Но настроение мне и спутникам было испорчено разбитым зеркалом. Оставаться на этой базе не было сил, и мы решили сбежать из Уймонской долины если и не домой, то к сюжетам в других, тоже красивых, краях. На речку Кумир, скажем.
Но настроение мне и спутникам было испорчено разбитым зеркалом. Оставаться на этой базе не было сил, и мы решили сбежать из Уймонской долины если и не домой, то к сюжетам в других, тоже красивых, краях. На речку Кумир, скажем.
Глава 4. Переформировываю силы после отхода на заранее подготовленные позиции.
«Первое озеро Красной горы».
Через Уймонскую долину Белуха в июне не приняла, но у меня на это лето было запланировано пять походов на Алтай – делать-то нечего – пенсия… И следующим был поход с Артемом. Он прошлым летом в походе по Укоку обещал сводить меня на саму Белуху! Только он не любил маршрут по Аккему из-за тесноты в его долине, решил пойти в обход и взять ее через Джазатор, Аргут и ледник Менсу... По этому маршруту я и собирался с Артемом на Белуху в начале июля. Но до этого, в июне, и без спроса Артема я и сходил в Уймонскую долину с попыткой рывка еще и на Аккем потому, что не боялся тесноты, тем более, что там есть, где разгуляться моему новому фотоаппарату. Невозможно было ограничиться только безлюдным маршрутом Артема и пройти мимо всех этих прелестей Аккема, и фотограф во мне жаждал зрелищ, хлебом в этот раз можно было пренебречь.
Через Уймонскую долину Белуха в июне не приняла, но у меня на это лето было запланировано пять походов на Алтай – делать-то нечего – пенсия… И следующим был поход с Артемом. Он прошлым летом в походе по Укоку обещал сводить меня на саму Белуху! Только он не любил маршрут по Аккему из-за тесноты в его долине, решил пойти в обход и взять ее через Джазатор, Аргут и ледник Менсу... По этому маршруту я и собирался с Артемом на Белуху в начале июля. Но до этого, в июне, и без спроса Артема я и сходил в Уймонскую долину с попыткой рывка еще и на Аккем потому, что не боялся тесноты, тем более, что там есть, где разгуляться моему новому фотоаппарату. Невозможно было ограничиться только безлюдным маршрутом Артема и пройти мимо всех этих прелестей Аккема, и фотограф во мне жаждал зрелищ, хлебом в этот раз можно было пренебречь.
Протока Теректушки. Уймонская долина.
По приезду домой, в соцсетях, я нашел удручающее сообщение от Артема о том, что он отменяет свой маршрут в обход из-за закрытия Кош-Агачского района по причине коронавируса. Через этот закрытый район пришлось бы добираться до Джазатора, чтобы оттуда начать тот заманчивый маршрут. Если считать и эту неудачу за попытку и не прятать от них голову в песок, то счет им, если по-честному их откладывать на счетах Судьбы, уже зашкаливает, но я, все равно, собираю свой рюкзак…
По приезду домой, в соцсетях, я нашел удручающее сообщение от Артема о том, что он отменяет свой маршрут в обход из-за закрытия Кош-Агачского района по причине коронавируса. Через этот закрытый район пришлось бы добираться до Джазатора, чтобы оттуда начать тот заманчивый маршрут. Если считать и эту неудачу за попытку и не прятать от них голову в песок, то счет им, если по-честному их откладывать на счетах Судьбы, уже зашкаливает, но я, все равно, собираю свой рюкзак…
«Жители Тюнгура».
Кстати, когда я уже вернулся домой и получил доступ к Интернету, то обнаружил в нем короткий ролик о снегопаде на озере Нижнее Мультинское. На Куйгук, обычно, ходят именно через это озеро. На это озеро я и не попал только что из-за сломанного зеркала и, оказалось, именно в день снегопада. Фотосъемке, может быть, этот снегопад и не помешал бы, я мог красиво обыграть это явление при съемке, и получилось, скорей всего, даже лучше, но до озера по снежку и размытой дороге мог и не добраться. Вот и ответ на те знаки сопочек-зеркал, которых надо слушаться.
Кстати, когда я уже вернулся домой и получил доступ к Интернету, то обнаружил в нем короткий ролик о снегопаде на озере Нижнее Мультинское. На Куйгук, обычно, ходят именно через это озеро. На это озеро я и не попал только что из-за сломанного зеркала и, оказалось, именно в день снегопада. Фотосъемке, может быть, этот снегопад и не помешал бы, я мог красиво обыграть это явление при съемке, и получилось, скорей всего, даже лучше, но до озера по снежку и размытой дороге мог и не добраться. Вот и ответ на те знаки сопочек-зеркал, которых надо слушаться.
«Последний эстет Уймонской долины».
Я на радостях тут же нашел клуб новосибирских восходителей, который через десять дней отправляется на встречу с Кадын Бажи - Белухой и, не раздумывая, внес предоплату.
Я на радостях тут же нашел клуб новосибирских восходителей, который через десять дней отправляется на встречу с Кадын Бажи - Белухой и, не раздумывая, внес предоплату.
И было это в високосный год, когда в мире свирепствовал страшный, как говорил телевизор, коронавирус. Что и встало в ряд досадных препятствий в вопросе сближения с Белухой - на дорогах, на пунктах въезда в республику Алтай стояли кордоны пограничников, Роспотребнадзора, ВЦСПС и активных пионеров. В июне пробирались мы в горный Алтай, почти по-пластунски – вдали от асфальта Чуйского тракта, маршрутами, некоторые из которых нам и подсказали те, кто и должен был их от нас охранять – пионеры, наверное…
Глава 5. Мои «хитрые» планы и первый день похода.
«Лагерь еще в «Зеленом доме».
В предстоящем походе я опять задумал удержать в одной ладошке два яйца, надо же было наверстать упущенное в предыдущем несостоявшемся рывке в сторону лакомых для фотографа мест вокруг Аккема. Вдруг удастся совместить и восхождение на вершину, и попутный осмотр с фотографированием долин Аккема, если не надорвусь на восхождении или, если оно не состоится, скажем, из-за погоды. Просто подумал, что останусь там, когда группа выполнит свою задачу, хотя и понимал, что нормальные люди делают это в отдельном походе. Спешил я – возраст подгоняет. К этому же можно отнести и желание пофотографировать Белуху и Долину Ярлу с желанной для фотографа верхней точки – перевала Кара-Тюрек. Я решил – черт с ними с деньгами, за зиму еще накоплю. Моя группа пойдет от «Трех берез», а я в это время с грузом группового железа – альпинистского снаряжения, предназначенного для восхождения, на лошадях поднимусь на перевал Кара-Тюрек и, сэкономив время, посижу на перевале одну ночку, пофотографирую. Потом спущусь уже ногами и встречу группу внизу. Эта задумка провалилась из-за невозможности стыковать по времени мое сидение на перевале и последующую встречу с группой внизу. А еще из-за погоды. По прогнозу и по факту, который мне потом огласил коновод, привезший железо, перевал был закрыт облаками по пояс. Что там по пояс – по колено, какое уж там фотографирование... И я, скрипя коленками и сердцем, пошел с группой через перевал Кузуяк и «Три березы» – опять незадача!
В предстоящем походе я опять задумал удержать в одной ладошке два яйца, надо же было наверстать упущенное в предыдущем несостоявшемся рывке в сторону лакомых для фотографа мест вокруг Аккема. Вдруг удастся совместить и восхождение на вершину, и попутный осмотр с фотографированием долин Аккема, если не надорвусь на восхождении или, если оно не состоится, скажем, из-за погоды. Просто подумал, что останусь там, когда группа выполнит свою задачу, хотя и понимал, что нормальные люди делают это в отдельном походе. Спешил я – возраст подгоняет. К этому же можно отнести и желание пофотографировать Белуху и Долину Ярлу с желанной для фотографа верхней точки – перевала Кара-Тюрек. Я решил – черт с ними с деньгами, за зиму еще накоплю. Моя группа пойдет от «Трех берез», а я в это время с грузом группового железа – альпинистского снаряжения, предназначенного для восхождения, на лошадях поднимусь на перевал Кара-Тюрек и, сэкономив время, посижу на перевале одну ночку, пофотографирую. Потом спущусь уже ногами и встречу группу внизу. Эта задумка провалилась из-за невозможности стыковать по времени мое сидение на перевале и последующую встречу с группой внизу. А еще из-за погоды. По прогнозу и по факту, который мне потом огласил коновод, привезший железо, перевал был закрыт облаками по пояс. Что там по пояс – по колено, какое уж там фотографирование... И я, скрипя коленками и сердцем, пошел с группой через перевал Кузуяк и «Три березы» – опять незадача!
«Транспорт повышенной проходимости» штурмует перевал Кузуяк.
