Лес

В сосновом лесу – Богу молиться,
в берёзовом – жениться…
Каждый раз, когда я показываю гостям пасеку, обращаю их внимание на то, что расположена она в лесу не случайно. Лес - это естественное место обитания медоносных пчёл. В лесу им комфортно, особенно это сказывается ранней весной, когда активно развивающимся пчелиным семьям требуется в больших количествах белковый корм.
Не каждое дерево даёт нектар, но пыльцу выделяют даже голосемянные хвойники. А микроклимат леса, где всегда теплее, чем в поле, где нет сквозняков, способствует работе пчел даже когда прохладно.
Наш сторожевской лес, в прошлом Сторожевая Яруга, в районе всегда был самым крупным. И даже хутор получил когда-то от него своё название.
Всё моё детство было тесно связано с окрестными лесами. Расположенная непосредственно за нашим огородом Плотавинка (на картах урочище Плотавец) исторически принадлежала крестьянской общине, потом колхозу. После освобождения хутора в 1943 году этот лесок пошел на восстановление сгоревших колхозных построек. В ход шло всё, включая самые мелкие хворостинки. Использовались даже пни, ими топили печи. То место, где был лесок, оказалось буквально сбритым. По голым буграм пасли коров и колхозных овец.
Но оказалось, что лес заглушить не так уж просто. Появилась поросль и стала набирать силу. Моя память сохранила дубки Плотавинки толщиной уже в руку. А дикие груши, их было много, выделялись над массивом более высокими кронами. Лесистые участки чередовались с многочисленными полянами и полянками, которые каждую весну являли собой натуральные цветники. Особенно нарядно выглядели кружки незабудок, вероники дубравной, белой ветреницы, кустики прострела и горицвета. Последнего было так много, что им, как соломой, мы крыли самодельные блиндажи.
Хуже дело обстояло с подснежниками. Во всей Плотавинке было только два кружка желтой ветреницы, а обычные во всех окрестных лесах синяя пролеска (сибирская) и сиреневая хохлатка отсутствовали полностью. Подозреваю, что они в те безлесные годы просто выгорели на солнце без привычной тени.
По краям полян, у самых кустов терновника, цвели, поражая детское воображение своей диковинной формой, фиолетовые петушки (ирисы). Не сразу, но появились и одновременно цветущие с петушками, но прячущиеся в тень деревьев ландыши. Наверное, их семена переносят птицы, поедая яркие красные ягоды. Размножились они неожиданно быстро.
Если раньше за ландышами все ходили в ближний Поповик, за которым находился колхозный скотомогильник и где я однажды столкнулся с трапезующим на падали волком, то потом запах близко цветущих ландышей стал иногда проникать даже в наш двор.
Вообще-то запахи леса - это целый мир, постоянно меняющийся, богатый и удивительный. Он присутствует не только в цветении трав, деревьев, кустарников. Бывает, зайдёшь в лес, почувствуешь знакомый запах и гадаешь, пытаясь вспомнить: откуда он? А-а-а, вот и вспомнил - это на молодых дубовых побегах, как и всегда весной, пасутся майские жуки, а продукты их жизнедеятельности источают особый дух.
Не менее ценное богатство леса составляют и его звуки. От шума на ветру листьев и веток в кронах, пения под ногами осенних сухих листьев до едва различимых шорохов копошащихся в траве лесных тварей.
В сильные морозы гремят, как лёд на весенней реке, лопающиеся стволы старых дубов. В летний зной с утра до вечера щекочет уши своим монотонным стрекотанием кузнечиково племя. И в любое время года звучат, радуя слух, голоса пернатых.
Краски леса тоже достойны всяческих восторгов, но после известных стихотворных шедевров наших классиков-поэтов и многочисленных работ мастеров живописи боюсь на тему красок даже заикаться.
Настоящая оценка значения лесных прелестей и их воздействия на моё формирование пришла поздно, почти к началу дряхления плоти. А в детстве лес был лишь местом забав. С ним были связаны не только бесконечные игры в войну, но и многие другие приключения, причем весьма экзотичные.
Например, надо было не просто залезть на грушу, а взобраться так, чтобы, держась за тонкие верхние веточки, максимально приподняться над её кроной. Победителя определяла сидевшая на соседней груше судейская коллегия. Побеждал, как правило, мой младший брат Миша. Он был самый худенький, его вес выдерживали более тонкие веточки.
