Предыдущая публикация
ЗОЛОТОЙ ПЕСОК
Отец говорил, что песок в Бабке золотой.
Не весь и не везде, а вокруг озера Золотое – есть места. На берегу Дона нет, на Растошном нет, на Карсеватом нет – только на Золотом есть.
Это 63-й год, весна, долго мы готовились к первому моему в жизни путешествию, помимо поездок на дачу.
Бабка – это родина папы, на Дону, между Воронежем и Ростовом.
И папа несколько месяцев рассказывал, что там и как.
Какие меловые горы на правом берегу, медленные серебристые рыбы, степной простор, что видно всё далеко во все четыре стороны , стены в селе не деревянные, а белые, из глины, крыши из тростника, а не из рубероида, а в селе Карабут напротив через Дон по-украински все говорят, но русский понимают, и в Бабке по-украински понимают, и на другую музыку говорят, не как в Москве, а нараспев – «та нэхай...», «та то нэ трэба...», и какие жуки червонные, огромные, и бабочки большие как птицы, а Дон тихий, тихий Дон, только ночью громкий, когда соловьи поют...
Меня как-то зацепило, что песок золотой, на золотом песке воображение сосредоточилось так, что мало что уже отвлекало.
А что же, спрашиваю, никому он там не нужен? Местные не понимают, что такое золотой песок?
И отец серьезно отвечал, что в деревне слышали, конечно, что есть такой в мире золотой песок, как у них на озере, но внимание на это не обращают, золота у них очень много под ногами...
И стал я помаленьку планировать, сколько нам его надо для счастья, обсуждать с папой, что мы купим на тот мешочек золота, который не при всех соберём на берегу золотого озера, тихо накопаем и увезём в Москву.
В сущности, самое главное у меня уже было – подзорная труба с двадцатикратным увеличением, в апреле отец подарил.
Но чего-то, раз появились новые финансовые возможности, могло и не хватать? А мопед можно купить на золотой песок?
Можно и мопед, говорил папа.
А лошадь?
И лошадь можно.
И в Детском мире можно купить все лучшие игрушки... купим игрушки, да...
А потом воздушные дворцы стали разрастаться неудержимо.
Мы построим парусный корабль и поплывём в кругосветное путешествие!
Поплывём, поплывём...
И можно построить многоэтажный замок на даче с бойницами, мостом на цепях через ров, с конюшней и подвалами, с подземным ходом, купим арбалеты, будем стрелять с верхней башни!..
Будем стрелять, бормотал папа, почти засыпая...
И двинулись мы в путь за золотым песком.
В плацкартном я всю дорогу прокашлял, у меня астматический синдром, кашель начинался вдруг и не кончался почти никогда.
Отец со мной в шахматы играл, чтобы отвлечь.
Были такие дорожные шахматы, маленькие из пластика, с дырочками и шипами.
На верхней полке очнулся небритый мужчина в майке и долго пялился сверху на нашу доску, потом возмущенно крякнул – да кто ж так играет? куда это слон поскакал, так не ходят?!
Отец поднял голову и умоляюще палец к губам приложил, молчи, мол, пусть играет как хочет (а я вообще еще правил не знал), лишь бы не закашлялся.
Мужик зажал себе рот и отвалился в глубину полки, а мне не до чего, я шахматные правила изобретаю, увлечён.
Потом по Дону на корабле поплыли из Лисок в Бабку, тоже долго, всю ночь.
И тут всё начало сбываться по сказанному.
Правый берег высокий, горы из белого мела, в сумерках светятся, вода плещет, двигатель негромко вибрирует, а как стемнело – в мире стало громко.
Соловьи запели и разговаривать стало невозможно.
Причалили, доехали на телеге до села, ну всё точно, как отец рисовал, - хаты белые, крыши тростниковые, тётя Нюра сморщенная и добрая, разговаривает как поёт: «Та нэхай, Раечка, нэхай погуляет, с улицы всё одно ему деться некуда...»
Ну, я и погулял, конечно, гуся встретил на свою голову, незабываемо...
Ну и стали осваиваться, совершать с папой исследовательские прогулки по разным маршрутам, купаться, кувшинки жёлтые срывать на длинных стеблях в озёрной глубине, белоснежные лилии, бабочки и правда были другие, медлительнее и больше, одна словно корабль под парусами проплыла, прямо из московской мечты, живая.