В этом походе зазывные проспекты новосибирского клуба обещали немного подвезти нас на машинах «высокой проходимости». Этот эпитет должен был придать веса старой машине, которую в простонародье называют «шишигой». Но, мне кажется, для самой «шишиги» эта попытка «подсластить пилюлю» должна казаться излишней. Все ее знают и почитают, свою славу она прилежно отрабатывает, превращаясь постепенно в легенду. И машина сделала свое дело: старый боевой ГАЗ-66 доставил нас через перевал Кузуяк по назначению - к «Трем Березам», хотя, и не без помощи цепей. Цепи, надетые на колеса, понадобились потому, что который день уже шли дожди, все раскисло и ноги разъезжались в разные стороны даже у машины. У «Трех берез» мы благодарно махнули ей рукой и двинулись в гору вдоль Аккема. Сказать «в гору» будет натяжкой, дорога шла по пересеченной местности: спуск-подъем, подъем-спуск с постепенным набором высоты. Я и в этот раз решил быть умнее других: как и на Укоке экипировался сапогами из вспененного пластика, похожими на резиновые, но легче. И, если на Укоке они мне помогли, то здесь ребята, шедшие в кроссовках, чувствовали себя увереннее, наверное, потому, что еще на Укоке за двести километров похода прилично сточился протектор на сапогах - вспененный пластик уступил дорогам Укока. Вот ноги у меня и разъезжались, что дополнительно отнимало силы. На очередной небольшой горке протектор опять не удержал, и я проехал несколько метров как на лыжах, благо трекинговые палочки были под рукой, чем и насмешил народ. К тому же в прошлом походе по давней своей традиции: в каждом походе рвать одни штаны, я их и порвал. Новые GORE-TEXовые не купил в целях экономии, а вытащил из сундука простые спортивные, которые не надевались поверх сапог по причине своей узкости. И уже через час движения в дожде со штанов, заправленных в сапоги, стекавшая вода их основательно наполнила. Пятки действовали как поршень, гоняя воду: наступил – вода скакнула вверх к голенищу, оттолкнулся, пятка пошла вверх – вода ушла в пятку. Смешное чувство возникало, когда я обращал внимание на то, как пятки себя чувствуют в цилиндрах этого двухтактного двигателя, в сапоге полном воды – как рыба без чешуи на стремнине. В монотонном движении по тропе оставалось только развлекаться решением задачи – сколько надо еще дождинок, чтобы вода начинала вылетать из сапог фонтанчиком, когда я пяткой хлопаю по земле. Идею идти в сапогах в этот раз я бы мог посчитать дурацкой, если бы инструктор «на этапе восхождения» Иван тоже не шел в сапогах. Двое нас было, таких…
В этом походе зазывные проспекты новосибирского клуба обещали немного подвезти нас на машинах «высокой проходимости». Этот эпитет должен был придать веса старой машине, которую в простонародье называют «шишигой». Но, мне кажется, для самой «шишиги» эта попытка «подсластить пилюлю» должна казаться излишней. Все ее знают и почитают, свою славу она прилежно отрабатывает, превращаясь постепенно в легенду. И машина сделала свое дело: старый боевой ГАЗ-66 доставил нас через перевал Кузуяк по назначению - к «Трем Березам», хотя, и не без помощи цепей. Цепи, надетые на колеса, понадобились потому, что который день уже шли дожди, все раскисло и ноги разъезжались в разные стороны даже у машины. У «Трех берез» мы благодарно махнули ей рукой и двинулись в гору вдоль Аккема. Сказать «в гору» будет натяжкой, дорога шла по пересеченной местности: спуск-подъем, подъем-спуск с постепенным набором высоты. Я и в этот раз решил быть умнее других: как и на Укоке экипировался сапогами из вспененного пластика, похожими на резиновые, но легче. И, если на Укоке они мне помогли, то здесь ребята, шедшие в кроссовках, чувствовали себя увереннее, наверное, потому, что еще на Укоке за двести километров похода прилично сточился протектор на сапогах - вспененный пластик уступил дорогам Укока. Вот ноги у меня и разъезжались, что дополнительно отнимало силы. На очередной небольшой горке протектор опять не удержал, и я проехал несколько метров как на лыжах, благо трекинговые палочки были под рукой, чем и насмешил народ. К тому же в прошлом походе по давней своей традиции: в каждом походе рвать одни штаны, я их и порвал. Новые GORE-TEXовые не купил в целях экономии, а вытащил из сундука простые спортивные, которые не надевались поверх сапог по причине своей узкости. И уже через час движения в дожде со штанов, заправленных в сапоги, стекавшая вода их основательно наполнила. Пятки действовали как поршень, гоняя воду: наступил – вода скакнула вверх к голенищу, оттолкнулся, пятка пошла вверх – вода ушла в пятку. Смешное чувство возникало, когда я обращал внимание на то, как пятки себя чувствуют в цилиндрах этого двухтактного двигателя, в сапоге полном воды – как рыба без чешуи на стремнине. В монотонном движении по тропе оставалось только развлекаться решением задачи – сколько надо еще дождинок, чтобы вода начинала вылетать из сапог фонтанчиком, когда я пяткой хлопаю по земле. Идею идти в сапогах в этот раз я бы мог посчитать дурацкой, если бы инструктор «на этапе восхождения» Иван тоже не шел в сапогах. Двое нас было, таких…
«Первый лагерь на маршруте на берегу Аккема».
За первый день надо было пройти всего семь километров. Получилось это у нас за более, чем пять часов. В горах скорость передвижения снижается до 1-1,5 километров в час. Особенно, в такой пересеченной местности, как в первый день похода и, особенно, у придавленных к Матушке Земле тяжелыми, как у нас, рюкзаками. Я, как всегда, не выдержал свой темп передвижения и, выкладываясь в попытках поспеть за лидирующей группой, быстро выдохся и откатился в арьергард к девчонкам. Надо сказать, что в группе у нас подобрались в основном здоровые, в расцвете сил мужики – не молодежь, а сорока и чуть старше лет. За такими не угонишься, некоторые из них и шире меня в плечах в полтора раза, и раза в полтора же мощнее в весе. А от живого веса туриста, зависит максимально рекомендованный вес рюкзака. Я был в проигрыше по всем этим параметрам. Но, оказалось, что в группе есть и почти одногодки мне. Еще перед выходом из Тюнгура ко мне подошел Игорь из Искитима – доктор, умница и эрудит и сказал мне мою же обычную фразу: «Я думал, что в группе буду один такой старый дурак, оказалось, нас двое! Давай держаться вместе и займем одну палатку?». Я был страшно рад и согласился, хотя держаться вместе нам не пришлось – Игорь успевал за лидирующей группой.
За первый день надо было пройти всего семь километров. Получилось это у нас за более, чем пять часов. В горах скорость передвижения снижается до 1-1,5 километров в час. Особенно, в такой пересеченной местности, как в первый день похода и, особенно, у придавленных к Матушке Земле тяжелыми, как у нас, рюкзаками. Я, как всегда, не выдержал свой темп передвижения и, выкладываясь в попытках поспеть за лидирующей группой, быстро выдохся и откатился в арьергард к девчонкам. Надо сказать, что в группе у нас подобрались в основном здоровые, в расцвете сил мужики – не молодежь, а сорока и чуть старше лет. За такими не угонишься, некоторые из них и шире меня в плечах в полтора раза, и раза в полтора же мощнее в весе. А от живого веса туриста, зависит максимально рекомендованный вес рюкзака. Я был в проигрыше по всем этим параметрам. Но, оказалось, что в группе есть и почти одногодки мне. Еще перед выходом из Тюнгура ко мне подошел Игорь из Искитима – доктор, умница и эрудит и сказал мне мою же обычную фразу: «Я думал, что в группе буду один такой старый дурак, оказалось, нас двое! Давай держаться вместе и займем одну палатку?». Я был страшно рад и согласился, хотя держаться вместе нам не пришлось – Игорь успевал за лидирующей группой.
Глава 6. Второй день и первые положительные знаки Судьбы.
Строй «туристов» потянулся на водопой.
Во второй день мне удалось получше рассчитать свои силы, и я болтался уже между головой группы и ее хвостом, ближе к последнему конечно, уговаривая себя в том, что рюкзак у меня должен был быть по весу тяжелее, чем у других. У меня ведь в нем была еще и фотоаппаратура.
В этот поход я собирался, как на свидание с девушкой: в прилично приподнятом настроении. Был полон решимости взять из аппаратуры все, что у меня есть: штатив, все три объектива… Один из которых – телевик, весил два килограмма. Когда же рюкзак достиг тридцатичетырех килограммов, я понял, что сдохну. Вытащил этот телевик и еще мой любимый мощный штатив, думая, что облегчился на четыре килограмма. Не тут-то было – включился какой-то туристический мистический закон: вытаскивая четыре килограмма из рюкзака, его вес облегчается только на три… Мои шутки на эту тему возымели интересное действо: Слава из Краснодара, сказав, что искусству он всегда готов помогать, предложил нести мой, один из двух оставшихся объективов. Слава, как раз и был из тех мощных, что два раза Эльбрус покорили, но я не смог воспользоваться его любезностью – каждый несет свою ношу сам…
При выдвижении с места первой ночевки я заглянул издалека за склон какой-то горки, увидел в просвете облаков снежник и узнал Аккемскую стенку Белухи. Таким образом, я начал отсчет положительных знаков в этом походе – она же мне улыбнулась, я видел! Хотя и издалека.
До места второй ночевки сегодня надо было пройти уже 21 километр, но местность инструкторы обещали поровнее, чем вчера - должно было быть полегче. Но, уже при подходе к Аккемскому озеру я понял, что следующий переход к Томским стоянкам я, конечно, осилю, но при штурме горы мне будет трудно и надо каким-то образом сэкономить силы, желательно найти шерпа на завтра.
Во второй день мне удалось получше рассчитать свои силы, и я болтался уже между головой группы и ее хвостом, ближе к последнему конечно, уговаривая себя в том, что рюкзак у меня должен был быть по весу тяжелее, чем у других. У меня ведь в нем была еще и фотоаппаратура.
В этот поход я собирался, как на свидание с девушкой: в прилично приподнятом настроении. Был полон решимости взять из аппаратуры все, что у меня есть: штатив, все три объектива… Один из которых – телевик, весил два килограмма. Когда же рюкзак достиг тридцатичетырех килограммов, я понял, что сдохну. Вытащил этот телевик и еще мой любимый мощный штатив, думая, что облегчился на четыре килограмма. Не тут-то было – включился какой-то туристический мистический закон: вытаскивая четыре килограмма из рюкзака, его вес облегчается только на три… Мои шутки на эту тему возымели интересное действо: Слава из Краснодара, сказав, что искусству он всегда готов помогать, предложил нести мой, один из двух оставшихся объективов. Слава, как раз и был из тех мощных, что два раза Эльбрус покорили, но я не смог воспользоваться его любезностью – каждый несет свою ношу сам…
При выдвижении с места первой ночевки я заглянул издалека за склон какой-то горки, увидел в просвете облаков снежник и узнал Аккемскую стенку Белухи. Таким образом, я начал отсчет положительных знаков в этом походе – она же мне улыбнулась, я видел! Хотя и издалека.
До места второй ночевки сегодня надо было пройти уже 21 километр, но местность инструкторы обещали поровнее, чем вчера - должно было быть полегче. Но, уже при подходе к Аккемскому озеру я понял, что следующий переход к Томским стоянкам я, конечно, осилю, но при штурме горы мне будет трудно и надо каким-то образом сэкономить силы, желательно найти шерпа на завтра.
«Дорога в Небо».
На этом же переходе москвичка Аня поняла, что ей не надо идти на Белуху, не осилит, и решила остаться в трекинговой группе, которая будет осматривать достопримечательности окрестностей Аккема. Так группа восходителей лишилась одного члена. Нас осталось девять «восходителей» и три инструктора-альпиниста. Интересно, что Аня шла вместе с двенадцатилетним сыном. Нас рассмешила его реакция еще на подъезде к Тюнгуру, когда на остановке в наш микроавтобус и к нему на колени запрыгнул кузнечик. Реакция была радикально девчачьей. Аня объяснила это тем, что в Москве кузнечиков нет… Сына она собиралась оставить с туристами, а сама уйти на Белуху с альпинистами. Миша был не совсем готов к автономному существованию, но Аня пыталась форсировать процесс его адаптации прямо в походе. Сейчас же она, пытаясь отрезать сына от возможностей поныть, уходила от него вперед, оставляя его на попечение замыкающего наш строй инструктора, обычно это был Петр. И, кажется, достигала этим успеха - в обществе Петра, в разговорах с ним, с его мужской поддержкой, парень на глазах сдвигался в поведении в мужскую сторону.
На этом же переходе москвичка Аня поняла, что ей не надо идти на Белуху, не осилит, и решила остаться в трекинговой группе, которая будет осматривать достопримечательности окрестностей Аккема. Так группа восходителей лишилась одного члена. Нас осталось девять «восходителей» и три инструктора-альпиниста. Интересно, что Аня шла вместе с двенадцатилетним сыном. Нас рассмешила его реакция еще на подъезде к Тюнгуру, когда на остановке в наш микроавтобус и к нему на колени запрыгнул кузнечик. Реакция была радикально девчачьей. Аня объяснила это тем, что в Москве кузнечиков нет… Сына она собиралась оставить с туристами, а сама уйти на Белуху с альпинистами. Миша был не совсем готов к автономному существованию, но Аня пыталась форсировать процесс его адаптации прямо в походе. Сейчас же она, пытаясь отрезать сына от возможностей поныть, уходила от него вперед, оставляя его на попечение замыкающего наш строй инструктора, обычно это был Петр. И, кажется, достигала этим успеха - в обществе Петра, в разговорах с ним, с его мужской поддержкой, парень на глазах сдвигался в поведении в мужскую сторону.
Глава 7. Катарсис третьего дня пути.
«Рюкзаки двинулись на встречу с Белухой».