Популярной была игра в парашютистов. Забирались на самые макушки дубков, раскачивались и, держась за ствол, по команде прыгали вниз. Деревце сгибалось в дугу, а «парашютисты» опускались на землю. Удивительно, но несчастных случаев не бывало. Макушки у дубов никогда не отламывались, а парашютисты не зависали слишком высоко. Связав макушки нескольких рядом стоящих дубков, устраивали гнездовья, подобные птичьим.
Самой безобидной забавой было лазание на все деревья подряд на скорость: до обеда или до изнеможения.
Занятия по интересам находились и осенью. Белые грибы у нас встречались только в самом дальнем логу, а опёнки росли везде, начиная от нашего огорода. Лакомиться можно было боярышником, серболиной (шиповником), тёрном, дикими яблоками. Мелкие лесные груши осенью начинали бродить. У них при этом исчезала терпкость. Из кислых и твёрдых они превращались в сладкие, мягкие и сочные, с характерным винным привкусом. Такая груша называлась лежачкой.
А если лежачки, уложенные на противень, мама помещала в русскую печь, то они превращались в изысканное лакомство. Знакомые теперь всем финики «рядом не лежали».
С наступлением зимы молодые дубки сбрасывать листья не спешили. Запорошенные снегом ветки сгибались под его тяжестью подобно еловым. Плотавинка превращалась в диковинный сказочный лес.
Пока снега было немного, катались на санках. Просто сесть на санки и съехать с горки может каждый. А если подключить фантазию… Самое простое - связать все сани «паровозом». Не помню случая, чтобы такая связка благополучно спустилась. По накатанному следу задние всегда напирали, разворачивали «паровоз», и все санки с детьми кувырком скатывались вниз и не всегда благополучно.
Были места с природными трамплинами, где покупные алюминиевые санки обычно сминались сразу. Фантазия бурлила и на трамплине. Прыгали парами и тройками. Испытывая себя на храбрость, самые отчаянные ложились под трамплином на снег.
Домой шли, когда темнело. Пальцы не гнулись даже затем, чтобы взять веревку саней, а уж вытащить их на гору... Замерзшие мокрые полы у пальтишек тоже не сгибались, и петли на них не застёгивались. Был даже случай, когда отец отхлестал нас нашими мокрыми чулками и сам пошел в лог за санками.
Весеннего половодья ждали с нетерпением. Это время совпадало с каникулами, по крайней мере, должно было совпадать. В сельской местности каникулы объявлялись не в конце четверти, а в начале распутицы. Но по иронии судьбы настоящее половодье всегда случалось после каникул, продлевая их по факту.
В лесном логу, где шумно бурлил поток, строился из снега мост. На верху склона из мокрого снега начинали накатывать ком. При скатывании с горы ком быстро нарастал в объёме, затем начинал скатываться уже без посторонней помощи и огромной глыбой на время перекрывал ручей. И тут, не мешкая, надо было по глыбе переправиться на другую сторону лога.
На противоположном склоне проделывалось то же самое. Между двумя снежными глыбами пускали основной поток воды, а бесформенную массу постепенно превращали в настоящий мост. По мосту вальяжно прогуливались, пока кто-нибудь не проваливался в воду. Для просушки разводили костёр. Бывало, что срывалось несколько «строителей» разом. Тогда уже быстрым шагом шли домой...
Как только сходил снег, на припёках появлялся дикий чеснок. Он первым поставлял витамины изголодавшемуся за зиму детскому организму. А спустя пару недель из замеченной ранее в заветном месте тонкой красноватой стрелочки разворачивал первый нежный листок щавель. Черешок у него был коротенький, и сам он был величиной с пятак. Найти его среди прошлогодней сухой травы и листвы было непросто. Второй и третий лист позднее можно было заметить издалека и набрать щавеля даже маме на борщ. Но самыми вкусными были те, первые.
За щавелем шли баранчики - молодые стебли желтой примулы. Старели они быстро, становились волокнистыми и в пищу уже не годились. Но зато подходила свербига (у нас - свербигуз или даже сергибуз). Вдоль леса, на полянах, по краю дорог вырастали высокие желтые кусты растений семейства крестоцветных. На еду шли очищенные от коры стебли со вкусом молодой капусты.
Когда завязь на яблонях достигала величины ореха-фундука, организм недостатков в витаминах больше не испытывал. Лесные ягоды уже ели только спелыми.