А песок был всюду, всё в нём находилось.
Кругляши серного колчедана, мерцающие на разломе, раковины и – панцири тех самых жуков, невероятно крупные, с ветвистыми рогами, из сновидений. Ископаемые жуки выглядели по сравнению с подмосковными дровосеками, бронзовиками, пожарниками и майскими – словно гулливеры, динозавры былых времён, герои троянской войны, гекторы и аяксы...
Всё сбывалось, всё обещанное, до деталей и воображаемых подробностей.
Уже и меловые горы облазили, на мир в подзорную трубу смотрели, ему и края не видно, и Растошное обошли, и в лодке наплавались.
И в какой-то день наконец двинулись на Золотое озеро, я мешочек еще в Москве приготовил для золота, для кораблей, замков, мопеда и коня.
И телескопа.
Идём друг за другом, папа впереди, вышли на солнечное место, кругом песка море, отец снял с меня сандалии и пустил бегать босиком.
А песок раскаленный, пятки жжёт, батя отойдёт в тень впереди и зовёт, я уж с визгом перебежками, подпрыгивая и подвывая, к нему.
Клянчу сандалии вернуть, а отец просит ещё, вон там наденешь, дотуда дойдём - рукой машет, пожалуйста.
И улыбается просительно, жалко ему меня, а надо.
Папа, а где же золотой песок?
Вот он.
Где, папа?
Вот он, видишь, сияет, переливается. Золотой песок, он самый.
Посмотрел я на золотой песок, взял щепоть, потёр между пальцами, нет, не тяжелый, обычный песок и есть.
Смотри – вон золотое озеро, вода в солнечном свете купается, называется Золотое. И песок здесь единственный, золотой песок.
И доходит до меня постепенно – а корабли и замки с арбалетом и мопедом в уме разваливаются без удержу, в глазах осколки рябят и тают – что папа не пошутил, не разыграл меня (на что он был маршал в нашей семье, вообще-то) – он художник, он образно выразился, а я его не понял, понял буквально.
Что такое образ, сравнение вообще-то мне было известно.
Если воздух медовый, я уже знал, что воздух не из настоящего меда, а свежий, сладкий, как мёд. И так далее.
А в этот раз попался.
Поглядел я на отца – улыбается чистосердечно, во все щеки, голубые глазки не врут, ну... любуются.
И удержался я, не стал рыдать от разочарования, от разбитых надежд, проглотил обиду, даже ни слезинки не выронил.
Папа счастлив, семья вся вместе, родина его вокруг, не буду праздник портить.
Ну, и с того часа стал я понимать поэзию, её движительные силы, переносные определения и непрямые смыслы, которые прямее буквальных – задолго до чтения Аристотеля.
Меня-то и привезли в Бабку не клад выкапывать и развлекаться - а по золотому песку бегать.
С надеждой, что мальчик прогреется на южном солнце и выздоровеет.
Поэтому отец и сандалии с меня снимал, скрепя сердце, время от времени заставлял скакать босиком по золотому песку, обжигаясь.
Я и это стерпел, вопя и хохоча от болезненной щекотки.
И – в общем можно сказать – не зря.
Кашлять стал в Москве всё меньше, меньше, а потом и совсем прошло.
Запах сорванных кувшинок помню, песок сырой и горячий, золотые блики на мелких озёрных волнах, и небеса необозримые в кучевых облаках, в воздушных кораблях и замках над белоснежными горами вдали...
***
Пахнет ночь прохладной водой речной,
Проплывает берег во мгле ночной,
Шелестит мотор и борта хрустят,
В темноте ночной соловьи свистят.
Не уснуть никак, мне немного лет,
Приоткрыв глаза, жду всю ночь рассвет,
В говорящей тьме пахнет мелом с гор,
И звенит в окне соловьиный хор.
Берег правый тянется меловой,
В темноте качается - головой
Мну подушку лет шестьдесят назад,
Ночь поёт всю ночь, соловьиный сад.
Теплоход плывёт по донской воде,
По святой воде, здесь она везде,
Хор свистит в зенит, далеко рассвет,
Словно жизнь звенит, ей конца и нет.
Следующая публикация
Комментарии 4
https://m.ok.ru/profile/332825620802/album/456486388802/812078036290