Дождь провожал нас и со второй ночевки, которая была ниже озера Аккем, в районе базы «Аккемский приют». Но к озеру и погранзаставе начало проглядывать Солнце. На погранзаставе мы лишились еще одного, более ценного, чем Аня, да и чем все мы вообще, члена «восходительной» группы. На этот раз это оказался, именно, инструктор-альпинист Петр. Он был родом из страны, которая сильно недолюбливает нашу. Мы же их граждан принимаем, а таких, как Петр, еще и любим. Он работал «в инструкторах» и раньше, но на этот раз ему не успели сделать пропуск в погранзону, и ему пришлось «выйти из строя» - нас осталось уже одиннадцать. А я думал, что это моя участь еще с самого Тюнгура, когда Иван сказал, что двоим из нас пропуска в погранзону сделать не успели, я ведь встрял в группу поздновато. Уточнить, кто эти двое, Иван все никак не находил времени, но у погранзаставы оказалось, что в последний момент мне, все-таки, успели сделать персональный пропуск. Я был удивлен, потому, как все самое вкусное, обычно, заканчивалось передо мной, и бросил еще одну костяшку на счетах в сторону положительных знаков Судьбы.
Дождь провожал нас и со второй ночевки, которая была ниже озера Аккем, в районе базы «Аккемский приют». Но к озеру и погранзаставе начало проглядывать Солнце. На погранзаставе мы лишились еще одного, более ценного, чем Аня, да и чем все мы вообще, члена «восходительной» группы. На этот раз это оказался, именно, инструктор-альпинист Петр. Он был родом из страны, которая сильно недолюбливает нашу. Мы же их граждан принимаем, а таких, как Петр, еще и любим. Он работал «в инструкторах» и раньше, но на этот раз ему не успели сделать пропуск в погранзону, и ему пришлось «выйти из строя» - нас осталось уже одиннадцать. А я думал, что это моя участь еще с самого Тюнгура, когда Иван сказал, что двоим из нас пропуска в погранзону сделать не успели, я ведь встрял в группу поздновато. Уточнить, кто эти двое, Иван все никак не находил времени, но у погранзаставы оказалось, что в последний момент мне, все-таки, успели сделать персональный пропуск. Я был удивлен, потому, как все самое вкусное, обычно, заканчивалось передо мной, и бросил еще одну костяшку на счетах в сторону положительных знаков Судьбы.
«Портал открылся».
Когда мы двинулись от озера в направлении Аккемской стены, увидев наши громадные рюкзаки, Белуха выпучила на нас одну из своих вершин - "Белуха Западная", это рядом с целью нашего восхождения Белухой Восточной. Она, как показала ее в просвете туч, так от удивления надолго забыла задернуть шторки. "Портал открылся", - сказал Серега из Читы, и все мы снова подумали о хорошем, ведь это внимание Белухи к нам, могло быть уже приглашением к свиданию с горой.
Когда мы двинулись от озера в направлении Аккемской стены, увидев наши громадные рюкзаки, Белуха выпучила на нас одну из своих вершин - "Белуха Западная", это рядом с целью нашего восхождения Белухой Восточной. Она, как показала ее в просвете туч, так от удивления надолго забыла задернуть шторки. "Портал открылся", - сказал Серега из Читы, и все мы снова подумали о хорошем, ведь это внимание Белухи к нам, могло быть уже приглашением к свиданию с горой.
«Ледяной грот».
Часа через четыре после сегодняшнего старта я выдохся. Выдохся перед, так называемым, гротом, перед большой мореной. Мы до нее еще не дошли и перебирались через камни в рост человека и больше. У морены, в сторонке, у нас должен был состояться сегодняшний обед. Навстречу нам вышел красивый парень с деревянным посохом. Он спускался с Томских стоянок, легко и непринужденно прыгая с камня на камень. Я ухватился за эту встречу в попытке уговорить его поработать шерпом. Но ему было уже некогда, он спешил вниз, сказал, что деньги ему не нужны, в другой раз он помог бы и просто так… Наверное, в моем облике было что-то, из-за чего он согласился поднести мой рюкзак, хотя бы до того места под мореной, где уже готовились к обеду наши ребята. Эта помощь составляла не более десятой части сегодняшнего пути, а может быть, и двадцатой. Моего помощника звали тоже Иваном, он унесся с моим рюкзаком и своим посохом, почти не задевая камни ногами. В месте привала я своего рюкзака не нашел… Ребята обратили внимание на Ивана, заметив его, кто-то, спускающимся вниз, кто-то, бегущим с моим рюкзаком, наверх. Посыпались шуточки, что он вообще пришел с той стороны Белухи, из Казахстана, чтобы утащить рюкзак в свою Казахстанию у таких ротозеев, как я… Пришлось остановить шутки ребят – не хотелось оскорблять парня даже безобидными, даже за глаза и, тем более, за глаза, шутками. Не хотелось тоже именно за глаза, за его чистый, мягкий и участливый взгляд. Появился он перед нами тогда, когда мы уже пообедали. Оказалось, что по доброте душевной он отнес рюкзак на вершину первой морены, одной из числа нескольких, на которые нам еще предстояло сегодня забраться. Мне его помощь позволила отдышаться и потом пойти в гору ровно, даже опережая некоторых, хотя и немногих и иногда, сэкономив время, забираться на большие осыпи в стороне от маршрута для фотосъемки. Появилась надежда на успешный штурм. Я весь оставшийся день вспоминал Ивана с большой благодарностью и теплотой. Сам-то я - парень так себе, но на хороших людей мне всегда везет. Одна группа чего стоит!
Часа через четыре после сегодняшнего старта я выдохся. Выдохся перед, так называемым, гротом, перед большой мореной. Мы до нее еще не дошли и перебирались через камни в рост человека и больше. У морены, в сторонке, у нас должен был состояться сегодняшний обед. Навстречу нам вышел красивый парень с деревянным посохом. Он спускался с Томских стоянок, легко и непринужденно прыгая с камня на камень. Я ухватился за эту встречу в попытке уговорить его поработать шерпом. Но ему было уже некогда, он спешил вниз, сказал, что деньги ему не нужны, в другой раз он помог бы и просто так… Наверное, в моем облике было что-то, из-за чего он согласился поднести мой рюкзак, хотя бы до того места под мореной, где уже готовились к обеду наши ребята. Эта помощь составляла не более десятой части сегодняшнего пути, а может быть, и двадцатой. Моего помощника звали тоже Иваном, он унесся с моим рюкзаком и своим посохом, почти не задевая камни ногами. В месте привала я своего рюкзака не нашел… Ребята обратили внимание на Ивана, заметив его, кто-то, спускающимся вниз, кто-то, бегущим с моим рюкзаком, наверх. Посыпались шуточки, что он вообще пришел с той стороны Белухи, из Казахстана, чтобы утащить рюкзак в свою Казахстанию у таких ротозеев, как я… Пришлось остановить шутки ребят – не хотелось оскорблять парня даже безобидными, даже за глаза и, тем более, за глаза, шутками. Не хотелось тоже именно за глаза, за его чистый, мягкий и участливый взгляд. Появился он перед нами тогда, когда мы уже пообедали. Оказалось, что по доброте душевной он отнес рюкзак на вершину первой морены, одной из числа нескольких, на которые нам еще предстояло сегодня забраться. Мне его помощь позволила отдышаться и потом пойти в гору ровно, даже опережая некоторых, хотя и немногих и иногда, сэкономив время, забираться на большие осыпи в стороне от маршрута для фотосъемки. Появилась надежда на успешный штурм. Я весь оставшийся день вспоминал Ивана с большой благодарностью и теплотой. Сам-то я - парень так себе, но на хороших людей мне всегда везет. Одна группа чего стоит!
«Стена ледника и начало Аккема».
На подходе погода часто менялась: то небо заволакивало облаками, то в просветы с разных сторон опять проглядывало Солнышко. Во второй раз Белуха Западная выглянула только в маленькую форточку из облаков и долго наблюдала за нами. Удивляло то, что "форточка" была настолько мала, что обязана была захлопнуться в течение минуты. А она не закрывалась минут двадцать. Боюсь, что в этот раз гора наблюдала не за нами. В это же время я был поглощен мыслями об изображении лица человека на Аккемской стене, на которое мне указала Олеся из Находки. Портрет был высотой не менее ста метров. "Нарисовал" его сход лавины в этом месте. То, что сошло, и то, что осталось, и слепило этого мужика. Рот у него был скривлен сарказмом. Я начал подозревать, что его улыбка - это ответ на мои фотографические мысли, как я зайду на вершину, что буду снимать… Точно ведь слышит!
На подходе погода часто менялась: то небо заволакивало облаками, то в просветы с разных сторон опять проглядывало Солнышко. Во второй раз Белуха Западная выглянула только в маленькую форточку из облаков и долго наблюдала за нами. Удивляло то, что "форточка" была настолько мала, что обязана была захлопнуться в течение минуты. А она не закрывалась минут двадцать. Боюсь, что в этот раз гора наблюдала не за нами. В это же время я был поглощен мыслями об изображении лица человека на Аккемской стене, на которое мне указала Олеся из Находки. Портрет был высотой не менее ста метров. "Нарисовал" его сход лавины в этом месте. То, что сошло, и то, что осталось, и слепило этого мужика. Рот у него был скривлен сарказмом. Я начал подозревать, что его улыбка - это ответ на мои фотографические мысли, как я зайду на вершину, что буду снимать… Точно ведь слышит!
«Духи гор».
Наш Бадарá – красивый парень из Бурятии добавил мистики, сказав, что удивлён тем, что некоторые мысли-пожелания наших товарищей, даже нереальные в этих условиях и высказанные в шутку, тут же сбываются. Я начинаю ощущать внимание Белухи, но, пожалуй, не к себе. Наверное, к шуточкам кого-то из ее свиты. Сама бы она до таких мелочей не снизошла. Наверное, над нами, надо мной, кто-то беззлобно, скорей озорно, подшучивает, развлекая королеву. То я сяду мимо своего "хобо", целясь в «форточку» из своего фотоаппарата, то вообще его потеряю. Масса всяких мелочей: крышку от объектива опять несколько раз терял, слава Богу, находил. Эти озорства у меня вызывали не горечь потери - куда теперь зад класть на леднике без хобо, а скорей такое же веселье, как и у свиты королевы - это ведь их внимание к нам. Ко мне! Наверное, Белуху развлекал, поймав кураж, тот самый "криворотый". Снова появилось ощущение хорошего знака, что королева гор нас принимает…
Наш Бадарá – красивый парень из Бурятии добавил мистики, сказав, что удивлён тем, что некоторые мысли-пожелания наших товарищей, даже нереальные в этих условиях и высказанные в шутку, тут же сбываются. Я начинаю ощущать внимание Белухи, но, пожалуй, не к себе. Наверное, к шуточкам кого-то из ее свиты. Сама бы она до таких мелочей не снизошла. Наверное, над нами, надо мной, кто-то беззлобно, скорей озорно, подшучивает, развлекая королеву. То я сяду мимо своего "хобо", целясь в «форточку» из своего фотоаппарата, то вообще его потеряю. Масса всяких мелочей: крышку от объектива опять несколько раз терял, слава Богу, находил. Эти озорства у меня вызывали не горечь потери - куда теперь зад класть на леднике без хобо, а скорей такое же веселье, как и у свиты королевы - это ведь их внимание к нам. Ко мне! Наверное, Белуху развлекал, поймав кураж, тот самый "криворотый". Снова появилось ощущение хорошего знака, что королева гор нас принимает…
Восхитительная «восходительная группа».