Черёмуха в сторожевском лесу почти не встречалась, в Плотавинке - тоже. У мамы был крестник, Серёжка, старше меня лет на пять. Он водил нас за черёмухой в дальний Поповик или в Арепья, где черемуха росла большими массивами. Сложность была в том, что спелые ягоды были только на самых верхушках деревьев на огромной высоте. Но если вниз не смотреть, то не очень и страшно.
От черёмухи язык покрывался черно-зелёной коркой, которая больно стягивала язык. Её хотелось оторвать и выбросить изо рта. Язык царапали ногтями, зубами, но без толку. Но к следующему дню язык сам собой очищался.
С черёмухой связано у меня одно неприятное событие детства. Вернувшись из Поповика поздно вечером, узнал, что умер дедушка. Это был 1956 год, и было мне тогда девять лет.
Когда из полезного собирать было нечего, в ход шли галлы - это такие орешки на дубовых листьях, результат деятельности дубового вредителя - орехотворки. В галлах развиваются личинки этого насекомого. Оказывается, мы, сами того не подозревая, приносили пользу лесу.
Часто мы с братом, взяв вёдра, ходили в большой лес за курушками. Отец водил пчел, а в дымарь клал высушенные грибы-трутовики, именуемые курушками. Эти белого цвета грибы с губчатым низом всегда росли на свежих дубовых пнях.
Был период, когда сплошной вырубке подверглось сразу несколько десятков гектаров большого сторожевского леса. Тогда буквально за год вся эта территория покрылась зарослями малины. Где и как малина до этого пряталась в старом лесу - загадка. Тогда же невесть откуда появилась и костяника - кислая красная мелкая ягодка с косточкой внутри.
Пиршество хуторян на новых ягодах продолжалось два-три года. Малинник сначала укрыла лещина, лещину - осина с липой. А теперь там почти сплошной дубовый лес с буреломами, валежинами, частым сухостоем. Все знакомые с детства лесные дороги, поляны давно заросли. Главные приметы детства, по которым ориентировались лучше, чем по картам и компасу, исчезли, и теперь можно было даже заблудиться.
Моя мама была уверена, что во всех лесах есть места, где сознание вдруг переворачивается, и север с югом меняются направлениями. Тебе кажется, что идёшь к дому, а на самом деле уходишь от него. С этим явлением в наших лесах я сам не раз сталкивался. Спасает только попадание на знакомое место, где ориентация также внезапно восстанавливается.
Теперь нет больше и названий мест, которыми пользовались: Володина Ярушка, Водяная Ярушка, Комариный лог, Яков лог, Волчий яр, Лысая гора, Васенина дорога, Головка, Пески большие и маленькие. Только в большом сторожевском лесу знали пять родников, и у каждого было своё название. Двух слов было достаточно, чтобы объяснить, где собрал грибы. В лесу ориентировались почти как в своей квартире, а душа и тело чувствовали себя его частью.
- В лесу воля, - говаривала мама и тут же добавляла:
- А в поле - две воли.
Второй волей она, по-видимому, считала постоянно дующий в поле «вольный ветер».
А по поводу еды говорила так:
- В два раза все вкуснее, если обедаешь в поле, и в четыре - когда в лесу.
С лесом связано и самое первое воспоминание о детстве. Было мне тогда три с половиной года, а брат Миша был ровно на два года моложе. Нас выпустили во двор погулять, но вскоре мы оказались в Плотавинке. Потом я вернулся в слезах, но без Миши. Началась паника. Меня на руках понесли в лес искать брата. Оказалось, что в логу он крепко зацепился рубашонкой за колючую ветку дикой груши, сам освободиться не мог, и у меня тоже не получалось. Какое-то время мы с ним ревели вдвоём, потом я пошел искать помощи.
Бывало, что я уходил в лес один, садился на поляне в траву и наблюдал за кипящей в ней жизнью. Видел, как катил куда-то ком добра скарабей, в перламутровой одежде в поисках пищи ползала жужелица. В крупном бутоне горицвета, собирая пыльцу, копошились ярко-зеленые позолоченные бронзовки. Жужжали в попытке взлететь упавшие с дубов в траву майские жуки. Высовывал в нетерпении из норы черное с радужным переливом брюхо большой сверчок и тут же прятал, убедившись, что вечернюю песню исполнять ещё рано. Над поляной в поисках самки кружил жук-олень. Держа перед собой желтоватых куколок, по бесконечной дороге двигались к новому месту жительства лесные бурые муравьи, спешили по делам мелкие - черные и желтые.
