Сказки, были и небылицы (повторяю по просьбе читателей)

Предисловие
Эти сказки я не сочинял. Их когда-то рассказывал внукам (в том числе и мне) мой дед Кривчиков Павел Николаевич, большой знаток и ценитель русских народных сказок и былин. Среди них были и такие, каких нет ни в одном знакомом издании. Может быть, дед их сам сочинял, а может быть, они известны, но не печатались по причине этической. Ведь даже всем известные русские народные сказки в интерпретации деда иногда обретали, мягко говоря, непечатный колорит. Например:
«…Собрала лиса рыбу, сложила в кучку и не успела еще попробовать, как видит: несет нечистая волка прямо на ее рыбу. Еле успела сесть да хвостом накрыть.
- Здорово, кума. Как поживаешь? Как здоровье? Где гуляешь, с кем? - пошел волчара лясы точить.
А лиса-то голодная, есть хочет. Глотала она, глотала слюнки, а волк уходить не собирается. Не выдержала, запустила лапу под хвост, достала рыбку - и в рот.
- Что это ты, кума, ешь? - спрашивает волк.
- Оголодала я совсем, - запричитала лиса, - кушать-то нечего, вот кишочки из жопы таскаю да ем.
- Натаскай и мне. Я тоже жрать хочу, умираю.
- Своя жопа есть, вот и таскай.
Ну, волк сдуру и засунул лапу, зацепил кишку, да вгорячах и потянул. От боли чуть не сдох. Глаза закатил, завыл так, что в деревнях собаки залаяли.
Лиса испугалась и говорит:
- Пошутила я, это не кишки, это рыба.
Далее сказка шла ближе к известному тексту.
Его «Небылица» любопытна тем, что сюжет ее основан на одном из главных человеческих чувств - уважении к предкам. Ничто не может так уязвить самолюбие человека, как дурное слово о его прародителях. Недаром кульминацией семейных скандалов являются аргументы: «А твоя мать!..», «А твой отец!..» Да и русский мат, если вдуматься, тоже отсюда.
Эта и другие дедовы сказки не совсем укладываются в современные представления о цензурности, но я их считаю документами нашей истории и ничего не меняю.
Дед умер в 1956 году, когда мне было девять лет. Но я хорошо помню, как зимними вечерами, при керосиновой лампе, мы залезали в кровать и требовали очередную серию его нескончаемой сказки.
Начинал он обычно с какой-нибудь присказки. Их у деда было много. Как правило, это были четверостишия. К примеру, такое (здесь и в дальнейшем я сохраняю язык и манеру изложения, даже если это выглядит вульгарно или безграмотно. Замечу только, что бирюк - это волк):
«Бег бирюк по горке,
Насрал на дубовой корке.
Кто просит рассказать - тому подлизать,
А кто ждет послухать - тому только понюхать».
После этой присказки каждый слушатель, в том числе и я, доказывал, что не просил, а ждал, и ему «только понюхать».
Были у деда и «послесказки» для тех, кто не хотел засыпать и не закрывал глаза.
«Жил жилец, на кустике дворец,
У него было семь овец,
А восьмой жеребец,
А девятая коза - ссыт в открытые глаза».
И тут каждый заявлял, что глаза у него уже закрыты.
Сейчас я могу понять, чего стоили для старого, больного, уставшего за день и прилегшего наконец отдохнуть человека эти сказки. Но, видно, творчество давало деду силы, и неспешная речь его текла, текла, разливаясь в сказки, басни, былины, небылицы.
Мне было девять лет, когда его не стало, и пятьдесят, когда я впервые попытался что-то вспомнить и записать. Оказалось, что помню я не много.
Лошадиные яйца
В одном таборе жил цыганенок. Звали его Мося. Очень хотелось Мосе иметь собственного коня. У всех мужчин табора, даже у его старшего брата, лошади были, а у Моси не было. Каждый раз, когда цыганенок приставал по этому поводу к отцу, тот давал ему подзатыльник и говорил одно слово: «Рано!» Ездить верхом Мося научился, едва выйдя из пеленок. Он мог кататься на любой лошади табора, но страстно мечтал иметь свою.