"Форточка" все еще не закрывается. Они веселились, забавляясь маленькими шутками надо мной, я - наблюдая за их вниманием ко мне. Неожиданно и не к месту, как всегда у меня это и происходит, из глаз покатились слезы. И в первый раз они случились с рыданиями. Я быстро слинял из группы под предлогом фотосъемки, чтобы кто-нибудь не услышал. Долго не мог успокоиться. Да и не пытался. Удивлялся только в который раз самому себе. У всех нормальных слезы восторга случаются в момент достижения: вершины например, у меня же – наоборот, при расставании, как в прошлый раз при уходе с Дарашколя, а сейчас - вообще на подходе… Начал отматывать пленку назад - хотелось докопаться: с чего бы это, было же весело? Ну, внимание Королевы ко мне вместе с шалостями ее свиты, которые я сам же мог и придумать..., долгое ожидание встречи... Еще все оказалось не так, как я «напредставлял» себе по чужим фотографиям и по картам, когда готовился в поход. И географически, и графически-фотографически все не так... Вокруг все оказалось настолько величественно! Это невозможно передать в фотографиях. Что-то вошло в меня... Говорят же: "Почувствовал себя песчинкой". Песчинка в Великом - это тоже осознание себя, но осознание своей малости. У меня такое случалось уже и давно, и не раз... А сейчас Королева-Белуха позволила, а свита, забавляясь надо мной, подвинулась и освободила для меня место у ее трона. Я почувствовал себя частью этого Величия. О чем-то подобном говорили Великие Учителя, Иисус, например...
"Форточка" все еще не закрывается. Они веселились, забавляясь маленькими шутками надо мной, я - наблюдая за их вниманием ко мне. Неожиданно и не к месту, как всегда у меня это и происходит, из глаз покатились слезы. И в первый раз они случились с рыданиями. Я быстро слинял из группы под предлогом фотосъемки, чтобы кто-нибудь не услышал. Долго не мог успокоиться. Да и не пытался. Удивлялся только в который раз самому себе. У всех нормальных слезы восторга случаются в момент достижения: вершины например, у меня же – наоборот, при расставании, как в прошлый раз при уходе с Дарашколя, а сейчас - вообще на подходе… Начал отматывать пленку назад - хотелось докопаться: с чего бы это, было же весело? Ну, внимание Королевы ко мне вместе с шалостями ее свиты, которые я сам же мог и придумать..., долгое ожидание встречи... Еще все оказалось не так, как я «напредставлял» себе по чужим фотографиям и по картам, когда готовился в поход. И географически, и графически-фотографически все не так... Вокруг все оказалось настолько величественно! Это невозможно передать в фотографиях. Что-то вошло в меня... Говорят же: "Почувствовал себя песчинкой". Песчинка в Великом - это тоже осознание себя, но осознание своей малости. У меня такое случалось уже и давно, и не раз... А сейчас Королева-Белуха позволила, а свита, забавляясь надо мной, подвинулась и освободила для меня место у ее трона. Я почувствовал себя частью этого Величия. О чем-то подобном говорили Великие Учителя, Иисус, например...
«Форточка» в облаках.
Слезы у мужика, я думаю, полезны для окружающих. Отец мой, когда смотрел старые фильмы про войну, долго скрипел зубами, чтобы скрыть их. Я же в тот период своего становления все видел. Может из-за них же, молчаливых, молчаливо и поселилась в душе любовь к Родине, к такой, как она есть. Сам же я, наверное, "недоплакал" - уехал сын «на Канадщину» на три грустных буквы - на ПМЖ... Еще и спросил поросенок: "Пойдешь ты защищать эту родину?". "Пойду," - сказал, - "хотя бы для того, чтобы встать заслоном для каких-нибудь пацанов из спецназа, чтобы они выиграли для себя, хотя бы день жизни, и выполнили свою задачу"... Такую-то Родину? С такими-то горами? Отдать вместе с этим, только что вошедшим в душу и ставшим теперь уже и моим, Величием?
Написал вот бяку и не хочется вычеркивать, чтобы кого-нибудь не обидеть. А! Все равно складывается та же ситуация, которую я озвучивал в предыдущем рассказе. Имею в виду байку про нашего студента-авиатора, который при написании диплома, что-то там по авиастроению, написал: "А вот эту радиодетальку выпилим из фанерки, все равно мой диплом читать никто не будет". И прочитал ведь оппонент, пока студент строил свою защиту у плакатов. Случайно открыл именно на этой странице и только эту строчку и прочитал… Вот и я по этой же схеме: подытоживая свою жизнь и желая показать детям и внукам, что что-то в ней, все-таки, случилось, решил выпустить рассказики, иллюстрированные моими фотографиями о пережитом в моих путешествиях, а так же в то время, пока их же и растил, рассказы, пропитанные моими эмоциями, моей жизнью. Пишу уже восьмой рассказ, а первые семь никто из них и не читал. Так, что никто и этот рассказ не прочитает и не обидится. Ну, ладно … Это я так… Простите…
Слезы у мужика, я думаю, полезны для окружающих. Отец мой, когда смотрел старые фильмы про войну, долго скрипел зубами, чтобы скрыть их. Я же в тот период своего становления все видел. Может из-за них же, молчаливых, молчаливо и поселилась в душе любовь к Родине, к такой, как она есть. Сам же я, наверное, "недоплакал" - уехал сын «на Канадщину» на три грустных буквы - на ПМЖ... Еще и спросил поросенок: "Пойдешь ты защищать эту родину?". "Пойду," - сказал, - "хотя бы для того, чтобы встать заслоном для каких-нибудь пацанов из спецназа, чтобы они выиграли для себя, хотя бы день жизни, и выполнили свою задачу"... Такую-то Родину? С такими-то горами? Отдать вместе с этим, только что вошедшим в душу и ставшим теперь уже и моим, Величием?
Написал вот бяку и не хочется вычеркивать, чтобы кого-нибудь не обидеть. А! Все равно складывается та же ситуация, которую я озвучивал в предыдущем рассказе. Имею в виду байку про нашего студента-авиатора, который при написании диплома, что-то там по авиастроению, написал: "А вот эту радиодетальку выпилим из фанерки, все равно мой диплом читать никто не будет". И прочитал ведь оппонент, пока студент строил свою защиту у плакатов. Случайно открыл именно на этой странице и только эту строчку и прочитал… Вот и я по этой же схеме: подытоживая свою жизнь и желая показать детям и внукам, что что-то в ней, все-таки, случилось, решил выпустить рассказики, иллюстрированные моими фотографиями о пережитом в моих путешествиях, а так же в то время, пока их же и растил, рассказы, пропитанные моими эмоциями, моей жизнью. Пишу уже восьмой рассказ, а первые семь никто из них и не читал. Так, что никто и этот рассказ не прочитает и не обидится. Ну, ладно … Это я так… Простите…
Вершина «Корона Алтая». Белуха.
Основная группа добралась до Томских стоянок часов за десять, хвост за одиннадцать. Примерно, не до отслеживания было. По расстоянию этот маршрут был всего километров одиннадцать - двенадцать, но по высоте надо было набрать тысячу метров.
Основная группа добралась до Томских стоянок часов за десять, хвост за одиннадцать. Примерно, не до отслеживания было. По расстоянию этот маршрут был всего километров одиннадцать - двенадцать, но по высоте надо было набрать тысячу метров.
Глава 8. «Горняшка».
«Томские стоянки».
Настало время рассказать и о «горняшке». Я слышал этот сленговый термин альпинистов раньше применительно к тому случаю, когда горы зовут человека к себе, и он идет к ним, не в силах противостоять этому зову. Про такое и говорят: «Захворал горняшкой». Но используется термин из аналогии с горной болезнью, как реакцией организма на высотную гипоксию. Может проявляться в легкой форме на малых высотах, как в нашем случае, на больших же высотах - с более печальными последствиями. Хотя, Томские стоянки расположились на высоте три тысячи метров над уровнем моря, и наш постепенный подход к ним в течение трех дней с набором высоты две тысячи метров должен был обеспечить нашу акклиматизацию, но «горняшка» взяла свое даже в этом случае – двое из нас почувствовали ее дыхание. Олесю немного скрутило и второго Серегу из Барнаула начала бить лихорадка. Народ пытался его согреть горячим чаем, но помог, как всегда, Игорь. Меня удивляет, как он или кто-то другой запускает руку в свой необъятный рюкзак, легко и безошибочно, как с каминной полки, как фокусник, достает коробочку, похожую на шкатулочку, достает нужную таблеточку и вылечивает всех тут же! Мне же в моем утрамбованном 110-литровом рюкзаке, чтобы что-то найти, мало перетряхнуть его весь. Я подозреваю, что дело не только в том, что в нем скрывается на этом этапе похода еще и штурмовой рюкзак с фотоаппаратурой…
Настало время рассказать и о «горняшке». Я слышал этот сленговый термин альпинистов раньше применительно к тому случаю, когда горы зовут человека к себе, и он идет к ним, не в силах противостоять этому зову. Про такое и говорят: «Захворал горняшкой». Но используется термин из аналогии с горной болезнью, как реакцией организма на высотную гипоксию. Может проявляться в легкой форме на малых высотах, как в нашем случае, на больших же высотах - с более печальными последствиями. Хотя, Томские стоянки расположились на высоте три тысячи метров над уровнем моря, и наш постепенный подход к ним в течение трех дней с набором высоты две тысячи метров должен был обеспечить нашу акклиматизацию, но «горняшка» взяла свое даже в этом случае – двое из нас почувствовали ее дыхание. Олесю немного скрутило и второго Серегу из Барнаула начала бить лихорадка. Народ пытался его согреть горячим чаем, но помог, как всегда, Игорь. Меня удивляет, как он или кто-то другой запускает руку в свой необъятный рюкзак, легко и безошибочно, как с каминной полки, как фокусник, достает коробочку, похожую на шкатулочку, достает нужную таблеточку и вылечивает всех тут же! Мне же в моем утрамбованном 110-литровом рюкзаке, чтобы что-то найти, мало перетряхнуть его весь. Я подозреваю, что дело не только в том, что в нем скрывается на этом этапе похода еще и штурмовой рюкзак с фотоаппаратурой…
Ручей на леднике «Арбуз» и вершина «Корона Алтая».
С подачи уже первого Сереги из Барнаула опять подумалось о мистическом преследовании моих походов именем «Серега». Мужиков с этим именем на нашу группу, из всего лишь одиннадцати человек, пришлось целых трое и аж двое из них живут в Барнауле – гнездо у них там по выращиванию Серег... Серега Первый позиционирует себя мотоциклистом и начисто отрицает применение к себе приставки «байкер», несмотря на то, что приехал в Тюнгур на здоровенном «гусе» - мотоцикле фирмы БМВ. Он тоже богатырь, у него приятный и своеобразный юмор. Вот он и заметил засилие группы своим именем и предложил, чтобы не путаться в приставках к именам, типа «Серега-читинский», звать читинского просто Колей. Всем это имя и шутка понравились – группа, познакомившаяся друг с другом всего несколько дней назад, оказалась удивительно доброжелательной друг к другу и полной юмора. Удивляла и география проживания ее состава: от Находки до Пскова, Краснодара и т.д.