Там, где росли рядом два дубка с кривыми комлями, в старом пне водились гигантские черные муравьи. Они постоянно бегали по стволам вверх и вниз, так что на эти дубы мы летом даже не взбирались. Но «квас» эти муравьи выдавали отменный. Надо было только сломать и очистить от коры небольшую палочку. Смоченною слюной палочкой водили туда-сюда по скоплению муравьёв. Через минуту слизывали настоящий «квас» - муравьиную кислоту.
После проверки порядка у обитателей трав исследовалось состояние обнаруженных ранее птичьих гнезд: где добавилось число яиц, где появились птенцы, а где-то они уже и слетели.
В последнюю очередь проверялись сорочьи гнезда. Сорока строит жилище в кроне дерева из сучков и хворостинок в форме яйца, объёмом с большое ведро. Гнездо с боков и сверху защищено колкими сучками. Вход устроен так хитро, что обнаружить его непросто. А проникнуть вовнутрь может только детская рука.
Из сорочьих гнезд, а их число в одной Плотавинке достигало десятка, яйца «выдирались», но не все. Одно яйцо я оставлял, стимулируя хозяйку к новой кладке. Выдранные яйца складывал на голове под кепкой. Надо заметить, что эта деятельность родителями не поощрялась, и подзатыльник мог оказаться самым невинным наказанием.
Захожу однажды в свой двор с полной кепкой яиц, а у нас в гостях сосед Афоня.
- Хороший у тебя сынок, - говорит он отцу и хлопает меня рукой по кепке.
Со двора я вылетел пулей, но надо же было еще найти, где помыть голову и выстирать кепку. Но эти раздавленные яйца выглядят жалким пустяком в сравнении с некоторыми другими приключениями детства.
На наших прохоровских землях после фронта осталось множество боеприпасов: противопехотные и противотанковые мины, бомбы, снаряды, гранаты, крылатые мины (крылатки). Даже в исхоженной Плотавинке нет-нет, да что-то попадалось. А в дальних лесах это добро лежало ворохами. Ящики, в которых оно было оставлено войной, народ растащил по дворам, а содержимое оставалось на месте. Можно было наткнуться и на человеческие скелеты.
Каждое лето в большом сторожевском лесу разворачивал лагерь саперный батальон. По вечерам гремели взрывы - итоги работы за день. У них была открытая машина «Додж», на которой катались мои ровесники, показывая места скопления боеприпасов.
Набрал я однажды в дальнем Поповике бидончик пазобника (лесной земляники). По дороге домой, у головки ближнего Поповика, вижу военный студебекер и копошащихся вокруг него солдат. Вдруг они быстро запрыгнули в машину, которая тут же рванула в сторону хутора. В доли секунды я оценил обстановку. Саперы готовили очередной подрыв военных трофеев. Горка снарядов виднелась издалека. Бикфордов шнур виден не был, но в том, что он уже горит, я не сомневался.
В поле прятаться было негде, и я бросился к ближайшим деревьям. В тот момент, когда я укрылся за первым дубом, раздался взрыв. В небе запели осколки. Падая вокруг, они сначала рубили ветки в кронах, потом шлёпались оземь. В наступившей тишине было слышно, как осыпаются срубленные ими ветки.
По пути домой подобрал брошенный бидончик, потом осмотрел воронку, в стенках которой подобрал несколько крошек красного термита. После натирания этим термитом кожи от неё зажигались спички. У ближайшего к воронке дуба лежало на траве выброшенное из дупла обратной взрывной волной гнездо синицы с погибшими птенцами. Дома о случившемся не рассказывал. В другой раз могли не отпустить.
Уже тогда лес занял в моём ощущении полноты жизни почти такое же место, как воздух, вода…. А «светлое будущее», уже в студенческие годы, представлялось мне лесной избушкой, где вдали от городского шума и суеты я смогу заниматься творчеством. И на первом месте в этом творчестве почему-то стояла резьба по дереву, хотя за всю жизнь за резец так и не взялся.
Но как только появилась возможность построить «светлое будущее», не одно на всех, а своё собственное, домик в лесу поставил. Случилось это на сорок пятом году жизни.