Вот поехали как-то цыгане всем табором на ярмарку. Мать Моси пошла по рядам гадать на картах, отец - торговать лошадьми, а маленький Мося принялся веселить народ пляской. Он умел очень хорошо плясать. Платили ему мало и не всегда. Так что к середине дня у него в кулачке было зажато всего несколько мелких монеток. Цыганенок решил, что этих денег будет достаточно для покупки лошади, и отправился в конные ряды. Там он выбрал длинногривую вороную красавицу кобылу и стал, как взрослый, прицениваться.
- Покажи свои деньги, - сказал хозяин.
Мося показал.
- Иди, не мешай! – крикнул продавец и схватился за палку.
В других рядах все повторялось, с той лишь разницей, что хозяева давали где затрещину, а где и кнута. Дойдя до конца последнего ряда, Мося увидел, что мужик продает какие-то странные желтые шары.
• Что это, батенька? – спросил цыганенок, указывая на товар.
• Лошадиные яйца, - улыбаясь, ответил мужик.
На самом деле это была обыкновенная тыква.
• А что с ними делать?
• Насиживать.
• А зачем?
• Если на таком яйце просидеть сорок дней без перерыва, со снятыми штанами, то из него выведется маленькая лошадка.
• Продай, батенька.
• Покупай, если деньги есть.
Мося разжал кулак.
• Хватит?
Мужик пересчитал монеты.
• Забирай, только учти, пока насиживаешь, человеческим языком говорить нельзя, можно только по-лошадиному.
Цыганенок обхватил двумя руками тыкву и побежал куда глаза глядят.
В поле он увидел скирду соломы, забрался с тыквой на самый верх, устроил гнездо, снял штаны и стал насиживать.
Долго ли он сидел, коротко ли, подъезжают на телеге мужики за соломой. Влезают на скирду и начинают солому сбрасывать. Видят - цыганенок сидит.
• А ну, пошел отсюда, малой! - закричали мужики.
• Иго-го! - ответил по-лошадиному Мося, но с места не тронулся. Продавец-то велел сидеть без перерыва.
• Сейчас я тебя вилами, слезай! - замахнулся на него один мужик.
• И-го-го, и-го-го!
Мужик рассердился и так ударил Мосю по спине навильней, что бедный цыганенок в спешке схватил яйцо и со спущенными штанишками пытался побежать, но упал, тыква покатилась вниз. Мося заметил, как при ударе о землю она раскололась.
А под скирдой спал, зарывшись в солому, заяц. Когда на него упала тыква, он вскочил и помчался по полю к ближайшему лесу. Мося решил, что это из разбитого яйца выбежала его лошадка. Он кубарем скатился со скирды и, подобрав штаны, бросился догонять.
В слезах возвращался он в табор, повторяя одно и то же:
• Коняшечка, лошоночек, такой хороший, такой быстрый, такой серенький. Зачем ты убежал?
Придя на место, Мося начал мастерить маленькую уздечку. Он видел, как это делают старшие, и уздечка у него получилась почти как настоящая.
Теперь цыганенок каждый день, как только просыпался, брал уздечку и шел в лес искать свою лошадку. Одну неделю он проходил, другую, третью. И вот однажды видит: лежит под кустом его коняшечка и спит. Ой, как уже подросла, обрадовался Мося, на ней уже кататься можно.
На самом деле под кустом спал уставший за ночь в поисках пропитания серый волк. Цыганенка он почуял, только когда на его пасти защелкнулась уздечка.
Волк вскочил и, ничего спросонья не соображая, бросился бежать. Но ловкий Мося уже сидел на его спине, крепко обхватив бока ногами. Сначала взнузданный волк скакал галопом, потом перешел на рысь. Он уже начал выбиваться из сил, когда заметил в яру валежину, под которой был узкий проход. Серый нырнул под бревно, цыганенок больно ударился лицом и упал без чувств.
• Папа, папа, - хвастался он отцу, когда вернулся из леса с разбитым носом, - я уже катался на маленькой лошадке.
• Да разве можно на жеребенке кататься! - закричал отец и дал ему очередной подзатыльник, - ты же, сукин сын, ему спинку сломаешь!
Оказывается, пока Мося гулял по лесам, их кобыла ожеребилась. И у него появилась настоящая, живая лошадка, и даже такая же серенькая. Только ездить на ней пока было рано.