С подачи уже первого Сереги из Барнаула опять подумалось о мистическом преследовании моих походов именем «Серега». Мужиков с этим именем на нашу группу, из всего лишь одиннадцати человек, пришлось целых трое и аж двое из них живут в Барнауле – гнездо у них там по выращиванию Серег... Серега Первый позиционирует себя мотоциклистом и начисто отрицает применение к себе приставки «байкер», несмотря на то, что приехал в Тюнгур на здоровенном «гусе» - мотоцикле фирмы БМВ. Он тоже богатырь, у него приятный и своеобразный юмор. Вот он и заметил засилие группы своим именем и предложил, чтобы не путаться в приставках к именам, типа «Серега-читинский», звать читинского просто Колей. Всем это имя и шутка понравились – группа, познакомившаяся друг с другом всего несколько дней назад, оказалась удивительно доброжелательной друг к другу и полной юмора. Удивляла и география проживания ее состава: от Находки до Пскова, Краснодара и т.д.
Глава 9. Тренировки для нас и пограничников на Томских стоянках.
Палатка пограничников у ледника «Арбуз».
Следующий день был посвящен тренировке по овладению альпинистским оборудованием, развешенным на нас инструкторами, как на ёлках. Надо было до автоматизма отработать свои действия так, чтобы, не думая, переходить с «веревки» на «веревку», «контровать» муфты, где надо, для безопасности и не «контровать», где не надо. Мы раз восемь по кругу повторили переход по пяти веревкам на склоне ледника. Через четыре часа тренировки, в самом ее конце, когда Иван изобразил финиш тренировки и вел нас, казалось, к стоянке, на самом крутом склоне он выдал команду «Удержание!». Она дается в том случае, когда кто-то сорвался, и его и себя в этой связке надо удержать на леднике. По этой команде падаешь на лед, наваливаешься на ледоруб грудью и пытаешься остановить скольжение вдоль склона. Когда я бороздил мордой лед, об голову ударилась и отскочила мысль, больше похожая на удивление: «Почему мы не можем остановить связку?». Хотя я, кроме мелькавшего склона, ничего не видел, но был уверен, что вся связка – четыре человека, как и я, вгрызается ледорубами в лед. И их зубовный скрежет по льду, отчетливо слышимый, подтверждал это. Оказалось, Иван, добрая душа, тащит нас вниз за веревку для наглядности. Пока не стянул до основания склона – метров тридцать, не успокоился… Тут-то и начинаешь понимать, зачем альпинисту экипировка вместе со всеми этими «беседками», «восьмерками», «жумарами» и касками. А как вы хотели, без каски? Если камень сверху придет, башка может погнуться, а в гнутой голове плоские летчицкие шутки начнут застревать и оставаться внутри. Тогда и песня про альпинистку-скалолазку не вылетит из такой головы, как я ее тогда охмурять стану, если встречу?
На Томских стоянках, по соседству с нашими палатками, стоит с этого года и палатка пограничников. Они теперь несут службу не только внизу у озера, но и здесь. Их задача – не пускать туристов и «восходителей» без оформленных в приграничную зону пропусков. Не пропускать и с пропусками, но за границу, что проходит по леднику Менсу в месте, которое альпинисты называют «сковородка». Это между нашим перевалом «Делонѐ» и ихними Берельскими стоянками. Стоянки не минуешь при восхождении на вершину Белухи. Но, погранцы - молодцы! Службу правильно несут! Поднимутся на пик «Делонѐ», посмотрют в биноклю - а нет ли на Берельских стоянках, что уже на территории Казахстана, отечественных альпинистов? И штрафуют их, но тока по возвращении с вершины... Наши отечественные альпинисты тоже не лыком шиты - чтобы подняться, хотя бы, на перевал «Делонѐ», надо преодолеть пять «веревок». Так они что удумали, чтобы не облегчать задачу погранцам по части обнаружения себя на Берельских стоянках? Сымают они свою нижнюю веревочку. И это действовало, пока среди пограничников не появился альпинистски квалифицированный лейтенант. Хороший парень! Жалко парня - сам говорил нам, что всю жизнь мечтал на границе гадов ловить, а приходится туристов штрафовать. Грустный он какой-то... А, впрочем, и «восходители» и пограничники, как говорил Юрий Деточкин, делают каждый свое нужное дело. И все счастливы.
Следующий день был посвящен тренировке по овладению альпинистским оборудованием, развешенным на нас инструкторами, как на ёлках. Надо было до автоматизма отработать свои действия так, чтобы, не думая, переходить с «веревки» на «веревку», «контровать» муфты, где надо, для безопасности и не «контровать», где не надо. Мы раз восемь по кругу повторили переход по пяти веревкам на склоне ледника. Через четыре часа тренировки, в самом ее конце, когда Иван изобразил финиш тренировки и вел нас, казалось, к стоянке, на самом крутом склоне он выдал команду «Удержание!». Она дается в том случае, когда кто-то сорвался, и его и себя в этой связке надо удержать на леднике. По этой команде падаешь на лед, наваливаешься на ледоруб грудью и пытаешься остановить скольжение вдоль склона. Когда я бороздил мордой лед, об голову ударилась и отскочила мысль, больше похожая на удивление: «Почему мы не можем остановить связку?». Хотя я, кроме мелькавшего склона, ничего не видел, но был уверен, что вся связка – четыре человека, как и я, вгрызается ледорубами в лед. И их зубовный скрежет по льду, отчетливо слышимый, подтверждал это. Оказалось, Иван, добрая душа, тащит нас вниз за веревку для наглядности. Пока не стянул до основания склона – метров тридцать, не успокоился… Тут-то и начинаешь понимать, зачем альпинисту экипировка вместе со всеми этими «беседками», «восьмерками», «жумарами» и касками. А как вы хотели, без каски? Если камень сверху придет, башка может погнуться, а в гнутой голове плоские летчицкие шутки начнут застревать и оставаться внутри. Тогда и песня про альпинистку-скалолазку не вылетит из такой головы, как я ее тогда охмурять стану, если встречу?
На Томских стоянках, по соседству с нашими палатками, стоит с этого года и палатка пограничников. Они теперь несут службу не только внизу у озера, но и здесь. Их задача – не пускать туристов и «восходителей» без оформленных в приграничную зону пропусков. Не пропускать и с пропусками, но за границу, что проходит по леднику Менсу в месте, которое альпинисты называют «сковородка». Это между нашим перевалом «Делонѐ» и ихними Берельскими стоянками. Стоянки не минуешь при восхождении на вершину Белухи. Но, погранцы - молодцы! Службу правильно несут! Поднимутся на пик «Делонѐ», посмотрют в биноклю - а нет ли на Берельских стоянках, что уже на территории Казахстана, отечественных альпинистов? И штрафуют их, но тока по возвращении с вершины... Наши отечественные альпинисты тоже не лыком шиты - чтобы подняться, хотя бы, на перевал «Делонѐ», надо преодолеть пять «веревок». Так они что удумали, чтобы не облегчать задачу погранцам по части обнаружения себя на Берельских стоянках? Сымают они свою нижнюю веревочку. И это действовало, пока среди пограничников не появился альпинистски квалифицированный лейтенант. Хороший парень! Жалко парня - сам говорил нам, что всю жизнь мечтал на границе гадов ловить, а приходится туристов штрафовать. Грустный он какой-то... А, впрочем, и «восходители» и пограничники, как говорил Юрий Деточкин, делают каждый свое нужное дело. И все счастливы.
Глава 10. Непреодоленный перевал «Делонѐ».
Спящий пик «Белуха Западная».
На следующий день, по холодку, в 5 утра, группа дружно выступила на штурм перевала «Делонѐ», после которого собралась остановиться, рядом с ним же, и дальше ни-ни! - не идти дальше на импортные Берельские стоянки, чтобы не травмировать ранимые души пограничников. А уж отсюда на следующую ночь, по другому маршруту, по нашей территории забраться на вершину Белуха Восточная. Так говорили инструкторы… Пограничникам…
За час подхода к перевалу, даже при том, что я, пытаясь облегчить свой штурмовой рюкзак по максимуму, оставил все лишнее вместе со вторым объективом на Томских стоянках, для меня стало ясно, что вчерашнего отдыха в полдня, оставшегося после тренировок, мне не хватило на восстановление сил моего бренного тела.
На следующий день, по холодку, в 5 утра, группа дружно выступила на штурм перевала «Делонѐ», после которого собралась остановиться, рядом с ним же, и дальше ни-ни! - не идти дальше на импортные Берельские стоянки, чтобы не травмировать ранимые души пограничников. А уж отсюда на следующую ночь, по другому маршруту, по нашей территории забраться на вершину Белуха Восточная. Так говорили инструкторы… Пограничникам…
За час подхода к перевалу, даже при том, что я, пытаясь облегчить свой штурмовой рюкзак по максимуму, оставил все лишнее вместе со вторым объективом на Томских стоянках, для меня стало ясно, что вчерашнего отдыха в полдня, оставшегося после тренировок, мне не хватило на восстановление сил моего бренного тела.
Перевала «Делонѐ».
Судорожно летят мысли в голове, взвешиваю все за и против, пытаюсь трезво анализировать ситуацию, сводить концы с концами – свои желания со своими возможностями…
В моем хотении повидаться с Белухой я, как йог, привыкший глубоко копаться в своих «хотелках», еще раньше смог вычленить какую-то тягу, не похожую на собственные желания, а что-то вроде зова. Стоя же сейчас внизу, у «веревок» перевала «Делонѐ», и, в который раз, спрашивая себя: надо ли мне на перевал или нет, в душе я находил неизменный покой удовлетворения, она уже не стремилась туда, может потому, что все уже случилось на подходе и вылилось слезами? Зова горы уже не чувствовалось внутри.
Судорожно летят мысли в голове, взвешиваю все за и против, пытаюсь трезво анализировать ситуацию, сводить концы с концами – свои желания со своими возможностями…
В моем хотении повидаться с Белухой я, как йог, привыкший глубоко копаться в своих «хотелках», еще раньше смог вычленить какую-то тягу, не похожую на собственные желания, а что-то вроде зова. Стоя же сейчас внизу, у «веревок» перевала «Делонѐ», и, в который раз, спрашивая себя: надо ли мне на перевал или нет, в душе я находил неизменный покой удовлетворения, она уже не стремилась туда, может потому, что все уже случилось на подходе и вылилось слезами? Зова горы уже не чувствовалось внутри.
Лагерь на перевалом «Делонѐ», на «сковородке»..
Из осознанных причин идти должно где-то внутри прятаться только желание эго – знать и говорить потом, что зашел. Можно, конечно, придумать массу романтических причин для идущего на гору, но всегда среди них будет желание самоутверждения. Движения своего эго я уже изучаю много лет, пытаюсь уследить, рассмотреть, осознать и этим его истощить. Не потакаю в общем… Пытаюсь и сейчас ухватить его за хвост, но не могу уцепиться. Ну и черт с ним! Но, идти или не идти?