По опушке Плотавинки когда-то стоял ряд хаток, где жили мои ровесники. Хуторок этот в 70-е годы обезлюдел полностью. Когда пришел в первый раз выбирать место для постройки дома, то увидел, что в зарослях одичавшего сада одна из хат ещё стоит. Правда, без окон, без дверей, и солома на крыше местами провалена, но от дождя спрятаться можно. В неё стал складывать завозимые стройматериалы. Одновременно расчищал от кустарников дорогу и прилегающую местность.
Беспокоило меня одно обстоятельство. В Прохоровке жил бывший хозяин хаты. Мало ли какие у него на эту завалюшку планы. Взял на всякий случай бутылку и поехал на разведку. Хозяин встретил приветливо. Мои планы его обрадовали. Оказалось, что и у него мечта жить в лесной избушке, только страшновато одному.
- Вдвоём, - говорил он радостно, - и электричество подвести дешевле будет, и воду. А остатки строений и образовавшиеся заросли из американских кленов и терновника мы бульдозером сдвинем в лес, в яр и на чистом участке начнем работу. Места там на десять дач хватит.
В расстроенных чувствах покидал я дом будущего соседа. Во-первых, строить я собирался не дачу, а большую родовую усадьбу. Во-вторых, я не мог и в мыслях допустить, чтобы прилегающая территория родного мне леса стала свалкой. Наоборот, я мечтал преобразить опушку леса так, чтобы и душа радовалась, и глаз.
Взял я топор и пошел рубить дорогу к участку, что был метров на двести дальше, на соседней поляне, где и поставили первые палатки. Там никого из прежних хозяев в живых уже не было.
А мечта соседа так мечтой и осталась. После его смерти участок в порядок мы привели, вырубили и раскорчевали кустарники, засыпали погреба, убрали строительный мусор, а хату на дрова растащили дачники. Битый кирпич, шифер, стекло с этого дома и десятка других мы, добавляя песок, керамзит и цемент, переработали в строительные блоки. Из блоков построили зимовник для пчел.
Мы понимали, что, вырубая «джунгли», наносим природе ущерб. Поэтому одновременно сажали и деревья, и кустарники. Уже цветут, благоухая, посаженные в то время несколько сотен лип. Красят усадьбу десятки сосен, три красавицы ели. Плодоносят рябина и калина. Есть и заветная «чета белеющих берёз». А росшие в самом центре усадьбы дубы мы трогать не стали, а только освободили от неряшливо выглядевшего подлеска.
Когда наша младшая дочь вышла замуж, я предложил молодым сделать на Пасху совместное доброе дело - рассадить по Плотавинке хохлатку и пролеску. Из сторожевского леса они перенесли проросшие луковицы и поштучно укоренили их по всему периметру. На месте каждой луковицы теперь уже целые полянки ярких весенних цветов с жужжащими на них пчелами.
Нас часто спрашивают, не страшно ли жить в лесу. После известных событий в Штатах отвечаем, что страшно жить на Манхэттене. Обычно этот ответ людей устраивает.
Известный наш земляк, писатель и журналист Василий Песков утверждал, что в лесу человеку следует опасаться только человека. Те люди, которых следует опасаться, уже давно леса покинули. Самым диким лесом теперь является город, и чем он крупнее, тем опаснее.
Еще спрашивают, а не скучно ли здесь жить. Какая может быть скука, когда у нас сотни спутниковых каналов, Интернет, мобильная связь и прочие достижения цивилизации. А в большом хозяйстве, даже без всех этих прелестей, не шибко заскучаешь.
Недавно один журналист из Франции, его зовут Пьер Броше, брал интервью у представительницы малой народности - вепсов, что живут в лесах прионежья.
Оказывается, для вепсов лес - живое существо. Его они приветствуют, входя, и прощаются, уходя. У леса просят разрешения и помощи в желаниях собрать плоды, добыть дичь, заготовить дрова. Из поколения в поколение передается главное жизненное правило - в лесу человек должен вести себя так же, как у себя дома.
Наше поселение в лесу многие считают отклонением от нормы. Может, это и так, а может, и наоборот.
С некоторых пор после фразы «лес - естественное место обитания пчел» я спрашиваю у гостей:
- Как вы думаете, а что является естественным местом обитания человека?
Как это ни покажется странным, большинство, немного подумав, отвечает:
- Это лес.
По-видимому, где-то в подкорке мозга у нас еще осталось то, что лес вызывает блаженное чувство тихой радости домашнего покоя. Может быть, именно это ощущение время от времени магнитом тянет нас в лес хотя бы на часок.
Н. Божков. 2014 год.