Решение помогло принять летчицкое высказывание, появившееся в те времена, когда летчики из ложной гордости, из непосадочного, из-за неверно рассчитанного захода на посадку, положения, пытались все-таки посадить самолет и били его. Нас пытались с помощью кнута и пряника «уговорить», что садить самолет, когда это уже невозможно, нельзя, поощряли уход на «второй круг», хотя это и снижало экономические показатели. Для поддержки сомневающихся, придумали установку: «Уход на второй круг – это грамотно принятое решение». Из мечущихся в голове «за» и «против» всплыло именно это. Я понимаю, что «второго круга» для меня уже не будет никогда – для моего возраста заканчиваются тяжелые походы с тридцатикилограммовым рюкзаком, и на Белуху я уже не пойду.
Но к ней обязательно!
Из осознанных причин идти должно где-то внутри прятаться только желание эго – знать и говорить потом, что зашел. Можно, конечно, придумать массу романтических причин для идущего на гору, но всегда среди них будет желание самоутверждения. Движения своего эго я уже изучаю много лет, пытаюсь уследить, рассмотреть, осознать и этим его истощить. Не потакаю в общем… Пытаюсь и сейчас ухватить его за хвост, но не могу уцепиться. Ну и черт с ним! Но, идти или не идти?
Решение помогло принять летчицкое высказывание, появившееся в те времена, когда летчики из ложной гордости, из непосадочного, из-за неверно рассчитанного захода на посадку, положения, пытались все-таки посадить самолет и били его. Нас пытались с помощью кнута и пряника «уговорить», что садить самолет, когда это уже невозможно, нельзя, поощряли уход на «второй круг», хотя это и снижало экономические показатели. Для поддержки сомневающихся, придумали установку: «Уход на второй круг – это грамотно принятое решение». Из мечущихся в голове «за» и «против» всплыло именно это. Я понимаю, что «второго круга» для меня уже не будет никогда – для моего возраста заканчиваются тяжелые походы с тридцатикилограммовым рюкзаком, и на Белуху я уже не пойду.
Но к ней обязательно!
«Комплекс Белухи и Аккемский ледник».
Я принял это нелегкое, но «грамотное решение» и сказал об отказе ребятам. Они кинулись меня поддерживать вместе с руководителем Иваном, который сказал, что физические трудности они помогут преодолеть, единственно, если я чувствую, что могут возникнуть непоправимые моменты в здоровье, лучше остаться. В их аргументах был один заманчивый: зайти на перевал. А дальше - Белуха может и не пустить. Погоды может не быть, что и было обнародовано в прогнозе. Да и по факту уже шел дождь. А это алиби - возможность говорить потом, что я мог, но гора не пустила. Мне «алибями» потакать своему эго тоже не резон. Я был просто вымотан тремя днями тяжелого подхода к горе, все резервы истрачены, и сегодняшний подход к перевалу по леднику «Арбуз» с, всего лишь, двадцатикилограммовым теперь рюкзаком, подтвердил это – сердчишко, растраченное на тридцатилетнее воздухоплавание, не нравилось мне сегодня, перегрузил я его. И я принял «грамотное решение».
Озадачил я «руководителя восхождения» Ивана и тем, что теперь собрался с Томских стоянок спускаться самостоятельно к озеру. Он пытался взять с меня слово, что я дождусь их здесь, – не имел он права отпускать меня вниз одного. Предупреждал, что были случаи, когда люди блудили в трещинах до темноты, а после ее наступления вынуждены были и заночевать, где стоят. Но у меня же была и еще одна задача: поснимать все эти долины вокруг Аккема, и я думал, что смогу выполнить ее. Ивана уверил, что у меня, как у старого штурмана, с ориентировкой в пространстве все хорошо, и он, почему-то, согласился, спасибо ему. Предупредил только, что, если накроет облако, то стоять на месте и пережидать, дожидаясь просвета в нем.
Так группа уменьшилась до десяти человек и осталась уже без меня…
Я принял это нелегкое, но «грамотное решение» и сказал об отказе ребятам. Они кинулись меня поддерживать вместе с руководителем Иваном, который сказал, что физические трудности они помогут преодолеть, единственно, если я чувствую, что могут возникнуть непоправимые моменты в здоровье, лучше остаться. В их аргументах был один заманчивый: зайти на перевал. А дальше - Белуха может и не пустить. Погоды может не быть, что и было обнародовано в прогнозе. Да и по факту уже шел дождь. А это алиби - возможность говорить потом, что я мог, но гора не пустила. Мне «алибями» потакать своему эго тоже не резон. Я был просто вымотан тремя днями тяжелого подхода к горе, все резервы истрачены, и сегодняшний подход к перевалу по леднику «Арбуз» с, всего лишь, двадцатикилограммовым теперь рюкзаком, подтвердил это – сердчишко, растраченное на тридцатилетнее воздухоплавание, не нравилось мне сегодня, перегрузил я его. И я принял «грамотное решение».
Озадачил я «руководителя восхождения» Ивана и тем, что теперь собрался с Томских стоянок спускаться самостоятельно к озеру. Он пытался взять с меня слово, что я дождусь их здесь, – не имел он права отпускать меня вниз одного. Предупреждал, что были случаи, когда люди блудили в трещинах до темноты, а после ее наступления вынуждены были и заночевать, где стоят. Но у меня же была и еще одна задача: поснимать все эти долины вокруг Аккема, и я думал, что смогу выполнить ее. Ивана уверил, что у меня, как у старого штурмана, с ориентировкой в пространстве все хорошо, и он, почему-то, согласился, спасибо ему. Предупредил только, что, если накроет облако, то стоять на месте и пережидать, дожидаясь просвета в нем.
Так группа уменьшилась до десяти человек и осталась уже без меня…
Глава 11. Отступление.
«Комплекс Белухи и Аккемский ледник».
Спускаясь вниз, я вспоминаю и Славины оправдательные для меня постулаты о том, что как-то так сложилось, и он слышал об этом, что сначала начинающие альпинисты идут на Эльбрус, а потом на Белуху. Кажущийся, из-за нарушения порядка возрастания высот, парадокс - Белуха ниже Эльбруса более, чем на тысячу метров, объясняется тем, что на Белуху труднее восхождение из-за длительного и тяжелого, в три дня, подхода к горе…
А может, я протянул резину со своими внутренними колыханиями: «надо мне на Белуху или уже поздно»? Слишком долго определялся с той тягой к горе: мое это эгоистическое желание или, действительно, зов горы? А теперь возможности ушли вместе с возрастом.
Спускаясь вниз, я вспоминаю и Славины оправдательные для меня постулаты о том, что как-то так сложилось, и он слышал об этом, что сначала начинающие альпинисты идут на Эльбрус, а потом на Белуху. Кажущийся, из-за нарушения порядка возрастания высот, парадокс - Белуха ниже Эльбруса более, чем на тысячу метров, объясняется тем, что на Белуху труднее восхождение из-за длительного и тяжелого, в три дня, подхода к горе…
А может, я протянул резину со своими внутренними колыханиями: «надо мне на Белуху или уже поздно»? Слишком долго определялся с той тягой к горе: мое это эгоистическое желание или, действительно, зов горы? А теперь возможности ушли вместе с возрастом.
«Аккемский ледник».
Какой-то рубеж обозначился для меня на подходе к Белухе. Меня давно просили близкие остепениться, не рисковать. В критической ситуации остановиться и не подвергать их опасности своим возможным уходом навсегда. Вот перед перевалом Делоне, наверное, и нашел я такой свой рубеж.
На «парня из свиты королевы» еще я грешу в сложившейся ситуации с моими лекарствами, которые должны были купировать мои возрастные изменения. Похоже, он что-то знал. Наверное, то, что не надо мне на вершину и попрятал мои лекарства. Все до одной таблетки. Оставалась куча блистеров, но второстепенных. Зная себя, что я могу и не найти что-то там, куда это положил, я напихал блистеров с главным лекарством во все уголки, как моего туристического рюкзака, так и штурмового, фотографического. Ни одной таблетки уже три дня не найду! Мистика! Если это проделки моего «приятеля с Аккемской стенки», то это он для того, чтобы отвести меня от штурма – надеялся, что я, хоть и азартный «парамоша», но все еще способен принимать «грамотные решения».
И не Серега ли Дарашкольский сподвигнул на эти «подвиги» эту «фотомодель с аккемской стенки», не он ли духов гор в его лице организовал на эту акцию? Он же говорил, что алтайцам, даже шаманам не положено… А, что тогда, Серега считает меня в душе алтайцем или шаманом, или недостаточно очистившим свою душу, что наиболее вероятно? Но, он же меня уверял сам, что уже пора, что Белуха уже должна принять меня!.. Обманывал? Сговорились и алтайцы, и Серега Дарашкольский, и духи, и Леонид Гайкевич в своем эпиграфе:
Белуха, как Бог, для нас с тобой.
Нельзя подняться выше Бога.
Какой-то рубеж обозначился для меня на подходе к Белухе. Меня давно просили близкие остепениться, не рисковать. В критической ситуации остановиться и не подвергать их опасности своим возможным уходом навсегда. Вот перед перевалом Делоне, наверное, и нашел я такой свой рубеж.
На «парня из свиты королевы» еще я грешу в сложившейся ситуации с моими лекарствами, которые должны были купировать мои возрастные изменения. Похоже, он что-то знал. Наверное, то, что не надо мне на вершину и попрятал мои лекарства. Все до одной таблетки. Оставалась куча блистеров, но второстепенных. Зная себя, что я могу и не найти что-то там, куда это положил, я напихал блистеров с главным лекарством во все уголки, как моего туристического рюкзака, так и штурмового, фотографического. Ни одной таблетки уже три дня не найду! Мистика! Если это проделки моего «приятеля с Аккемской стенки», то это он для того, чтобы отвести меня от штурма – надеялся, что я, хоть и азартный «парамоша», но все еще способен принимать «грамотные решения».
И не Серега ли Дарашкольский сподвигнул на эти «подвиги» эту «фотомодель с аккемской стенки», не он ли духов гор в его лице организовал на эту акцию? Он же говорил, что алтайцам, даже шаманам не положено… А, что тогда, Серега считает меня в душе алтайцем или шаманом, или недостаточно очистившим свою душу, что наиболее вероятно? Но, он же меня уверял сам, что уже пора, что Белуха уже должна принять меня!.. Обманывал? Сговорились и алтайцы, и Серега Дарашкольский, и духи, и Леонид Гайкевич в своем эпиграфе:
Белуха, как Бог, для нас с тобой.
Нельзя подняться выше Бога.
«Опять начало Аккема».
Еще одна традиция преследовала мои походы: кроме рванья штанов у меня была «привычка» ломать трекинговые палочки в каждом походе. Я ждал этого случая и в этом. И он случился, но уже на спуске с Томских стоянок. Хотя, как мне показалось, в этот раз я все предусмотрел: у меня была с собой третья палочка. Хотелось, как всегда, перехитрить Судьбу: соединить два в одном. Третья палочка - на случай слома второй и еще для имитации штатива и облегчения багажа. Я взял старый штатив, вытащил из него ноги, оставив только первые колена трубок, в которое можно в качестве ног вставлять трекинговые палочки и полноценный штатив небольшого веса готов. Но перед спуском с Томских стоянок я решил, что третья палочка уже не понадобится, оставил ее на стоянке из прилива благодарности ко всему, вдруг кто-то придет такой же, как и я, горемычный и полоротый, без палочки? Но эти мысли, по-видимому, тоже услышал «мой знакомец со стены». Я тогда не услышал его хихиканья, но услышал их, когда перепрыгивал через трещину, поскользнулся и затормозил себя только этой палочкой. Она же, слегка погнутая еще в первый день похода, сложилась пополам… Тот же смех можно было услышать и при очередном моём падении на ледник, когда из бокового кармана рюкзака выпал маленький термос, приготовленный для штурма вершины – теперь-то он, ведь, не нужен уже… Да и не смех это был, пожалуй, а дружеские попытки, ставшего уже приятелем, одного из духов гор отвлечь меня от грустного и развеселить-подбодрить…
Еще одна традиция преследовала мои походы: кроме рванья штанов у меня была «привычка» ломать трекинговые палочки в каждом походе. Я ждал этого случая и в этом. И он случился, но уже на спуске с Томских стоянок. Хотя, как мне показалось, в этот раз я все предусмотрел: у меня была с собой третья палочка. Хотелось, как всегда, перехитрить Судьбу: соединить два в одном. Третья палочка - на случай слома второй и еще для имитации штатива и облегчения багажа. Я взял старый штатив, вытащил из него ноги, оставив только первые колена трубок, в которое можно в качестве ног вставлять трекинговые палочки и полноценный штатив небольшого веса готов. Но перед спуском с Томских стоянок я решил, что третья палочка уже не понадобится, оставил ее на стоянке из прилива благодарности ко всему, вдруг кто-то придет такой же, как и я, горемычный и полоротый, без палочки? Но эти мысли, по-видимому, тоже услышал «мой знакомец со стены». Я тогда не услышал его хихиканья, но услышал их, когда перепрыгивал через трещину, поскользнулся и затормозил себя только этой палочкой. Она же, слегка погнутая еще в первый день похода, сложилась пополам… Тот же смех можно было услышать и при очередном моём падении на ледник, когда из бокового кармана рюкзака выпал маленький термос, приготовленный для штурма вершины – теперь-то он, ведь, не нужен уже… Да и не смех это был, пожалуй, а дружеские попытки, ставшего уже приятелем, одного из духов гор отвлечь меня от грустного и развеселить-подбодрить…
«Тучи над Аккемом».
Забрел я на спуске и в облако, о котором меня предупреждал Иван, но, конечно, не стал его пережидать. Да это оказалось и невозможно – облако прочно село на морену именно в том месте, где я был меньше всего уверен в своей памяти по определению пути назад. Выбор был: или спускаться прямо в распадок, или принять влево на гребень. Тянуло на гребень, но мозги рассудительно опасались невзначай перейти по леднику через Аккем и оказаться над его обрывом в районе обвалившегося грота. А с каким грохотом падают громадные валуны, с подтаявшего его края, мы видели еще по дороге наверх. Оглядевшись, я восстановил ориентировку, узнав в лицо знакомый камень, а от него потянулась и вереница редких туриков – каменных столбиков, обозначавших тропу, идти надо было все же по гребню.
Время моего спуска с Томских стоянок оказалось, по меркам ждавшего нас внизу Петра, довольно приличным – семь часов. А для меня еще и неожиданным – по моим ощущениям я скакал по камням и трещинам не более трех, ну четырех часов. Удивляло и то, что чем ниже я спускался, тем усталость больше отступала. Наверное, «горняшка» в форме такой усталости и на меня подействовала. Как же я тогда и, главное, где провел остальные три часа, где отдыхал? Не причастен ли к этому опять мой знакомый с «портрета»? Не он ли организовал этот провал во времени, позволив мне отдохнуть в подпространстве? Не он ли остановил мои ручные часы на спуске, чтобы запутать меня? Ну, или помочь…
Забрел я на спуске и в облако, о котором меня предупреждал Иван, но, конечно, не стал его пережидать. Да это оказалось и невозможно – облако прочно село на морену именно в том месте, где я был меньше всего уверен в своей памяти по определению пути назад. Выбор был: или спускаться прямо в распадок, или принять влево на гребень. Тянуло на гребень, но мозги рассудительно опасались невзначай перейти по леднику через Аккем и оказаться над его обрывом в районе обвалившегося грота. А с каким грохотом падают громадные валуны, с подтаявшего его края, мы видели еще по дороге наверх. Оглядевшись, я восстановил ориентировку, узнав в лицо знакомый камень, а от него потянулась и вереница редких туриков – каменных столбиков, обозначавших тропу, идти надо было все же по гребню.
Время моего спуска с Томских стоянок оказалось, по меркам ждавшего нас внизу Петра, довольно приличным – семь часов. А для меня еще и неожиданным – по моим ощущениям я скакал по камням и трещинам не более трех, ну четырех часов. Удивляло и то, что чем ниже я спускался, тем усталость больше отступала. Наверное, «горняшка» в форме такой усталости и на меня подействовала. Как же я тогда и, главное, где провел остальные три часа, где отдыхал? Не причастен ли к этому опять мой знакомый с «портрета»? Не он ли организовал этот провал во времени, позволив мне отдохнуть в подпространстве? Не он ли остановил мои ручные часы на спуске, чтобы запутать меня? Ну, или помочь…
«Разливы Аккема».
При подходе к озеру Аккем смятение давно прошло, и я уже думал «по порядку». Вид, пасущихся у метеостанции коней, заставил меня задуматься на тему: есть ли у меня настрой на фотографирование окрестностей в этот приезд? Настроя не было. Мне захотелось приехать сюда снова в другой раз, на следующий год, на конях, сэкономив силы, и с чувством, с толком, с расстановкой… Не хотелось смешивать впечатление от вчерашней персональной встречи с Белухой, с походом по другим, пусть расположенным здесь же, пусть тоже красивым местам вокруг Аккема. Я боялся, что то, что вошло в меня на леднике, могло быть разбавлено чем-то, не таким же глубоким и уже не относящимся к вопросу духовности. Хотелось унести в душе, переживать снова и снова это потрясение в чистом виде, не обедняя его близкими ему, но, все же, не такими высокими переживаниями.
Я нашел коновода Андрея, познакомился с ним и договорился составить ему компанию на следующий день раненько поутру. Он предупредил, что собирается добраться до Тюнгура не, как всегда, за два дня, а за один, но на цену для меня это не повлияет... Я был согласен. В этом отходе «на заранее подготовленные позиции» мне тоже удалось извлечь пользу – я приобщился к еще одной достопримечательности этих мест – перевалу Кара-Тюрек, полюбовался им, пофотографировал и в редкие вспышки Солнца, и в струях дождя, что не получилось у меня на пути туда.
При подходе к озеру Аккем смятение давно прошло, и я уже думал «по порядку». Вид, пасущихся у метеостанции коней, заставил меня задуматься на тему: есть ли у меня настрой на фотографирование окрестностей в этот приезд? Настроя не было. Мне захотелось приехать сюда снова в другой раз, на следующий год, на конях, сэкономив силы, и с чувством, с толком, с расстановкой… Не хотелось смешивать впечатление от вчерашней персональной встречи с Белухой, с походом по другим, пусть расположенным здесь же, пусть тоже красивым местам вокруг Аккема. Я боялся, что то, что вошло в меня на леднике, могло быть разбавлено чем-то, не таким же глубоким и уже не относящимся к вопросу духовности. Хотелось унести в душе, переживать снова и снова это потрясение в чистом виде, не обедняя его близкими ему, но, все же, не такими высокими переживаниями.
Я нашел коновода Андрея, познакомился с ним и договорился составить ему компанию на следующий день раненько поутру. Он предупредил, что собирается добраться до Тюнгура не, как всегда, за два дня, а за один, но на цену для меня это не повлияет... Я был согласен. В этом отходе «на заранее подготовленные позиции» мне тоже удалось извлечь пользу – я приобщился к еще одной достопримечательности этих мест – перевалу Кара-Тюрек, полюбовался им, пофотографировал и в редкие вспышки Солнца, и в струях дождя, что не получилось у меня на пути туда.
Глава 12. Ухожу, но не прощаюсь.
«Пышка у метеостанции».
Пышка... Назвать так мерина?.. Мой Пышка серой масти. Буду звать его, как и прежнего, Серый. Развальцевал он мне ноги так, что Таня - жена Андрея, которая была третьей в нашей компании по пути домой, не смогла скрыть улыбку, глядя на меня, когда я слез с Пышки через шесть часов штурма Кара-Тюрека, по предложению Андрея, размять ноги. Похоже, ноги мять надо было основательно: они напрочь разучились ходить. Попытки свести их вместе, так, чтобы можно было выполнить команду "пятки вместе, носки врозь", приводили к тому, что команда могла быть выполнена только на четверть - колени оставались врозь и далеко врозь. Они, как будто, обиделись друг на друга и отвернулись в разные стороны. А ведь в прошлом году, они намного легче справились с точно такой же девятичасовой задачей. Сам-то я еще ничего, а вот ноги состарились. И всего за каких-то два года! Да и правда, им же уже 64. "Так и останется?"- спросил я у Татьяны, имея в виду колени, когда заметил веселые лучики в ее глазах. Она вселила надежду, сказав, что выгну назад со временем, до приемлемой кривизны...
Пышка... Назвать так мерина?.. Мой Пышка серой масти. Буду звать его, как и прежнего, Серый. Развальцевал он мне ноги так, что Таня - жена Андрея, которая была третьей в нашей компании по пути домой, не смогла скрыть улыбку, глядя на меня, когда я слез с Пышки через шесть часов штурма Кара-Тюрека, по предложению Андрея, размять ноги. Похоже, ноги мять надо было основательно: они напрочь разучились ходить. Попытки свести их вместе, так, чтобы можно было выполнить команду "пятки вместе, носки врозь", приводили к тому, что команда могла быть выполнена только на четверть - колени оставались врозь и далеко врозь. Они, как будто, обиделись друг на друга и отвернулись в разные стороны. А ведь в прошлом году, они намного легче справились с точно такой же девятичасовой задачей. Сам-то я еще ничего, а вот ноги состарились. И всего за каких-то два года! Да и правда, им же уже 64. "Так и останется?"- спросил я у Татьяны, имея в виду колени, когда заметил веселые лучики в ее глазах. Она вселила надежду, сказав, что выгну назад со временем, до приемлемой кривизны...
«Мои друзья».
У меня еще оставалось немного сил поохотиться с фотоаппаратом на чужих, пасущихся тут же, коней во время остановки на обед у «Каменной избы». То ли от переутомления я начинал бредить, то ли, и правда, я стал понимать язык лошадей, только, к своему удивлению, я разобрал их обмен мнениями обо мне: «Фрррр! Рррребята! А давай вон того лысого, который думает, что он фотограф, возьмем с собой. Вон под тем гольцом, говорят, трава сочней, а он же у нас - вегетарианец...»
У меня еще оставалось немного сил поохотиться с фотоаппаратом на чужих, пасущихся тут же, коней во время остановки на обед у «Каменной избы». То ли от переутомления я начинал бредить, то ли, и правда, я стал понимать язык лошадей, только, к своему удивлению, я разобрал их обмен мнениями обо мне: «Фрррр! Рррребята! А давай вон того лысого, который думает, что он фотограф, возьмем с собой. Вон под тем гольцом, говорят, трава сочней, а он же у нас - вегетарианец...»
«Ущелья Кара-Тюрека в дожде».
Пока были силы, я еще пытался проявить и свои наблюдательные качества и обратил внимание на то, что коновод Андрей сидит в седле боком. Поза у него была полностью расслаблена. Если бы не его легкое помахивание поводом, могло бы показаться, что он дремлет, склонившись на бок. Я не первый раз наблюдаю такую посадку в седле среди его коллег, в этот раз не удержался и спросил о причине. Оказалось, что он это вовсе и не замечает, привык. У меня оставалось еще немного сил, и я попытался изобразить шутку. Хотя это и не совсем шутка была, так размышление: «Я думал, что сидеть сначала на одном полуж… одной «полусфере», а потом отхлопывать об седло вторую – это тактика такая, чтобы оставить в живых, хотя бы, какую-то часть себя…».
Пока были силы, я еще пытался проявить и свои наблюдательные качества и обратил внимание на то, что коновод Андрей сидит в седле боком. Поза у него была полностью расслаблена. Если бы не его легкое помахивание поводом, могло бы показаться, что он дремлет, склонившись на бок. Я не первый раз наблюдаю такую посадку в седле среди его коллег, в этот раз не удержался и спросил о причине. Оказалось, что он это вовсе и не замечает, привык. У меня оставалось еще немного сил, и я попытался изобразить шутку. Хотя это и не совсем шутка была, так размышление: «Я думал, что сидеть сначала на одном полуж… одной «полусфере», а потом отхлопывать об седло вторую – это тактика такая, чтобы оставить в живых, хотя бы, какую-то часть себя…».
«Ущелья Кара-Тюрека».
Почувствовал я, что силы закончились, уже в последний, девятый час, когда кони, почуяв дом, перешли на рысь. У меня же сил на то, чтобы гарцевать, смягчать и прореживать шлепанье низом спины об седло, уже не было, и я трясся в нем, как баба…
Во время этой конной прогулки я снова пытался расшифровать причину моей радости, с которой я возвращался с неудавшегося, ведь, восхождения на Белуху. Откуда она взялась в этой неудаче для любого нормального человека? Может, меня тянуло и не на вершину вовсе? Может, она меня звала просто повидаться, и все? Тогда - это случилось. И в полной мере. Об этом говорят и мои слезы на подступах, и потом - "удовлетворенная тишина в душе" в ответ на мой вопрос к самому себе перед штурмом перевала «Делонѐ». Как будто все уже случилось, и я возвращаюсь с чувством выполненного заветного желания...
Качаясь в седле и впуская все эти мысли в голову, в ней проплыли чьи-то, врезавшиеся в память слова: «Слезы тоже являются молитвой, они доходят до Бога, когда у нас не остается сил на слова». Остается надеяться, что и меня это касается. Какие еще слова из меня могли прозвучать там, на леднике, перед сверкающим величием Белухи? Это густое, всепроникающее молчание гор останавливает в горле все звуки… Горы сами и есть молитва.
Понятно, что фотограф во мне должен быть удручен. А он, зараза, весел почему-то. Может, знает чертяка, что следующим летом я припрусь туда же, только сэкономив силы с помощью лошадок. То на то и получится, даже по деньгам - потратился же я на шерпов в третий день похода, когда понял, что силы на исходе. На будущий год все эти Долины Семи Озер, Ярлу и Озёра Горных Духов будут полностью его. Доволен будет дух фотографический!
Почувствовал я, что силы закончились, уже в последний, девятый час, когда кони, почуяв дом, перешли на рысь. У меня же сил на то, чтобы гарцевать, смягчать и прореживать шлепанье низом спины об седло, уже не было, и я трясся в нем, как баба…
Во время этой конной прогулки я снова пытался расшифровать причину моей радости, с которой я возвращался с неудавшегося, ведь, восхождения на Белуху. Откуда она взялась в этой неудаче для любого нормального человека? Может, меня тянуло и не на вершину вовсе? Может, она меня звала просто повидаться, и все? Тогда - это случилось. И в полной мере. Об этом говорят и мои слезы на подступах, и потом - "удовлетворенная тишина в душе" в ответ на мой вопрос к самому себе перед штурмом перевала «Делонѐ». Как будто все уже случилось, и я возвращаюсь с чувством выполненного заветного желания...
Качаясь в седле и впуская все эти мысли в голову, в ней проплыли чьи-то, врезавшиеся в память слова: «Слезы тоже являются молитвой, они доходят до Бога, когда у нас не остается сил на слова». Остается надеяться, что и меня это касается. Какие еще слова из меня могли прозвучать там, на леднике, перед сверкающим величием Белухи? Это густое, всепроникающее молчание гор останавливает в горле все звуки… Горы сами и есть молитва.
Понятно, что фотограф во мне должен быть удручен. А он, зараза, весел почему-то. Может, знает чертяка, что следующим летом я припрусь туда же, только сэкономив силы с помощью лошадок. То на то и получится, даже по деньгам - потратился же я на шерпов в третий день похода, когда понял, что силы на исходе. На будущий год все эти Долины Семи Озер, Ярлу и Озёра Горных Духов будут полностью его. Доволен будет дух фотографический!
«Дорога домой».
В течение девяти часов лошадиного перехода через Кара-Тюрек погода менялась каждые полчаса и даже чаще. В очередном просвете тумана или дождя я опять увидел и ошалел от красоты почти альпийских лугов, по которым меня нес Серый-Пышка. Здесь встречались и ущелья, и скальные выходы, которые на одном из косогоров оформились в местную достопримечательность – «Каменные ворота», сквозь которые нужно было проезжать, продвигаясь к Тюнгуру. В дожде все это смотрится, пожалуй, еще более завораживающе и фантастически.
В течение девяти часов лошадиного перехода через Кара-Тюрек погода менялась каждые полчаса и даже чаще. В очередном просвете тумана или дождя я опять увидел и ошалел от красоты почти альпийских лугов, по которым меня нес Серый-Пышка. Здесь встречались и ущелья, и скальные выходы, которые на одном из косогоров оформились в местную достопримечательность – «Каменные ворота», сквозь которые нужно было проезжать, продвигаясь к Тюнгуру. В дожде все это смотрится, пожалуй, еще более завораживающе и фантастически.
«Каменные ворота».
Кто-то же построил тут «Каменную Избу»?! А, главное, и печку железную затащил на перевал! И зачем? Может, тоже просто сидел и созерцал всю эту первозданность в первые, еще холодные дни весны?
Кто-то же построил тут «Каменную Избу»?! А, главное, и печку железную затащил на перевал! И зачем? Может, тоже просто сидел и созерцал всю эту первозданность в первые, еще холодные дни весны?
«Каменная изба».
Копилка моих потрясений от встречи с Белухой все-таки разбавилась встречей еще и с Кара-Тюреком, но это уже не моя инициатива, кто-то сверху распорядился так, а я пока не разобрался, потеряли ли, смешиваясь, мои эмоции от этой встречи или отложились каждое в свою отдельную ячейку? Судьба окунула меня еще и в них, ей видней, что и куда записать внутри меня все это – отдельно или внавалку. Не могу избавиться от впечатления, что Белуха, как будто ласково прощаясь, поручила проводить меня Кара-Тюреку калейдоскопом быстрых и частых, как взмахи ресниц, впечатлений, меняющихся вместе с погодой. И Радость сопровождала меня, сидя со мной на лошади.
Я совсем развеселился и начал рассуждать о всяких глупостях, за которые меня уже наказывали порицанием те, кто был не согласен в нелестном моем сравнении чудес Алтая с какими-нибудь приятностями, скажем, Елисеевских полей.
Копилка моих потрясений от встречи с Белухой все-таки разбавилась встречей еще и с Кара-Тюреком, но это уже не моя инициатива, кто-то сверху распорядился так, а я пока не разобрался, потеряли ли, смешиваясь, мои эмоции от этой встречи или отложились каждое в свою отдельную ячейку? Судьба окунула меня еще и в них, ей видней, что и куда записать внутри меня все это – отдельно или внавалку. Не могу избавиться от впечатления, что Белуха, как будто ласково прощаясь, поручила проводить меня Кара-Тюреку калейдоскопом быстрых и частых, как взмахи ресниц, впечатлений, меняющихся вместе с погодой. И Радость сопровождала меня, сидя со мной на лошади.
Я совсем развеселился и начал рассуждать о всяких глупостях, за которые меня уже наказывали порицанием те, кто был не согласен в нелестном моем сравнении чудес Алтая с какими-нибудь приятностями, скажем, Елисеевских полей.
«Кривая посадка Андрея».
Я опять принялся с кем-то молча спорить.
Париж увидеть? Белуху увидеть и не умереть! Три дня до Томских стоянок пешком идти в дожде и не умереть! Увидеть Ее Величие и не захлебнуться от счастья!
Париж… Париж… Его и украшает-то железяка, у нас такие почти на каждой горке стоят, «реперными точками» называются.
Европа… Альпы… Вы в горах Алтая были? Его альпийские луга видели с низкорослой, ровной, как будто постриженной газонокосилкой травой, со слегка возвышающейся над этой травой порослью карликовой березки, заросли которой формируют на ней причудливый ландшафтный рисунок?.. Все это освещено ласковым алтайским Солнцем! Чистота!.. Нежность!..
Это относится и к упрекам в мою сторону о перебарщивании с фотошопом – не бывает, видите ли, таких чистых цветов в природе… Бывает! И я знаю, где. Если вы до таких чистых цветов еще не дошли, значит, у вас рюкзак маленький.
А про восхождение ребят из моей группы в конце хочется сказать, что оно было успешным!..
Я опять принялся с кем-то молча спорить.
Париж увидеть? Белуху увидеть и не умереть! Три дня до Томских стоянок пешком идти в дожде и не умереть! Увидеть Ее Величие и не захлебнуться от счастья!
Париж… Париж… Его и украшает-то железяка, у нас такие почти на каждой горке стоят, «реперными точками» называются.
Европа… Альпы… Вы в горах Алтая были? Его альпийские луга видели с низкорослой, ровной, как будто постриженной газонокосилкой травой, со слегка возвышающейся над этой травой порослью карликовой березки, заросли которой формируют на ней причудливый ландшафтный рисунок?.. Все это освещено ласковым алтайским Солнцем! Чистота!.. Нежность!..
Это относится и к упрекам в мою сторону о перебарщивании с фотошопом – не бывает, видите ли, таких чистых цветов в природе… Бывает! И я знаю, где. Если вы до таких чистых цветов еще не дошли, значит, у вас рюкзак маленький.
А про восхождение ребят из моей группы в конце хочется сказать, что оно было успешным!..
Следующая публикация
Комментарии 77
А Олег Васильевич где?- он в своём рассказе и в своей фотовыставке самовыразился во всём своём профессиональном и творческом мастерстве. Тоже прочитайте внимательно и поймёте.
А теряется впечатление от снимков только потому, что не позволяет данный формат снимки видеть одновременно с прочтением.
Их можно видеть, но каждый раз надо возвращаться либо к тексту, либо к снимку. И отзыв в таком формате создать тоже большой труд. Равно, как и читать, возвращаясь к конкретным работам выставки, - это труд.
Но я же это делаю. Значит, сможете и вы.
И, кроме того, каждый решает сам, нужно ли ему читать чьи- либо комментарии. В том числе и мои. Вы вполне можете их пропустить, даже, если это отзывы на работы выставки и отзывы на рассказы.
Про часовню, должен Вас огорчить. Я не успел к ней - за месяц до того, момента, когда я до нее добрался, ее сжег местный со справкой об отклонениях в психике. Хотя в это время на него уже было заведено дело о еще большем преступлении. Но сейчас собираются силы на восстановление часовни...